— Ничего из вами сказанного не является правдой. У меня у папы такие же, вот и обратила внимание.
— О, надо же, какой хороший вкус у твоего папы. Чего не скажешь о тебе.
— Это вы сейчас о чем?
— Об этом мы поговорим через несколько минут. Раз не знаешь строение scrotum, вернемся к забытому тобой органу. Расскажи мне про его функции. Живее, Анна Михайловна.
— Prostata?
— Она самая.
— Выработка сперматоз…., — замолкаю, когда чувствую на себе взгляд Лукьянова. Ой, мамочки, так он на меня еще не смотрел. Он совершенно точно зол. — Я имела в виду, что testis вырабатывают сперматозоиды. Перепутала сначала.
— Замечательно. Однако я тебя не спрашивал сейчас про testis, ну коль ляпнула про них, так что они еще вырабатывают?
— Тестостерон.
— Замечательно. Какой орган еще вырабатывает тестостерон?
Молчу. Тупо молчу. Вот сейчас мне становится жарко от стыда. Мысли путаются и ничего не приходит в голову.
— На «н» начинается, на «ик» заканчивается, — нелепо подсказывает мне Богдан как его там.
— Надпочечник.
— Он самый. Спрашивать про него сейчас глупо, так что завтра про него будешь вещать и рисовать. А теперь снова возвращаемся к органу, который ты не соизволила мне подрисовать. Вопрос все тот же: ты начала говорить, что он что-то вырабатывает. Что?
— Я не помню, — в панике отвечаю я, от прожигающего взгляда моего собеседника.
— Простатический сок. Рассказывать про его состав я не буду, сама почитаешь дома. А вот про один его компонент, часто использующийся на практике для диагностики кое-какого заболевания, спрошу. Что это за компонент, Анна?
— Не помню.
— Скорее не знаешь. Простатический специфический антиген, сокращенно ПСА. Надеюсь, слышала о таком?
— Конечно, слышала.
— Какую реакцию имеет простатический сок? — вновь не унимается он, вызывая во мне желание сбежать отсюда как можно быстрее. — Ответ не помню — не принимается. Хорошо подумай, прежде чем ответить. Вспомни про свои органы и подумай.
— Я не знаю.
— Самый дурацкий ответ. Простатический сок имеет щелочную реакцию. Если бы ты хоть немного знала о том, что у тебя в трусах, тогда была бы в курсе, что щелочная реакция простатического сока нужна для нейтрализации кислой реакции влагалищной среды. Хоть это ты знаешь для чего?
— Для оплодотворения.
— На этом сегодня закончим, — убирает листок с моим рисунком в сторону. — Учитывая, что больше половины органов мочеполовой системы на твоем рисунке нет, смею предположить, что ты ничего о них не знаешь. Или знаешь также фигово, как все остальное. Завтра, после утренней конференции, на которую, кстати, студенты тоже ходят, мы начнем наш с тобой рабочий день с быстрого опроса. Я тебе искренне советую посвятить вечер анатомии и физиологии. Все слои, не только многострадальной scrotum, но и другие органы изучить. Про кровообращение не забудь. У тебя, на твоей картинке, у почки вообще нет сосудов. Вопросы есть?
— Пока — нет.
— Тогда пойдем в реанимацию, — встаю из-за стола вместе с Лукьяновым.
Глава 5
— Где можно оставить сумку?
— Вот в этом шкафу, — указывает взглядом на громоздкую махину. — Кстати, ты мне ничего не повредила, можешь быть спокойна. Просто мне хотелось определить степень твоей брезгливости, знания анатомии и готовности, как врача.
— Боюсь, что я все провалила и у меня все пункты отрицательные.
— Какие есть. Нет врачей, которые знают все. Главное — интересоваться не только своей будущей специальностью. Нет специалиста по левой или правой ноге. Врач — многофункционален. Ты у нас, конечно же, будущий косметолог, — саркастично отмечает он, чем вызывает мое раздражение. — Так вот сначала ты должна стать дерматологом. А там познания нужны о-го-го. В том числе, что, где и как вырабатывается. Ты же не думаешь, что сразу пойдешь шлифовать мордашки девицам и колоть им ботокс и гиалуронку?
— Я не говорила, что хочу стать косметологом.
— Считай, это мое внутреннее чутье, — перевожу на него взгляд и замираю.
— Что вы на меня так смотрите? — под его пристальным осмотром становится реально не по себе. А когда его взгляд задерживается на моих ногах — меня начинает это дико злить.
— К вопросу твоего вкуса. Точнее не совсем о нем. Твой внешний вид не соответствует дресс-коду больницы.
— И чем же я не соответствую?
— Почти всем. Ногти — укоротить и смыть лак. Косметика — в два раза меньше, чем есть сейчас. Волосы — носить только убранными. Каблук — в два раза меньше или вообще убрать. Вдобавок от тебя слишком сильно пахнет духами. Они чрезмерно сладкие. Больше ими не пользуйся. Завтра придешь без всего этого. А сейчас просто смой с себя духи.
— В смысле смой? — недоуменно произношу я.
— В прямом. Под проточной водой с мылом, могу дать спиртовые салфетки, — спокойно отвечает он.
— От меня приятно пахнет и ничего смывать я не буду.
— И халат застегни, — как ни в чем не бывало бросает он. — Ни больным, ни мне не стоит демонстрировать свои выпирающие части тела. Если я здоровый, то другие могут и инфаркт хватануть, от созерцания расфуфыренной студентки.
— Вы ко мне необоснованно придираетесь! — взрываюсь я. — У меня не длинные ногти. Они почти не выходят из-под подушечек пальцев. Лак — нежно-розовый, а не яркий. У меня нет излишка косметики, а только акцент на глазах в виде туши, на мне нет вульгарной помады, а только нейтрального нюдового оттенка. Мои каблуки не стучат по полу, вызывая желание оторвать мне ноги, они почти беззвучны. И ни в одном из правил больницы не сказано, что врачу нельзя носить каблуки.
— Дважды я повторяю только тогда, когда меня не поняли. А учитывая, что ты меня прекрасно поняла, повторять я тебе не буду. Завтра приходишь так, как я тебе сказал. Не искушай судьбу, Аня, — впервые произнес мое имя так. — Стетоскоп возьми. Живее.
Нехотя беру стетоскоп и накидываю на шею. А дальше начался какой-то треш. Откровенно говоря, туфли захотелось снять примерно через два часа хождения по трем реанимациям. Ладно бы мы ограничились только той, какая имелась на отделении. Нет! В виду того, что половина персонала в отпуске, Лукьянов смотрит еще две, которые находятся не только в других корпусах, но и на расстоянии полукилометра от его отделения. Про то, что эти реанимации выглядят как самый настояший ад, я умолчу. Единственное, что я делала — это записывала в историю болезни под диктант его слова. Вникала в них, увы, мало, ибо Лукьянов говорил быстро, а я тупо не успевала. В двадцать первом веке писать от руки — это мощно, на клавиатуре я бы справилась быстрее, но увы. В такой клоаке — это неудивительно, ибо компьютер всего один и тот занят другим врачом.
Надо отдать должное этому мужчине, он в прекрасной физической форме. Если я уже еле-еле дышала через