И ехидно так вопросил:
— Надеюсь, тебе хватило времени?
Быстро очухался, ворон бесхвостый. Мы тож могем ехидничать:
— Естественно! Столь поспешала, едва туфельки не потеряла, все глазки проглядела: где ж мой ненаглядный? Куды запропал? Мож, каку другу девицу красную себе облюбовал?
У мужика на лице обозначилась усиленная мыслительная деятельность. Мне по такому случаю приспичило порекомендовать думать не лицевой, а мозговой частью головы. Еле удержалась.
— Почему красная?..
Посмотрев на него с состраданием, как на слабоумного, снизошла:
— Помидорами обожралась.
От последовавшего вслед за тем вопроса мозги зашкалило уже у меня.
— А так бывает?
— Еще как бывает, если много съесть.
— Много — это сколько?
Ситуация превращалась в патовую. Я представления не имела, что делают с впавшими в детство громадными мужчинами. Пришлось быть сверхосторожной. Я легонько взяла Кондрада за локоть и сообщила:
— Много — это целый тазик. Хочешь попробовать? Пойдем, солнышко, на кухню, я тебя там покормлю…
И «солнышко» на абсолютном серьезе навострило лыжи на кухню. Пройдя несколько шагов, он внезапно пришел в себя и взорвался:
— Довольно! Надо мной! Издеваться!
И я опять «полетела» за ним на прицепе. Обстоятельства действовали на нервы утомительной повторяемостью событий. Отвоевав свою многострадальную конечность обратно, довела до сведения:
— Я покамест еще сама в состоянии идти!
У, какие мы грозные. Мог бы — испепелил на месте. А так… глазками посверкал, зубками поскрипел и выдавил:
— Следуй за мной!
Следую, следую, Данко ты мой изергилистый, тем более — сзади твоя охрана подпирает, куда уж тут денешься. Так и передвигались цепочкой: он, я и охрана.
Я почему «якаю»: сотельница моя затихарилась, вылезать робеет, приходится все самой.
Ой, какой симпатичный поворотик впереди… Я сравнялась с «проводником» и на вираже непредумышленно подставила подножку. Приложился Кондрад об стену лбом знатно. Звон стоял, заслушаешься: «Вечерний звон. Бом-бом!». Который раз убедилась в крепости его конституции, другой бы уже в отключке валялся, а этот всего лишь головой помотал и взглядом на кусочки расчленил. Но-но, без членовредительства! Постояли мы так минут десять, пазл из мозгов сложили и далее потопали.
Ух ты! Лесенка. Мраморная. Красотища! У нас Егорка так в детстве баловаться любил: подкрадется тихонечко, под коленочки пнет и наблюдает, далеко ли экспериментальный образец полетел. Ага, этот опыт «Испытания Гагарина» назывался. Ну отчего с хорошим человеком опытом не поделиться? Нам такого добра не жалко, своего хватает. И я его так легонечко под коленочки — оп-па. Он вниз, а я в красивый обморок на руки охраны, чтоб они, значит, за ним не рванули, не испортили бреющий полет орла.
Из-под ресниц наблюдала. Люди не летают, как птицы, потому что отрастили больши-ие ягодицы. И он этими самыми полупопиями по ступенькам — бряк, бряк, бряк. Музыка! На пятнадцатой ступеньке опомнился, за перила рукой ухватился, поднялся на ноги, но с трудом. Рука, вижу, так и тянется ощупать, не осталось ли чего на лесенке.
Спросил бы у окружающих, коли сам не видит, и не надо на меня угрожающе пялиться — у меня «чуйства», я переживаю, видишь, как эстетично валяюсь у мужиков на десницах. Грудью, можно сказать, от твоего позора отвлекаю. Одно плохо — там скоро мозоль натрут или ожогов наставят. Травма на производстве у них оплачивается?
Хошь не хошь, а пришлось в себя приходить, и наша процессия двинулась дальше, но уже гораздо медленнее. Знамо почему. Кондрад одной рукой за лоб держался, другой поясницу потирал и вперед уже не вырывался. Жалость какая, столько поворотов и лестниц зря пропало, аж душа болит. Доползли мы все же до церкви, а там нас старичок, божий голубь, встретил. Разряженный сам из себя, расфуфыренный весь. Любят они тут ткань рулонами наматывать и золотом с ног до головы увешиваться. Этот светоч религии нам разулыбался сладко-пресладко. Я прям еле сдержалась, чтоб не дать ему ценный совет: «Улыбаясь, вы делаете зубы беззащитными».
— Дети мои, вы прибыли соединить себя узами брака в священное место. По своей ли воле и велению сердца совершаете вы столь ответственный шаг?
Хоть в чем-то мы были с Властелином солидарны: у обоих в глазах светилась жажда убийства. Причины, добавлю, были разные.
— Иалона, вылезай на поверхность. Ты этого святошу знаешь?
— Нет, наш богослужитель при штурме погиб, этот пришлый.
— Тады фиг с ним.
И я полезла обниматься:
— Как я рада вас лицезреть! Как мне недоставало божьего слова и святого напутствия!
А сама ему за шиворот чесоточного порошочку отсыпала. А че? Пусть у мужика тоже праздник наступит. Повеселится, потанцует. Танец «брейк-данс об косяк» называется. Переворот в мире средневекового искусства.
Святой отец меня от себя отклеил и в исповедальню пригласил:
— Готова ли ты, дочь моя, покаяться перед замужеством?
Я рявкнула:
— Всегда готова! — и отдала ему пионерский салют.
Старичок прикосел и рысцой двинул в кабинку, я рядом устроилась, в смысле в другой кабинке рядом, а не то, что вы подумали.
— Поведай мне, дочь моя, о своих грехах.
— Ой, грешна, отче! Как заподозрю, что преступаю международную конвенцию ООН по правовой защите женщин, так страдаю…
— Чего преступаешь? Конц… ковер…
— Конвенцию, отче! Стыдно не знать таких вещей в наш просвещенный век. Я вам счас маленький ликбез устрою. Слушайте:
«Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Государства-участники осудили дискриминацию женщин во всех ее формах, согласились проводить политику ее ликвидации и обязались принять ряд мер:
включить принцип равноправия мужчин и женщин в свои национальные конституции и другое законодательство и обеспечить практическое осуществление этого принципа;
принимать законодательные и другие меры, включая санкции, запрещающие дискриминацию в отношении женщин;
установить юридическую защиту прав женщин на равной основе с мужчинами и обеспечить с помощью национальных судов и других государственных учреждений эффективную защиту женщин против любого акта дискриминации;
воздерживаться от совершения дискриминационных актов или действий в отношении женщин и гарантировать, что государственные органы и учреждения будут действовать в соответствии с этим принципом;
принимать соответствующие меры для ликвидации дискриминации в отношении женщин со стороны лиц, организаций, предприятий;
принимать соответствующие меры, включая законодательные, для изменения или отмены действующих законов, постановлений, обычаев и практики, представляющих дискриминацию в отношении женщин;
отменить все положения своего уголовного законодательства, представляющие собой дискриминацию в отношении женщин…»
Я думала, у священника падучая. Изо рта пошла пена, глазки закатились… Не дал договорить, заверещал как зарезанный:
— Я постигнул, уразумел! Чем еще грешна, дочь моя?
Мало тебе, мазохист средневековый? Так на тебе!
— Мучает меня, отче, один вопрос…
— Поведай мне, дочь моя, надеюсь, я облегчу твои муки.
Безусловно! Всенепременно! Получи, фашист, гранату!
— Почему, когда ты разговариваешь с Богом — это названо молитвой, а когда Бог с тобой — шизофренией?
Пятиминутное молчание и несмазанный скрип мозговых шестеренок. Прерывая затянувшееся безмолвие, прозвучало робкое уточнение:
— А полегче грехов у тебя не найдется? Ну, прелюбодеяние там, кража, убийство?
Приплыл мужик до кондиции. Гордо проинформировала:
— Нет, в этом не грешна. По мелочовке не работаю.
Тяжкий вздох:
— Иди с миром,