Как он насаживал ее сверху на себя, и она подпрыгивала на его чреслах, теряя рассудок от сладострастия. Я его простил. А вот первого…
Его я возненавидел. И хотя прошло уже больше восемнадцати лет, чувство еще свежо. Женщина всегда привязывается к своему первому ебарю. В этом и есть смысл для мужа первым проткнуть жене целку. И хотя никакой привязанности к этому ее первому в ней никогда не проявлялось, сама возможность этой зависимости бесила меня. Я опять же представлял, как, преодолев девичье сопротивление, он своим поганым членом делал из моей будущей жены женщину для себя. И она была ею, жила с ним некоторое время, пока не появился второй, и сразу же за тем, согласно ее легенде, — я. И хотя именно я стал ее окончательным мужчиной (мелкие измены не в счет), ревность к первому меня не оставляет.
А как, интересно, было в жизни Марии? Предварительно благую весть принес ей ангел. А потом явился некто в облике невероятно прекрасного юноши (не надо забывать, ей самой было тогда всего четырнадцать лет) и твердо предсказал ей рождение Иисуса. Откуда такая уверенность? Может быть, он ее и обрюхатил? У Иосифа были, известно, сыновья от первого брака. По первоначалу он даже выбирал: не выдать ли Марию за какого-нибудь из них замуж, не знал за которого. Так, может быть… их дело-то молодое. Молодым поебаться что стакан воды выпить. По себе помню. Но у моей Марии было это все не так. Не так просто. Бог здесь, думаю, поработал. И именно Он был у нее Первым. Дальше — не знаю: может быть, ангел, может быть, названые братья, может быть, Иосиф. Чего не может быть — что у нее никого не было до меня. Чересчур самонадеянно. А хотелось бы! Хотелось бы этой чистой истории — только Бог и я. Первый и последний. А вдруг в нее влюбится еще кто-то после меня? Не предотвратишь ведь. Невозможно с гарантией удержать женщину возле себя навечно. Наша с Богом история — лишнее подтверждение. Хотя эта мысль для меня слишком жестока. Пока что я в Марии уверен; а дальше — лучше мне умереть.
От расстройства чувств лег спать, не сблизившись с любимой.
Апрель, З
Мария, конечно, ни при чем, это я дурак. Ну и что, что у нее были еще дети? При жизни Иисуса у него, судя по всему, был один родной брат — Иаков Младший; остальные — названые дети старца Иосифа от его первого брака. Сам Иосиф скончался при Иисусе; тот его хоронил. И оставил свидетельство, что Иосиф, несмотря на свой стоодиннадцатилетний возраст, мужчина был хоть куда — очень крепкий. Никогда не болел. Так что мог и по-петушьи потоптать Марию — жена все-таки. И иметь от нее ребенка для укрепления семьи: Иисус-то был не родным; Иосиф взял за себя беременную под нажимом священников. Любопытно, любил ли он Марию? Наверное, все-таки любил, иначе нашел бы способ от нее отбрыкаться. Да еще с чужим ребенком. Впрочем, тогда-то ему было лет около восьмидесяти. Разница с четырнадцатилетней хорошая. Можно и с ребенком согласиться. Да если есть крепость в членах, как от такого чуда отказаться?
Вот, скажем, у меня — красивая жена. Я ночью сдергиваю с нее простыню и смотрю, как она спит голая. Я свою Марию такой еще никогда не видел. И не знаю, такая ли же у нее упругая крепенькая попка, и так же ли немного отвисает на сторону полная грудь с небольшими сосками? (У Марии, когда она кормила Иисуса, говорят, было много молока. И у моей жены, когда она кормила мою дочку, тоже.) И так же ли плотен мех в треугольнике между ляжек?
Аккуратно, стараясь не разбудить, я развожу в стороны женушкины ноги и с учащенно забившимся сердцем гляжу на открывшуюся мне промежность с чуть припухлыми половыми губками. Вид жениной пизды возбуждает меня, и член, как уже в последнее время не часто бывает по ее поводу, встает. На коленях я заползаю между ее ног, смачиваю головку слюной и начинаю запихивать елду в мою любимую женкину дырочку. Жена то ли крепко спит, то ли притворяется. Но не важно — я все равно вталкиваю в нее свой хрен. И полегоньку начинаю ебать. Очень скоро во влагалище появляется смазка, что говорит о том, что моя законная сексапильная партнерша просто притворяется и, видно, хочет попробовать ебаться, не выходя из полусонного состояния, представляя, как если бы ее насиловали спящую, а может быть, опасаясь спугнуть мой наконец-то поднявшийся хуй. Я не подаю вида, что понял уловку, принимаю условия игры и продолжаю с тягучей медлительностью разрабатывать ее влагалище.
Дыхание жены учащается, и она начинает легонько поддавать снизу, насаживаясь на мое древко поглубже. Одновременно она начинает производить своей пиз-дой такие, как она умеет, особенные конвульсии и буквально доит меня. И хотя ее притворство полностью разоблачаю, я стараюсь не переходить в бешеную скачку и томительно не спеша продолжаю употреблять мою дорогую притворщицу. Через какое-то время сладострастие одолевает ее, и она начинает наслаждаться редким теперь для нее ощущением моего твердого члена в своей утробе: вертится на нем, елозит, двигается из стороны в сторону, в самозабвении шепчет:
— Сегодня можно. Спускай в меня, спускай.
Наконец я не выдерживаю и изливаюсь. Ощутив
струйки моей спермы, бьющие ей в матку, она выгибается и кончает в напряженной позе, запрокинув голову и полуприкрыв веки.
Я расслабленно лежу на ней, и она некоторое время наслаждается моим весом, затем аккуратненько высвобождается из-под меня, чмокает в щеку, отворачивается и засыпает.
Я переворачиваюсь на спину и тут с удивлением обнаруживаю, что член продолжает оставаться напряженным. Хуй стоит, несмотря на только что произошедшее излитие молоков. Вот такое, действительно, бывало у меня только в юности. Пораженный прибытком сил, я приваливаюсь к моей супружнице так, что член упирается в ее сомкнутые ляжки:
— Слушай, еще… Давай? — проговариваю я, не заботясь, слышит ли она меня сквозь сон.
— Еще раз? Что ты? — сразу же просыпается она,