– Сын?
– Ну, да. А вы что… Вы хотели дочь, да?
Да! Я хотела дочь. Маленького белокурого ангела, которого я буду любить. Синеглазого белокурого ангела. Я уже нарисовала ее портрет в голове. Я придумала даже имя. Я решила, что стану для нее самой лучшей мамой на свете. Потому что папы у нас не будет! Я мечтала о том, как мы будем гулять с ней в парке. Как я буду петь ей песенки и качать. Целовать сладкие пяточки и сахарные щечки. Как я буду приводить ее в театр на репетиции, когда она станет постарше. И все будут непременно ей восхищаться.
Отвожу от лица руки. И еще раз очень внимательно на него смотрю. Что, в общем-то, совершенно бессмысленно. Он ничуть не изменился с нашей последней встречи. Разве что щетина немного короче. Он явно побрился с утра. Готовился? Хотел произвести впечатление? Смешно. Зачем ему это? Этот мужчина явно из тех, кто точно знает, чего стоит. Этот мужчина…
– Боже мой. Я ведь даже имени вашего не знаю! – понимаю вдруг, и это как будто становится последней каплей. Я растерянным жестом приглаживаю волосы, тру разгоряченный лоб и отворачиваюсь к окну. Но даже в нем – его отражение.
– Меня зовут Георгий. Астахов… если вам это о чем-то говорит.
– А должно?
– Моя популярность, конечно, весьма уступает вашей, но в определенных кругах я не последний человек.
С тем, что ему и в голову не придет прилагать какие-то усилия, чтобы кому-то понравиться, я уже определилась. Тогда что он хочет мне сказать? В его словах наверняка есть подтекст.
– Вы пытаетесь меня запугать?
– Я надеюсь, что мне не придется этого делать.
– Но вы попытаетесь, если я не пойду вам навстречу, так? – отвожу взгляд от окна и впиваюсь в его лицо. Контроль куда-то девается. Как и актерские навыки. Я боюсь. Боюсь, сама не зная, чего.
– Послушайте, Даная. Вы, конечно же, в шоке. Это понятно. Но давайте не будем упускать тот факт, что я тоже… Как бы это сказать? Пострадавшая сторона в этом контексте звучит как-то неправильно, но ничего другого не приходит на ум. Я, знаете ли, не выбирал того, что случилось. И уж, конечно, не планировал становиться отцом.
– Вот и отлично! – нам приносят блюда, и я замолкаю. – Вам и не нужно. Я сама готова нести всю полноту ответственности за ребенка, – выпаливаю на одном дыхании, когда официант уходит.
– Стоп, – он выставляет перед собой ладонь, будто отгораживаясь от моих слов. Большую такую лапищу с совсем уж неожиданными мозолями на ней. – Я не планировал. Это бесспорно. Но теперь, когда ваша беременность – свершившийся факт, я не могу сделать вид, что меня это не касается. Это и мой сын тоже, – повторяет в который раз.
Да, конечно. Его слова справедливы. Я только одного не пойму, как мне теперь дальше жить? С поправкой на этого человека? Похоже на то. И это так страшно, потому что я ни черта о нем не знаю! Что, если он будет жесток к моему ребенку? Меня накрывает волной отчаяния.
– Я же просто хотела ребенка. Для себя. Маленькую белокурую девочку. Понимаете? Я очень тщательно выбирала донора. А вы… вы совсем не подходите! – выпаливаю и с опозданием понимаю, каким идиотизмом веет от моих слов. Вот и как тут спорить с тем, что все беременные тупеют? Я вообще себя не узнаю в последнее время.
Астахов поджимает губы и чуть сощуривается.
– Конечно, понимаю. Жаль, что я не подхожу под ваши высокие стандарты красоты. Но ничего поделать с этим нельзя.
– Вы не понимаете! Донором может стать лишь человек до определенного возраста. Чем старше мужчина, тем больше вероятность каких-нибудь патологий…
– Со своим возрастом я тоже ничего не могу поделать. Это свершившийся факт. Но я могу гарантировать, что у меня отличный генофонд и здоровье. Если помните – такого рода обследование обязательно для двух родителей. А вы?
– Что я?
– Что у вас в плане наследственности?
Я возмущенно округляю губы, но практически в тот же миг понимаю, что и он имеет полное право на подобного рода вопросы. Я сама ему это право дала, когда озвучила свои идиотские, прямо скажем, претензии. Фактически сейчас он просто зеркалит их, указывая мне на место. Я злюсь, хотя и понимаю, что сама нарвалась. Каким бы не был сидящий передо мной мужик, он действительно ни в чем не виноват. Вымещать на нём свое зло – по меньшей мере, глупо. И несправедливо. А еще, я уверена, чревато.
– В плане наследственности у меня, как у всех – гипертоники, – вздыхаю и, взяв столовый нож со стола, начинаю вертеть в руках.
– Вы ешьте, Даная. Вам нужно поправиться.
Теперь уж сощуриваюсь я.
– Не думаю, что моя беременность дает вам право мною командовать.
Астахов молчит. Лишь его мощные челюсти работают, пережевывая сочный телячий стейк.
– Ваше питание напрямую касается моего ребенка.
– Он очень хорошо набирает вес.
– Правда? – в глазах Астахова мелькает истинно мужское довольство. – А как вы это определили?
– На УЗИ. Я вчера проходила положенный скрининг, – неохотно делюсь.
– Мой старший сын родился весом под пять килограмм.
– Значит, у вас есть сын?
– Ну, да. Ему четырнадцать. Много же нам придется друг о друге узнать, правда, Даная? – улыбается Астахов, озвучивая вслух мелькнувшую в моей голове мысль. И ведь не скажешь «нет». Потому что я не могу доверить ребенка незнакомцу. Наверное, это самый лучший вариант – познакомиться с ним, как следует. Но я не представляю, как это сделать.
– Возможно, нам стоит провести какое-то… эм… анкетирование.
Астахов давится. Деликатно откашливается в кулак. Манеры у него отличные, этого не отнять. Тревожит то, что под этой видимостью светского лоска иногда в нем проступает какая-то первобытная дикость. Не знаю, как это объяснить. Я ее чувствую кожей. Вздыбившимися тонкими волосками на теле.
– Анкетирование?
– Да. Создать некий опросник. А что? По-моему, отличная идея. Думаю, мне понадобится пара дней, чтобы ничего не упустить из виду. Вам будет достаточно этого срока?
– А что не так со старыми добрыми способами знакомства?
Восторг от пришедшей было в голову гениальной идеи рассеивается. Я закусываю губу.
– Это не слишком удобно.
– Почему? – Астахов наклоняет голову к правому плечу. Кажется, за то недолгое время, что мы здесь сидим, его щеки стали еще темнее. Сколько бы ему ни было лет, с