Даша срастается с ролью. Чарует мужчину и манит. Тонкий намек во всем, никакого напора, никаких лишних жестов. Ей есть, с кого брать пример, она отчетливо помнила, как вела себя Люба с любимым мужчиной. Женщина мастерски на интуиции и голых инстинктах отыгрывает сцену. Из роли выходит не сразу. Усилием воли замедляет дыхание, успокаивается. Опущенные веки дают небольшую передышку, чтобы прийти в себя. Герман молчал, никак не комментируя происходящее. Безмолвие окутывало все кругом. В помещении стало невыносимо душно. Ударной волной по телу прокатилось что-то острое, давно забытое.
— Что-нибудь еще? — хриплым голосом спросила Даша.
— Нет. Этого вполне достаточно.
— Ладно… Тогда я пойду.
— И не поинтересуешься моим мнением?
— Зачем? Вы ещё не видели результата.
— А ты? Не желаешь посмотреть?
О, нет! Только не это. Уж слишком Дашка вжилась в роль. Ей нужно было успокоиться. Избавиться от наваждения. Остыть.
— Нет. У меня много дел сейчас.
— Тебе, что, совсем не интересно? — уточнил Герман, немного более резким тоном, чем следовало.
— Почему? — пожала Дашка плечами. — Я посмотрю вечером. Вам будет удобно?
Герман с трудом удерживал себя в руках. А ему это было совершенно не свойственно. Рядом с Дашей мужчину бросало из стороны в сторону, будто бы он на полной скорости нёсся по горной извилистой дороге. Его чувства метались от полного равнодушия до высшей степени заинтересованности. От брезгливого презрения до совершенно неописуемого восторга. Творец в нем замирал в благоговении. У него пальцы зудели — так хотелось продолжить работу! Совершенно немыслимым образом он загорелся, как факел. Впервые за много-много лет Герман ощутил такой мощный творческий подъем. Да и не только творческий, если признаться. Дашка его завела. Вот так, запросто, с полоборота. Мужчина не помнил, чтобы с ним случалось подобное. В его орбите было слишком много красивых женщин, и, наверное, поэтому со временем он приобрел иммунитет к их чарам. Многочисленные красотки не будили в нем никаких желаний, не возбуждали, не горячили кровь. Чего не скажешь об этой женщине-девочке с гор. С ней все было по-другому. Герман увлекся ею еще вчера, за ужином. Это было необъяснимо, это было неожиданно и даже немного пугающе. Но какими же долгожданными были эти чувства! Долгие годы он жил вполсилы. Не ощущая ничего, кроме боли и опустошения. Боль от потери семьи так многого его лишила… Мужчина будто бы сам потерялся на задворках кладбища, растянувшегося во всю его душу. А теперь как будто ожил.
— Мне будет удобно, — подтвердил Герман, не сводя с Даши прожигающего насквозь взгляда.
Даже сейчас, когда режиссера и близко не было, женщина чувствовала на себе этот взгляд. Он будто бы выжег клеймо на ее коже, или так просто казалось? И тысячи мыслей навязчивым клином кружились в голове. Она справилась? Ей удалось передать то, что требовалось? Был всего один дубль… И, возможно, она поспешила. Самонадеянность — вот Дашкино второе имя. А еще было совершенно непонятно, где взять силы просмотреть вместе с Германом отснятый материал… Она не была глупой, поэтому прекрасно понимала, что заинтересовала мужчину. Когда ее хотели, Дашка определяла на раз-два. Долгие годы тренировок, что б их! Пугающим было то, что все женское в ней откликнулось на этот призыв. Ситуация из ряда вон… Это в прошлом Дашу можно было обвинить в неразборчивых связях. Но последние тринадцать лет она и близко не подпускала к себе мужчин. Керимов отбил охоту надолго. После того, что он с ней сделал, во что превратил… А! К черту! Обещала ведь себе не вспоминать.
— Дашка! Ох, и напугала ты меня! — всплеснула руками Люба.
— Извини.
— Да, ничего. Ставр уехал в город, а я, думаю, дай зайду. Как твои пробы?
— Да, ничего, — подозрительно уставилась на женщину Дашка. — Это как же Ставр уехал, а тебя на базе оставил? Из-за меня, что ли?
— Да, ну… У меня много работы, — отмахнулась женщина.
— Угу, конечно, — скептически скривилась Даша. — И мои пробы, конечно же, не причем. И не переживаешь даже?
— Переживаю. Очень. — Люба сложила руки на груди и подперла спиной подоконник. — Глупости, да? Ты взрослая, умная женщина, а я все равно за тебя волнуюсь.
— Не стоит. Правда… Все будет хорошо. Я никогда не сорвусь, и не подведу вас…
— Причем здесь это? — насторожилась Любовь.
— Как это причем? Разве ты не из-за этого переживаешь?
— Нет! Как тебе только в голову подобное взбрело?! У меня даже мысли не было, что ты можешь сорваться.
— Тогда из-за чего?
Самое страшное, что Дашка искренне не понимала.
— Я боюсь, что тебе сделают больно… Как тогда, — взволнованно начала Люба. — Но одновременно с этим очень боюсь, что ты пожалеешь, если упустишь возможность сниматься. Или, наоборот — разочаруешься, уже ввязавшись в процесс… Я так не хочу, чтобы ты переживала, Дашка! Так боюсь, что тебе вновь разобьют сердце…
— Да, что ему будет, Люб? — с показной бравадой парировала Даша. — Оно у меня таким панцирем покрылось за все это время, что никаким переживаниям его не прошибить. Ну? Ты чего расстраиваешься? Ну-ка, выше нос! Ставр меня четвертует, если прознает, что я тебя расстроила.
— Можно подумать, от него можно что-то скрыть… — грустно улыбнулась Люба.
— Люб, — посерьезнела Дашка, — у меня правда все хорошо! И давай больше не будем об этом, ладно? Ну, ничего ведь не случилось. Ни-че-го!
Люба кивнула головой, соглашаясь. Если Дашка утверждала, что все в порядке, то нагнетать ситуацию было действительно глупо. Они разошлись, каждый по своим делам, и все бы на том и завершилось, если бы не Костя, который ближе к вечеру ворвался к ней в кабинет:
— Можешь уделить мне несколько минут?
— Кончено…
— Пойдем. Глянешь кое-что. Я тут посмотрел на досуге. И тебе, думаю, будет интересно.
Люба посеменила вслед за шкандыбающим на костылях мужчиной и замерла у входа в небольшой кинозал.
— Ну, пойдем, чего застыла?
— Что ты задумал, Костик?
— Ты должна это увидеть, Люба. И, как профессионал, сказать — разве может такой