Брюс с Аянной подались в стороны, как дети, застигнутые на горячем. Да, собственно, так оно и было.

У лекаря Фомна тоже имелось пятнадцать лет практики неслышного подкрадывания. Вечно он появлялся вот так же внезапно, в своем дорогом, но обтрепанном по полам лекарском плаще и вставал рядом, неизменно сутулясь.

— Купил, — сухо подтвердил Брюс, почувствовав, как слегка дрогнули в его руке пальцы Айки. И тем не менее она отняла ладонь лишь когда услышало непререкаемое:

— Дочь, иди в дом… Дай!

Девушка не стала спорить. Выронила ожерелье в отцовскую ладонь и прошла мимо, обернувшись лишь перед тем, как завернуть за угол. Подмигнула лукаво.

— Хм-м… — протянул Фомн, рассматривая добычу. Поблескивающие металлические звенья перетекли по его запястью, словно живые. — Действительно не побрякушка.

Еще бы! Именно для того и ездить пришлось в Мокромхи, потому что в Стогорах настоящие драгоценности на продажу не сыщешь. Тут и лавки ювелирной не водилось.

— И действительно не украдено. — Фомн поскреб ногтем клеймо на застежке, горевшее даже во тьме замысловатым серебристым вензелем.

На краденом клеймо почернело бы.

— Я купил его.

— Оно стоит больших денег.

— Ну раз мне отдали это ожерелье, значит, я принес достаточно.

— Мне бы надо спросить, где ты их раздобыл, — медленно проговорил Фомн. — Маловероятно, что скопил на своих тварях. Но еще меньше я верю в то, что ты способен ограбить кого-то на большой дороге…

Из уст лекаря это замечание прозвучало двусмысленно. Особенно учитывая давнее знакомство. Либо он верил в Брюсову добродетель, либо точно знал, что тощий парень вроде него не способен доволочь разбойничий тесак до чьего-нибудь черепа.

Фомн все еще рассматривал ожерелье, покачиваясь на каблуках. Потом вздохнул:

— Тебе известно, Брюс, мое мнение по поводу твоих с отношений с моей дочерью…

— Известно. — Брюс едва усмирил в себе заразительное желание тоже закачаться на каблуках.

— Я ничего не имею против тебя самого, хотя, конечно, твоя репутация… Ну, обойдемся без дискриминации.

— Спасибо. — Брюс вздернул подбородок.

Фомн не заметил. Он был всегда настолько прямолинеен, что не видел разницу между прямотой и оскорблением.

— Я равнодушен к магии… Пожалуй, я бы рассмотрел в качестве зятя и проклинаемого земного мага, потому что те, по слухам, растили золотые жилы прямо в скалах… Ты можешь растить золото? — Фомн посмотрел на собеседника в упор.

— Нет, — угрюмо сознался Брюс. — Сейчас, наверное, этого не может никто.

— Зато некоторые безо всякой магии способны делать золото буквально из воздуха. В переносном смысле… Ты меня понимаешь?

Брюс неопределенно пожал плечами. Вряд ли Фомн имел ввиду фокусников или мошенников.

— Я не считаю, что ты можешь претендовать на руку моей дочери. И главное препятствие то, что она не сможет жить с тобой в развалюхе на окраине. Я не желаю подобной участи для своей единственной девочки.

— Я знаю. — Брюс не пытался возражать ни по поводу развалюхи, ни по поводу его уверенности в их унылом будущем.

Об этом они говорили уже не раз.

— То есть я не считал это возможным… — Внезапно Фомн свернул с привычной линии разговора. — Ты удивил меня.

Брюс озадаченно моргнул.

— Я возьму это. — Лекарь наконец сомкнул ожерелье в кулак. — Авансом. Если ты способен подарить такое моей дочери, значит, я не все о тебе знаю. И возможно, ты в состоянии обеспечить Аянне что-то, кроме участи жены скотника…

— Я не скотник, — огрызнулся Брюс.

— Не стану спорить, хотя как можно назвать человека, разводящего на продажу животных?..

— Селекционер.

— Хм-м… Я рад, что ты ознакомился с книгами из моей библиотеки и обогатил свой словарный запас… Впрочем, неважно. Ты хороший парень, и я бы доверил тебе свою дочь. Но этого недостаточно, чтобы стать ее мужем. Однако ты как-то сумел раздобыть для нее сокровище… А посему… — Фомн потер подбородок, качнувшись с пяток на носки. Полы плаща колыхались, как крылья нетопыря. — Даю тебе год. Если ты вернешься с суммой, превышающей стоимость этого ожерелья в тысячу раз, я отдам дочь за тебя. И берегись, если я снова поймаю тебя здесь с пустыми карманами. На этот раз все серьезно. Она — моя любимая дочь, пойми это, Брюс.

Брюс во все глаза уставился на него.

Сверху скрипнула створка окна. Фомн, не спуская с Брюса немигающего взгляда, сухо улыбнулся, положил ожерелье в карман и, вежливо кивнув, двинулся к дверям дома.

Створка наверху заскрипела отчетливее. Айка свесилась через подоконник, длинные волосы почти закрывали лицо.

— Хитрец мой папа. Надо же что придумал… Брюс, ты меня любишь?

— Да, — машинально сказал Брюс, все еще пребывая в остолбенении.

— Тогда подожди меня несколько минут, я соберу вещи. Мы уезжаем.

— К-куда? — Одно потрясение сменялось другим.

— Неважно. Куда угодно, лишь бы вместе. Или ты думаешь, меня страшит участь жены скотника?

«А участь жены изгоя-некроманта тебя не страшит?» — едва не спросил он. Айка принимала решения с лету, не тратя времени на сомнения, как основательный Брюс. И сбить ее с толку было не так-то просто.

Но попробовать следовало обязательно, пока она не натворила глупостей сгоряча.

— Айка, а ты меня любишь?

Аянна, отошедшая было от окна, живо вернулась.

— Конечно!

— Тогда наберись терпения.

— Ты что задумал? — Она снова опасно перевесилась через подоконник, и Брюс привычно влез в розы, чтобы подхватить девушку в случае чего.

— Твой отец прав, нельзя тебе жить так, как живу я…

— У тебя отличный дом!

— Не в этом дело…

— В этом! Или ты струсил? Испугался моего отца? Да что он может сделать?

— Натравить стражу на него, — послышался низкий голос из глубины дома. — А тебя, дочь моя, и проклясть могу.

— Ты не маг, — отозвалась строптиво Айка.

— Айка, дай мне время, — попросил Брюс, глядя на нее снизу вверх.

— Ты не сможешь раздобыть столько денег, — упавшим голосом отозвалась она.

— Я раздобуду.

— Или исчезнешь… И мне останется только гадать, мертв ли ты уже или просто воспользовался возможностью оставить меня!

— Что ты выдумываешь? — поразился Брюс, как всегда плохо поспевая за ее логикой, изворотливой, как молодой уж. — Я никогда тебя не оставлю.

— Это ты сейчас так говоришь! А потом уедешь! И не вернешься, как другие! И даже если вернешься, то изменишься. И зачем тебе тогда я, все та же, провинциальная, скучная простушка? Всего лишь подружка детства!

— Что еще за глупости…

— Ах, глупости! Уже сейчас глупости!.. — Она явно накручивала себя, потому что в голосе послышались отчаянные нотки. Через секунду девушка исчезла из окна, метнувшись в глубь комнаты. Оттуда донесся звон.

— Айка…

— Уходи! — Теперь и ее голос звучал глухо, почти как у отца.

Брюс отступил. Они были слишком давно и хорошо знакомы. Брюс знал, что сейчас до нее все равно не достучаться. Порывистая Айка, как скороспелая гроза, бушевала рьяно, оглушительно и слепо, проливаясь вскоре слезами, как живительным дождем. И на орошенной влагой почве споро произрастали побеги здравого смысла.

Позже, когда Айка придет в себя, можно попробовать снова поговорить. После того, как он выпотрошит найденный сегодня сундучок. И даже если со