Та поставила на стол корзиночку с хлебом, блюдце с маслом.
Кафе это уже давно вышло из моды. Но Петру по-прежнему нравилось. Несмотря на тесно поставленные столики и вечно висящий в воздухе гвалт. Именно из-за гвалта: никто тебя не услышит, никто тебя как следует не рассмотрит.
– Девушка, это бесплатно? – изобразил беспокойного провинциала Андрюха. Официантка, может, и сделала бы вид, что не услышала. По классификации московских девушек, Андрюха в своих джинсах и толстовке был «мальчик». Но хороший костюм Петра она заметила. Петр был – по той же классификации – «жених». И официантка ответила:
– Бесплатно, – удержавшись на тонкой грани: не слишком хамовато (в виду «жениха» за столиком), но все же достаточно строго для «мальчика», чей флирт ей был неинтересен.
– Бесплатно? – оживился Андрюха, не давая ей уйти. – То есть мы можем просто это съесть и уйти?
Та закатила глаза, отплыла к другому столику.
– Все, кончай ее донимать, – пнул его ногой под столом Петр. Он симпатизировал неунывающему Андрюхе. Но не любил, когда цепляли людей, которые не могут дать сдачи: например, официанток.
– Я не донимаю, я заигрываю без пряников, – поправил Андрюха.
– Теперь она к нам долго не придет.
Андрюха принялся намазывать масло на хлеб.
– На хлебе мы какое-то время продержимся, – заверил. – Ну, чего?
Петр положил на стол флэшку.
Андрюха, жуя, проговорил:
– А что сам-то не сольешь? У них там есть анонимный канал. Нажал на кнопку – и привет.
Петр покачал головой. Андрей перевел:
– Типа ты не крыса?
– Не в этом дело. Перднуть нельзя, чтобы следов не оставить. Не то что на кнопку нажать.
– Тебе виднее.
Востров был в целом прав, что отстреливать и взрывать друг друга перестали. Во всяком случае, на том уровне пищевой пирамиды, на котором теперь обитал Борис, это случалось крайне, крайне редко. Шанс быть убитым метеоритом – и то выше. Главе службы безопасности уже не нужны были пистолет и мышцы. К новой безопасности прочно пристала приставка «кибер». За каких-нибудь пять лет Петр освоил новую профессию, а в спортзал ходил только чтобы предотвратить офисное плоскожопие.
Андрюха хапнул со стола флэшку и предупредил:
– Но не безвозмездно!
Поворот неприятно удивил Петра:
– То есть? Мы уже больше не друзья?
Последнее слово он голосом заключил в насмешливые кавычки. Но факт есть факт. Знакомство их началось еще в Питере. Андрюха писал криминальную сводку, а Петр – служивший в наружке – подбрасывал ему информацию. Почти друзья.
Андрюха нимало не смутился:
– Именно как друга и прошу помочь. Мы тут собрались в Конго…
– Кто это мы?
– Ну я, парень еще один и фотограф. Историю делать.
– Какую еще историю?
– Да фигня. Рассвет в палатке, сафари и прочая хрень. Советы, как не сломать маникюр, слезая со слона. Неплохие деньги. И интересно поглядеть.
– Ну? Что вам мешает?
– Контакты на месте нужны.
– А я что, турфирма?
– Ты ж туда катался несколько раз.
– Я катался по линии «Росалмаза». Шахты, охрана. Строго по делам.
– Нам водила нужен. Местный. Который шарит.
– В чем?
– В местности.
– В Конго?!
– В Конго. Я же сказал.
– Можно подумать, в Конго каннибалы с копьями бегают.
– А бегают?
Петр фыркнул:
– Это же не ЦАР. Страна почти вся открыта для туристов.
– А ЦАР что такое?
– Зачем тебе? Ты же в Конго собрался.
– Для общего развития.
– Центрально-Африканская Республика. Поганое место. Вот куда точно с маникюром не надо соваться. И без маникюра тоже. Только с «калашом». А Конго ничего. Слоны и туристы стадами.
– Ну так поможешь?
Подошла официантка с блокнотиком, карандаш наготове. От нее заранее било холодом, как от Снежной королевы.
– Заказать готовы?
– Черный кофе, – ответил Петр.
– Без молока и сахара?
Он кивнул. Официантка была явно разочарована: чаевые будут микроскопические. Повернула голову к Андрею. Глядя мимо него. Он нимало не смутился:
– А мне кофе черное жирное. Бочковое.
Петр пнул его ногой. Андрей пояснил:
– Латте.
Она отошла.
– Ты чего копытами машешь? – накинулся тот на Петра.
– Хорошо, организую водилу… Но только это, – он неопределенно показал на Андрея, на карман, в котором исчезла флэшка: – Прямо сегодня. Срочно.
Андрей кивнул. Зачерпнул ножом масло, стал намазывать на хлеб.
Глава 2
1Шестнадцать пар ног одинаково развернуты носками наружу.
На другом краю зала – такая же линия: склоненные головы, округло поднятые руки, лирически потупленные глаза. Все одинаково. И все синхронно. Угол, поворот, ракурс. Тридцать два прыжка – вернее, шестьдесят четыре с учетом отражения в зеркале – сливаются так, что слышен только один, но пушечный. Это же кордебалет.
Нет, не слились. И Вера Марковна сразу заорала:
– Ну ты, жопа!
Но кто опоздал, кто добавил свой притоп вслед за общим залпом – не засекла.
Концертмейстер отдернула руки от клавиатуры, как будто пустили ток.
– Без музыки – с па де ша! – рявкнула репетитор.
Вернулись к началу. Сама Вера Марковна теперь встала обеими ногами на скамейке – чтобы быть повыше. Чтобы наблюдать сверху за переменами орнамента, симметричного и сложного, как в калейдоскопе, где все стеклышки должны повернуться разом.
«Хоть бы шмякнулась оттуда разок», – не глядя на нее подумала Люда. Голова так же изящно склоненная к плечу, как все. Глаза долу.
– Давай, жопа, давай! – Вера Марковна азартно покачивалась на узкой скамеечке с пятки на носок, тянула нос, как бигль за дичью. Теперь засекла – завопила:
– Ну ты, жооопа! Не сиди в плие. Раз – и пошла. Поняла?
«Жопа» откуда-то из середины правой линии кивнула.
– Поехали, с начала.
Все вернулись на исходную позицию. Изготовились. Вера Марковна махнула роялю. Концертмейстер обрушила пальцы на клавиши.
Все одинаковые, и все – «жопы». По имени Вера Марковна не называла никого. Зачем? «Жопа» – это ведь не ругательство. Балет вообще такой: оставь свое достоинство в гардеробе, всяк сюда входящий. Все работают с детства, стремясь к совершенству. По сравнению с совершенством, да, ты жопа. Так что обижаться нечему. Жопа – это просто обращение. А ругательство – «жопа жирная».
В дверь просунулась голова:
– Вера Марковна.
– Занята! Репетиция! – рявкнула та, не сводя глаз со множества одинаково вздымающихся и опадающих ног.
Вечером московский дебют Беловой. В зале «вся Москва». А значит, и на ее, Веры Марковны, работу будет смотреть вся Москва.
– Привезли чемоданы, которые потерялись на рейсе из Лондона, – громко объявила голова в зал: – В гримуборной кордебалета лежат.
И исчезла.
Музыка завершила каденцию. Смолкла. На сцене в этот момент из кулисы тихо выскользнула бы Белова – прямиком в шипящее море аплодисментов. Но у Беловой своя репетиция – в другом зале. Поэтому кордебалет подержал общую позу еще несколько мгновений. И рассыпал строй.
Минутная пауза. Кому – снять гетры. Кому – надеть кофту на когда-то травмированную и теперь заболевшую поясницу. Кому, наоборот, снять – и так жарко. Кому глотнуть воды. Кому сунуть морду в телефон. Кому сменить или натереть канифолью туфли.
Люда тихонько двинулась к двери. Не выпуская из виду Веру Марковну. Та не глядела – растирала свои опутанные синими венами ноги. Ей уже хорошо за восемьдесят. Не глядела, но тут же вскинулась:
– Куда? Чемоданы потом!
«Вот сука», – подумала Люда: в зеркало увидела. Прятаться теперь не имело смысла.
Показала репетитору захромавшую ногу:
– У