– Послушайте, Георгий Святославович, нам в самом деле очень жаль. Мы только-только узнали об этом происшествии. И поскольку в практике еще не было подобного прецедента, наши специалисты не вполне уверены, что мы имеем право разглашать подобную информацию. Сейчас нанятые нами юристы проводят анализ действующего законодательства и…

– Достаточно! – рявкаю я, окончательно потеряв терпение. – Я вас услышал. Теперь послушайте вы меня. Я, конечно, не юрист, но вполне допускаю, что в обычных условиях вы гарантируете клиенту анонимность. Но это, мать его так, не вполне обычные условия! Не нужно быть юристом, чтобы понимать – никакого права на использование моей спермы у вас не было. Один только этот факт сводит на нет всю вашу конфиденциальность. Мне нужно имя этой женщины. Это понятно?

– Я не могу… Это персональные данные! И опять же – конфиденциальная информация. Дайте время моим юристам…

– До завтра. У вас есть время до завтра.

Это ровно на один день больше, чем я готов дать этому идиоту. Собственно, я иду на уступки лишь потому, что мне и самому нужно немного времени, чтобы… хер его знает! Свыкнуться с этой мыслью. И придумать какой-никакой план действий. С другой стороны, как тут что-то придумывать, если не знаешь, с кем тебе в принципе придется столкнуться? Вдруг это какая-то совершенно безмозглая курица, которой ребенка и на пять минут нельзя доверить? А вдруг она страшная, как смертный грех? Или у нее в роду шизофреники?

В глазах темнеет. Выскакиваю в заботливо приоткрытую Максом дверь. Несусь, ничего перед собой не видя. Пока со всех ног не врубаюсь в… женщину.

– Ма-а-амочки, боже мой! Ты куда, мудило такое, смотришь?! – кричит не та, которую я едва не сшиб с ног, а другая. Сопровождающая, что ли? Подруга. Или сестра.

– Ну-ка угомонись, – шикает на нее Макс. Краем глаза замечаю, как он оттаскивает брыкающуюся девицу в сторону. И снова возвращаюсь к той, кого продолжаю осторожно поддерживать под спину все это время. Это полный, совершенный идиотизм, но я, пожалуй, впервые в жизни не могу вымолвить ни слова. Потому что она… Как бы это сказать? Так красива, что, глядя на нее, реально отнимает дар речи. А еще она довольно высокая. Наденет каблуки – я лишь немного выше буду. И ладная. Вся такая тонкая, несмотря на беременность, которую я чувствую, потому что наши животы соприкасаются.

«Озвереть!» – проносится током мысль.

– Отпусти меня, горилла! – визжит девица, яростно отбиваясь от Макса. – Данаюшка Васильевна, он вас зашиб?! Я сейчас! Я сейчас позову доктора. До-о-октор!

– Нюта, перестань. От твоего крика у меня болит голова, – морщит идеально гладкий нос… Даная?

– Простите! – тут же переходит на шепот мелкая истеричка. – Так лучше?

Красивые губы Данаи изгибаются. Будто ей хочется улыбнуться.

– Да. Спасибо. Эм… Вы тоже можете меня отпустить.

Ага. Точно. Уже, наверное, минуты три, как мог бы… Ну, разве не идиот?

– Думаю, вам лучше присесть, – подвожу ее к стулу. – Я точно вас не ударил?

– Нет, – она прикладывает ладошку к животу, прислушиваясь к себе. Кисть руки удивительно узкая. Пальцы длинные. Музыкальные. С красиво подпиленными ногтями вытянутой формы. Без лака. Не знаю, какого черта обращаю внимание на такие мелочи. Это глупо. Может, моему закипевшему мозгу просто нужно на что-нибудь переключиться – отсюда и эта ненормальная, прямо скажем, реакция. Но еще ведь и впрямь она какая-то совершенно необыкновенная! Даже Макс, и тот, вон, проникся. Невольно хмурюсь. Как если бы он себе позволил больше, чем следует. Тот влегкую считывает мою реакцию и удивленно вскидывает бровь.

– Вот, Данаюшка Васильевна, разве не об этом я вам говорю? Совсем в столице люди озверели! Бегут, ничего перед собой не видя. Хватают! – бросает на Макса злой взгляд через плечо. – Торопятся. И вы туда же. Разве можно столько работать? Все боитесь не успеть… – причитает девчонка, опускаясь перед Данаей на колени.

– Нюта, ну правда, не стоит так волноваться. Я в абсолютном порядке. Поднимайся.

Да уж, картина – закачаешься. Видно, что девчонка благоговеет перед своей старшей подругой. Впрочем, какое мне дело до их странных отношений? «Ну, все. Отомри, Астахов. Стоишь, как какой-нибудь придурок, открыв рот. Тебе вообще не до дел сердечных», – убеждаю себя, а вот ведь чудо – все равно не двигаюсь с места.

– Ну, что вы стоите? Загораживаете весь проход! Билетов на спектакль у нас нет. Или вам автограф?! – оборачивается ко мне Нюта. На фоне исключительной красавицы Данаи Нюта выглядит нелепым нахохлившимся воробьем. Но таким, что за своего птенца не побоится и на ястреба броситься. – Вот, Даная Васильна. – воробей лезет в безразмерную сумку. – Подпишите уж, и пойдемте к врачу! До спектакля три часа. Можем опоздать к гриму. А вам еще нужно отдохнуть.

Даная как-то растерянно глядит на свою фотографию. Потом пожимает плечами, быстро-быстро что-то на ней записывает и протягивает мне. А я, надо заметить, все еще дико туплю.

– Эм… Спасибо.

– Пожалуйста. На спектакль и впрямь билеты разгребают за полгода, – ее улыбка выглядит извиняющейся. И в то же время какой-то понимающей, что ли? Будто она с такой идиотской реакцией, как у меня, встречается по сто раз на дню.

Даная грациозно поднимается со своего места. Кивает. И обойдя меня по дуге, устремляется за своей… а хрен его знает, кем там ей доводится эта Нюта.

– Да отомри ты уже, – ржет Макс.

Я киваю. Отбрехаться бы от него… да как? Утыкаюсь во всученную мне фотографию.

– Она какая-то актриса, что ли? – туплю до последнего.

– Ты че, Георгий Святославович, с дуба рухнул? Это же Даная Дадина. На нее все худо-бедно толковые режиссёры молятся.

– Что ж. По крайней мере, у меня есть ее автограф, – хмыкаю я, направляясь к выходу. Наваждение постепенно сходит на нет, выветривается на ноябрьском морозе. Я усаживаюсь в машину и возвращаюсь в свою перевернувшуюся вверх ногами реальность.