В нашем районе много разных мест, где можно потусоваться, есть и боулинг, есть и рестораны на любой вкус – и с японской кухней, и с итальянской. Есть и кафешки: попроще – на фудкорте торгового центра, покрасивее – рядом с тем же центром. Но я считаю, что лучший кофе в нашем районе варят за скромной стеклянной дверью заведения, расположенного между аптекой и сберкассой. Наверное, я так думаю потому, что пять дней в неделю этот кофе варю там я.

Я бариста, кофейных дел мастер. Я разбираюсь в кофе, знаю всё о зёрнах, о помоле, об ароматах и, конечно, умею варить его. А также – правильно подавать и, что изумляет моих друзей больше всего, рисовать на поверхности напитка разные узоры: сердечки, листики, следы лапки, даже мордочки животных. Сами кофемейкеры относятся к латте-арту спокойно, то есть когда мы пьём кофе дома, то ничего себе на поверхности кофе не рисуем. Для нас важнее другое – сложный аромат кофе, вкус и послевкусие. Но на посетителей эти штучки действуют. Каждый раз, когда я рисую на капучино розочку или рожицу, слышу восторженное «Ах!», и это приятно.

Вообще, умение добавить правильное количество молочной пены в эспрессо макиато и отличить на вкус марагоджип из Бразилии от такиры из Венесуэлы – это далеко не всё, что должен уметь бариста. Контакт с людьми – вот на что я посоветовала бы сделать упор тем, кто гуглит «как стать баристой» и копит деньги на питерский Институт чая и кофе. Человек приходит за настроением, и ты обязан сделать всё, чтобы оно стало отличным. Бариста должен улыбаться, даже если ему в сотый раз за день приходится объяснять, чем отличается капучино от американо и какое молоко добавляется в топлёный кортадо (топлёное! Тадам!).

Мне вообще кажется, что наша профессия закаляет характер. Ты должен всегда быть на высоте и в хорошем настроении, что бы ни происходило в твоей личной жизни.

Так что сегодня я шла на работу с надеждой, что рутина дел поможет мне выбраться из болота, в которое я попала благодаря своему несдержанному языку.

Ещё хотелось поговорить с Липатовой. Вряд ли я услышала бы от неё какой-то дельный совет, все свои проблемы, как и проблемы других, я привыкла решать сама, но мне нужно было с кем-то проговорить вчерашний день.

Я подошла к кофейне, взялась за ручку двери и вздрогнула: соединив ладони домиком надо лбом, у двери стояла Зарина и кого-то выглядывала.

– Мать, ты чего? – возмутилась я, открывая дверь. – Зачем людей пугаешь? А стулья почему на столах? Зарин, что с тобой?

Заринка работала в кофейне месяц. До этого – трудилась в «Сбарро-пицце» на фудкорте, грела пиццу в огромной железной печке. У нас она моет посуду, протирает пол и пыль, забирает со столиков грязные чашки, а в свободное время восторгается, как у нас в кафе круто. Потому что на фудкорте она стояла за стойкой одна-одинёшенька, а нас тут много, самое главное, мы все – одна команда, и у нас нет такого: раз ты уборщица, так и убирай грязные тарелки. У нас даже управляющий может и посуду со стола забрать, и заказ на кофе принять. И мы, бариста, тоже, конечно, и посуду моем, и пол протираем, если кто-то что-то разлил, а Зарина не заметила. В общем, у нас демократия, и Зарина чаще всего улыбалась во весь рот, сверкая золотыми зубами (это меня, конечно, в ней поражало – молодая, чуть старше меня, а верхняя челюсть – вся из золота), а сегодня встретила меня не улыбкой, а испуганной гримаской.

Ладно – Зарина, но и Лёвка-бариста, который сегодня открывал кофейню, тоже выглядел растерянным, что уже совсем выходило, как говорится, за рамки.

– У вас обоих такой вид, будто у нас всё молоко прокисло, – заметила я им, развязывая на ходу шарф. – Или у нас в подсобке грабитель? Решил свистнуть пальто, которое висит уже с сентября?

Лёвка слабо улыбнулся и, оглядываясь на папу с дочкой, которые завтракали в углу, пояснил шёпотом, что приходил «какой-то дядька, представительный, явно из какой-то официальной организации» и, строго глядя на Лёвку, требовал менеджера.

– Она не на тебя, она на меня смотрел, – шёпотом повторила Зарина, опираясь на швабру, – она на меня точно смотрел.

Её карие глаза заблестели. До меня дошло: Лёвка бегает от военкомата, а у Зарины что-то с регистрацией. Вот почему они так разволновались.

– Вон она, на улице гуляет туда-сюда, – указала Зарина.

– Не, ребят, так нельзя, – покачала я головой. – Держите себя в руках, что ли.

Я нырнула в подсобку, скинула куртку, натянула футболку с надписью «Какой кофе желаете? Только скажите!», завязала фартук, вымыла руки и вернулась в зал. Улыбаясь, подошла к папе с дочкой и сняла с соседнего стола перевёрнутый стул. Глянула за окно, на дядьку, который прогуливался перед витриной. Подумала и вышла на улицу.

– Добрый день! – радостно сказала я ему. – Мы можем вас угостить?

Он удивлённо поднял брови, а потом пожал плечами и всё-таки зашёл.

Я усадила его в кресло, так, чтобы было видно телевизор, сделала Лёвке знак: показала два пальца, повернутые вбок, – это был сигнал «один капучино».

– Сейчас я найду пульт, – улыбнулась я дядьке и вернулась к Лёвке за стойку.

– Ты с ума сошла, – прошипел он.

Пачка молока в его руках так и прыгала.

– Дай пульт, – спокойно сказала я. – Вон, справа, за микроволновкой.

Зарины в зале не было, наверное, уже умчалась в подсобку. Я забрала у Лёвки капучино, на миг соприкоснувшись с его ледяными пальцами, и, хотя у нас было самообслуживание, отнесла кофе дядьке. Включила телевизор и пожелала приятного отдыха. Обернулась и увидела, что Лёвку тоже сдуло ветром в подсобку. Я разозлилась: так