Словом, ныне всем и каждому на Фальмире понятно, что древний ушедший бог — это истинная квинтэссенция безумия, и с ним лучше не связываться, даже лучше ничего о нем не знать и ни в какие дела, хоть краешком связанные, не лезть. По тем же легендам, простые смертные, рискнувшие пройти путями Ольрэна или утащенные туда на забаву его жрецами или адептами, пачками сходили с ума, седели или вовсе пропадали навсегда.
Что случалось чаще — рассказчики во мнениях расходились. Местный аналог холмов фей выдавал непрогнозируемый и непросчитываемый статистически результат. Единственным общим в тех байках был факт: на каждой двери, ведущей в лабиринт Ольрэна, имелся его культовый знак — два треугольника, обратный и прямой, заходящие друг на друга вершинами. Кто-то видел в схематичной картинке изображение песочных часов, кто-то — символ бесконечности, кто-то — скрещенные в безумной битве клинки. Не суть важно. Главное, мы отыскали дверку с меткой и теперь переминались у входа, одолеваемые извечным русским вопросом.
— Что делать? — озвучила я его, нарушая затянувшееся тягостное молчание, и сама же расписала альтернативы: — Варианта три: идем в лабиринт, будем дохнуть с голоду или жрать сырьем конину с собачатиной, пока мясо не стухло окончательно. Дров на готовку не найти.
Кажется, кто-то из мужчин, лишенных моей ароматической защиты, сглотнул и, маскируя приступ тошноты, закашлялся.
— Идем! Для остального мира мы все одно мертвы, — решил Керт и обернулся ко мне: — Как, Кит, на нас пятнышек сейчас не появилось?
— Не-а, но не считай это счастливым билетом. Напоминаю, если смерть гарантирована, то ее касания я не увижу, — повторно растолковала я суть собственного зрения, одним махом снижая градус оптимистичности общества с «ура, пронесет» до «один Ольрэн ведает, пронесет или нет».
— Эх, Кит, не могла соврать? Кобылу мне в жены! — грустно хмыкнул Кирт.
— А смысл? — удивилась я.
— Помирать с верой в лучшее приятнее, — наставительно объяснил болтун.
— Это с какой стороны смотреть. С верой в лучшее или с обманутыми надеждами — все зависит от того, сколько времени отведено на процесс умирания, — пожала я плечами, не желая нести дополнительный груз чужих надежд, тем паче надежд, вполне способных оказаться несбыточными.
— Чего ж ты такая добрая, лапуля?! — проворчал трепач.
— Не я такая, жизнь такая! А уж Смерть, можешь мне поверить, вообще такая добрая, что порой плакать хочется.
Снова передернув плечами при упоминании Последнего Гостя, Керт решительно приложил руку к камню с треугольниками, выбитыми едва заметными линиями. Кажется, щитовик торопился действовать, пока я не ляпнула еще что-нибудь «жизнеутверждающее и веселое».
А я могу! Даже просить не надо! Оно само говорится. Вот такая вот зараза. Это все Смерть — и персонификация, и само событие, по совокупности они меня испортили окончательно. Нет, беленькой пушистенькой я и раньше, конечно, не была, а теперь и вовсе цинично-практичный ужас на тонких ножках. М-да, кстати, снова о насущном: с кормлением организма надо что-то решать, пока по ошибке за тощего цыпленка не приняли и на диетический бульон не отправили.
Пока рассуждала о вреде нелечебного голодания для тельца Кимеи, на месте стены с треугольниками возникло темное завихрение, как водоворот в непогожий денек на реке. Кирт дернулся было рукой изобразить знак Первоотца, но вовремя опомнился. Кто его знает, как лабиринт Ольрэна на символ другого бога среагирует? А ну как молнией? Вместо выписывания в воздухе символа щита с мечом рука потянулась и сжала ладонь родича, тот до хруста стиснул мою вспотевшую и холодную, как лягушонок, ладошку. Свободной конечностью я, как-то само собой получилось, уцепилась за пояс Керта. Так, дружным детсадовским хороводом, мы шагнули в портал-водоворот. Подсознательно я ожидала непроглядного мрака и холода, но ничего подобного не случилось.
Мы перенеслись в просторный высокий коридор. Камень казался монолитом и испускал рассеянный золотистый свет. Вокруг было совершенно пусто. Ни окон, ни дверей, ни предметов, ни живых существ, кроме нас троих. Даже пыли и мусора, хоть какого завалящего фантика, косточки или огрызка, не наблюдалось. Впрочем, отсутствие косточек немножко обнадеживало. Почему немножко? Тут ведь два варианта: либо выход все-таки есть, либо здесь водится кто-то, съедающий гостей с костями.
Гладкий коридор уходил вдаль. Пространство впереди терялось в рассеянном свете, пространство позади поступало аналогичным образом, наглядно иллюстрируя словосочетание «путь из ниоткуда в никуда». Для полного соответствия когда-то услышанной печальной японской мудрости о смысле жизни, гласящей, что наша жизнь — это дорога под дождем из ниоткуда в никуда, не хватало только осадков. Их, по счастью, архитектор местного безобразия добавить не додумался. То ли не сообразил, как технически осуществить процесс с водоотведением, то ли не был поклонником философии Страны восходящего солнца.
— Выхода не видать, — несколько напряженно констатировал очевидное Керт.
— Входа тоже, — поддакнула я, еще разок обернувшись.
Водоворот, возникший при нашем появлении прямо в стене коридора, бесследно исчез. Керт не поленился проверить реальность на ощупь. Потыкал в место входа, постучал кулаком. Звук вышел совершенно нормальный для сплошного камня.
Что дальше? Золотая кишка, хоть и поименованная гордо лабиринтом, была прямой, как извилина дурака, и никаких ответвлений не имела. Или мы их не видели, или пользоваться дорогой бога, сотворенной им для своих чокнутых избранников, не умели. Может, дорога включалась лишь для безумных клиентов? Тогда у нас, как побродим денек-другой, появится шанс свихнуться в достаточной мере для нахождения выхода. Нужен ли он нам тогда?
Я благоразумно прикусила язык и не стала озвучивать рассуждения спутникам, уже успевшим оценить мой оптимизм и позитивный взгляд на бытие.
— Идемте, братец, лапуля? — радостный уже оттого, что жив, цел и ни с кем не сражается, заулыбался Кирт, прянув вперед с резвостью коня.
Я аккуратно вытащила ароматические шарики из носа, спрятала их в мешочек и без возражений припустила следом.
Спустя час-другой даже у щитовиков резвость движения и энтузиазм пошли на убыль. Ноги моего некормленого тельца начали заплетаться гораздо раньше. Хотелось сделать привал и посидеть хоть пяток минут. Нет дивана, стула, табуретки — согласна на голый пол. Ножки у Кимеи к долгим переходам были совершенно не приспособлены, мои родные, впрочем, тоже особой выносливостью прежде не отличались. А уж на голодный желудок и подавно!
То, что случилось в следующий миг, разом сменило усталую апатию на куда более бодрое настроение. Смурной Кирт, о чем-то размышляющий на ходу, в сердцах долбанул кулаком по стенке и мгновенно получил ответку. Стенка в месте удара на несколько секунд стала окном, к которому повернулся, отвлекшись от пролистывания книги, импозантный брюнете редкой красоты льдисто-бирюзовыми глазами.