– А что касается близости… все в наших руках, не так ли?

Но ведь то, что мне так хочется, не означает, что так и есть. И Даная, не скрывая своего разочарования, мягко ставит меня на место.

– Все понятно. А я-то ломаю голову… – усмехается как-то горько. Я злюсь. Не на нее. На себя. За то, что все вот так, и кажется, что по-другому уж и не будет.

– Над чем?

– Над вашими так неожиданно быстро проснувшимися отцовскими чувствами… Насколько ваш интерес к моей персоне завязан на них? А насколько – на вашем личном интересе? – припирает она меня к стенке. И я снова говорю то, что еще пару часов назад не планировал вовсе. Что-то о своем мужском интересе, и даже о семье. Давя на то, что так будет лучше для ребенка. Ну, не идиот ли?

И ведь особенно унизительно это все ей втирать после того, как она прямо дала понять, что я, мать его, не прошел фейс-контроль. И возраст у меня не тот, видите ли, и масть. Белокурого она, значит, хотела? Что ж… И впрямь вышел облом. Кошусь на свою почерневшую морду. Интересно, седые относятся к блондинам? Хорошо, уже поздно для того, чтобы обзаводиться комплексами. Не то я с ее легкой подачи непременно бы заполучил целый букет. С нее станется. Кривлю губы в циничной улыбке.

– Домой, Георгий Святославович? – интересуется Макс, когда за Данаей и Нютой закрывается дверь парадной. Видимо, актерство – довольно прибыльное дело. Квартира у Данаи находится в элитном жилищном комплексе, расположенном практически в самом центре. Сколько может стоить такая недвижимость? Миллиона два баксов? Это ж сколько она на нее пахала? Или все проще? И это подарок. Какого-нибудь богатенького любовника…

Стискиваю челюсти:

– Да. Домой. Степаныч чего-нибудь нарыл?

– Ага. Скинул тебе на почту.

Просматриваю информацию. Родилась-училась-снималась. Пролистываю. Интересно. Но я не это ищу. Мне важно понять, что у нее с личным. В тех редких интервью, что дает Даная, об этом абсолютно ничего не сказано. СМИ пишут, что она хранит свою личную жизнь в строжайшем секрете. И это действительно так. В сети много фото, на которых она запечатлена под ручку с самыми разными мужичинами. Но все они либо ее коллеги по работе, либо какие-то режиссеры, либо спонсоры Фонда. Среди последних – сплошная бизнес-элита. Так, может, кто-то спонсирует не только Фонд? 

Сворачиваю отчет и набираю главного по безопасности.

– Степаныч, а с мужиками у нее что?

– Ничего. Встречалась с кем-то в институте, а с тех пор вообще никакой информации. Ноль.

– За что я вам только плачу?

Сбрасываю вызов и откидываю телефон на сиденье.

– Эх, как тебя проняло, Георгий Святосла-а-авыч, – тянет Макс.

– Хватит трепаться. Лучше делом займись!

– Так я уже, – насмешливо кивает на зажатый в руках руль.

– А с этой… Нютой, что? Она согласилась с тобой куда-нибудь сходить?

– Ага. – Макс скалится. Шрам у него на щеке чуть перетягивает, и от этого его улыбка несколько кривовата. – Похоже, мне повезло больше, чем вам. Дать парочку уроков?

– Не борзей! – рявкаю я, но даже окрик выходит каким-то совершенно беззлобным.

Добираюсь до дома в двенадцатом часу. На звук открывшейся двери выходит дед.

– Ты с каждым днем все позже, – хмурит белые, как у Деда Мороза, брови.

– Дела. А ты чего не спишь?

– Сердце не на месте. Думаешь, я не вижу, что ты в последние дни сам не свой?

– Да ну, дед. Тебе показалось. Мы-то с тобой видимся от силы полчаса в день.

– Это и плохо. Сын-то тоже тебя не видит, – бурчит, взмахом руки приглашая присоединиться к нему в столовой. – Пойдем. Хоть покормлю тебя. Небось же, опять не ел? А потом у него гастрит!

Волосы у деда до сих пор густые, тоже белые. Сейчас собранные в  короткий хвост. А когда тот служит заутреннюю или вечерню, так позволяет им свободно спадать на плечи.

 Понимаю, что ему нужно как-то сказать о творящемся в моей жизни. Но мне ужасно не хочется волновать старика. Хотя, с другой стороны, к кому еще, как не к нему, мне идти за советом? Не к маме с папой – так точно.

– Люся картофельную запеканку сделала. Будешь?

– Ага. Да ты садись, дед. Я сам наложу. Егор спит?

– Конечно, спит. Ему завтра в школу. Ты когда в последний раз в его дневник заглядывал?

– Да, кажется, на той неделе. Там вроде неплохие оценки, или я что-то упустил?

– Ничего. Удивляюсь, как он умудряется. За уроками-то его не застать.

– Просто он – умный парень. Весь в батю, – тяжело опускаюсь на стул и с наслаждением протягиваю ноги. Пиджак небрежно сброшен. Дергаю пуговички. Как же я чертовски устал!

– Хорошие у тебя детки получаются, это правда. Жаль, что не хочешь родить еще.

– Разве ты не должен сейчас прочитать мне лекцию о вреде греха тщеславия? – не открывая глаз, растягиваю губы в улыбке.

– Ты безнадежен. А у меня осталось слишком мало времени, чтобы тратить его впустую.

Губы растягиваются еще чуть шире. Дед у меня мировой. Именно ему я во многом обязан тем, кем стал.

– Дед…

– М-м-м?

– А если я тебе скажу, что твои мечты скоро сбудутся?

– Это какие же?

– Те самые. Про правнука.

– Чего?! Ну-ка, посмотри на меня, Георгий! То есть… как же это? Тебе сколько лет, чтобы так неосторожно-то?!

– Да я-то как раз ни при чем. Если на что грешить, так это на божий промысел.

– Не богохульствуй! Этого даже от тебя не потерплю.

– И не пытался. Тут правда ситуация – закачаешься. Сам обалдеешь, когда расскажу.

– Тогда уж не томи и выкладывай! – торопит меня дед, и я начинаю свой рассказ с того момента, как мне позвонили из клиники. Дед слушает внимательно, не перебивая. Кивает время от времени головой  и удивленно таращит выцветшие глаза.

– И что? Что собой представляет эта женщина? Ты ее видел?

– Угу. Это – Даная Дадина. Ты, как заядлый театрал, можешь ее знать.

– Постой! Актриса? Такая… невероятной красоты брюнетка?

– Она, – невольно хмурюсь. Если уж мой дед священник первым делом отметил именно это, то что говорить про других? В голове проносится картинка – Даная стоит посреди безлюдной пустыни, а вокруг нее кружат оскалившиеся, давящиеся слюной шакалы. И где-то под кожей во мне тоже просыпается зверь. Он рычит, как будто предупреждающе. Я чувствую, как от этого рыка вибрирует моя грудная клетка. Это что-то ненормальное. Родом из древности. Может быть, так себя вели неандертальцы десятки