– Это просто богатый турок. В Турции тоже есть богатые, не знала?.. Хотя если богатый, то еврей точно, хоть и турок.
– Ищи шейха, – напомнила она.
Я сказал осторожно:
– Кажется, нашел…
Она затаила дыхание, глядя, как я вывожу на экран изображение то с одной камеры, то с другой, морщусь, все не устраивает такую цацу, наконец возник вид на роскошный коридор с рядом дверей через громадные промежутки, что говорит о размере апартаментов.
– Что, – спросила она, глядя то на экран, то на мое довольное лицо, – что нашел?
Я кивнул на экран.
– Смотри. Вот как твой план рухнет.
Она наклонилась рядом, всматриваясь в экран ноутбука и касаясь моего плеча мягкой горячей грудью. В дальнем конце распахнулись двери лифта, выдвинулся богато сервированный столик на колесах.
Официант выкатил привычно красиво и торжественно, каждый гость на этом этаже почти король. Благодаря богатым клиентам отель живет, процветает и повышает свой рейтинг, а тем самым и чистую прибыль, это усвоили даже в социалистических странах.
Поближе к камере застыли по обе стороны двери двое рослых и подтянутых мужчин в строгих деловых костюмах. Мой мозг, изнывающий от безработицы, тут же отыскал о них все, что попало в Сеть и что мог нарыть из телефонных разговоров, эсэмэсок, скайпа и прочих мессенджеров.
Один успел побывать в настоящих боевых действиях в Йемене, второй не покидал столиц Европы, охраняя важных персон и обеспечивая безопасность секретных комплексов. Оба тертые, крутые и повидавшие мир.
Официант в недоумении остановился по жесту одного, второй отстранил его в сторону, а первый охранник тщательно осмотрел все блюда, поднимая блестящие металлические крышки, отодвинул обе дверцы по бокам и посмотрел, что внутри, даже я увидел пару бутылок вина и кулинарные деликатесы.
Эсфирь шепнула зло:
– Что они там хотят отыскать? Убийцу с пулеметом?
– Смотри-смотри, – сказал я.
Когда с осмотром было покончено, официант потянулся было к своей повозке, но первый охранник придержал его за плечо.
– Нет-нет, мы сами.
Голос прозвучал строго, официант опустил руки. Второй вернулся к двери, постучал и, дождавшись, ответа, сказал негромко:
– Ибрагим, Бурак бьет копытом.
Эсфирь вздохнула, так не пройти, даже знакомому голосу Ибрагим не верит, требуется еще и условное слово, что говорит не под дулом пистолета.
– Ваша репутация, – сказал я поощрительно. – Вон как Моссада боятся!
Она буркнула:
– Это комплимент?
– Не знаю, – ответил я, – конституция. В смысле, константа… констатация!
– Еле выговорил, да?
На экране дверь приоткрылась, я успел увидеть лицо не Хашима, а такое же сильное, волевое, как у охранников в коридоре, лицо молодого мужчины, словно только что из тренировочного лагеря американского спецназа первого выпуска.
Первый вкатил тележку и тут же вышел, настороженно поглядывая по сторонам.
Официант мирно ждал, когда выкатят обратно, это заняло какое-то время, но первый охранник что-то выслушал, кивнул. Я думал, вручит официанту купюру, но на столике уже лежат пара бумажек на чистом блюдце.
Похоже, сумма приличная, официант расцвел, как майская роза, поклонился, прижав руку к сердцу, и, чуть ли не подпрыгивая, погнал пустую тележку обратно к лифту.
– Да, – проговорила Эсфирь с неохотой, – этот вариант… затруднителен.
– Увы, – согласился я, – не для сопливых.
Она ожгла меня взглядом.
– Можно подумать, у тебя бы все вышло!
– Что ты, – сказал я таким тоном, что даже не взялся бы за такой пустяк, – куда мне…
Она прошлась по комнате, быстрая и грациозная, полная злой силы, но женщина всегда найдет виноватого, если рядом мужчина.
Я сижу тихонько, помалкиваю, она развернулась ко мне круто, как в испанском танце, глаза полыхнули, словно молнии.
– Чего сидишь? Сидят тут всякие… Еще и развалился! Ты что-то должен придумать!
– Почему я?
– Ты мужчина или нет?
– А как же равноправие? – пискнул я голосом европейского демократа. – Не будет ли это ущемлением женских прав, свобод и чего-то там еще вроде харасмента твоих потаенных инстинктов…
– Не продолжай, – прервала она. – От тебя ничего, кроме гнусностей, не услышать.
– Молчу, – сказал я покорно.
– Нет, – возразила она, – ты скажи, как ликвидировать этого Хашима, а потом молчи в тряпочку!
Я вздохнул, развел руками.
– Это вопрос тактики, а я стратег. Мне бы миром править, а ты с такими мелкими вопросиками! Это умаление моего мужского эго.
– Мелкими вопросиками? – сказала она резко. – Вопрос выживания Израиля!
Я отмахнулся.
– Выживет. Даже под Вавилоном выжил, как и под Римом, а теперь и вовсе… Да и вообще…
– Что?
– Подумаешь, – сказал я с небрежностью, – точка на карте мира!.. Я вот думаю над расширением галактик!.. И в то же время не уверен, что разбегаются, а не начали сбегаться. Свет ползет медленно, видим то, что было там сотни миллионов лет тому… А ты как считаешь, сбегаются или разбегаются?
Она отрезала:
– Для меня Израиль и есть вселенная. И не пытайся даже, понял?
– Чего не пытаться?
– Всего, – пояснила она. – Как до этой осторожной сволочи добраться?.. Даже к окнам никогда не подходит!
– А то бы с крыши напротив?
– А что лыбишься? У меня медаль за стрельбу!
Я ухмыльнулся.
– Это было в школьных соревнованиях.
– В университетских, – сказала она зло. – Всемирная студенческая олимпиада!
– Второе место, – напомнил я нагло. – А первое получила бурятка из Улан-Удэ.
Она огрызнулась:
– У вас вся армия на бурятах. Я тоже читаю американскую прессу!
– В европейской пишут то же самое, – заверил я. – Посмели бы писать иначе, чем велит дядя Сэм! В общем, янки раскрыли секрет нашей непобедимости. Может, и вам подумать насчет бурятской дивизии? Провести им массовое обрезание, надеть под шлемы кипы, отрастить пейсы, всего-то делов!.. А что Тору не знают, так кто у вас ее знает?
– Подумаем, – буркнула она.
– Кто бы сомневался!
– А теперь, стратег, признаешься в бессилии решать тактические вопросы?
– Просто не снисхожу со своих высот, – пояснил я скромно.
– Ну снизойди!
– Чего ради?.. Я мир готовлюсь спасать. Надо копить энергию. Вот сейчас полежу, потом поем…
– Я тебе поем, я тебе поем!.. Ты сегодня уже ел!
Хорошее время наступило, подумалось мне само по себе. Каждая женщина, с которой даже просто вступаешь в разговор, ведет себя как жена, что естественно в открытом демократическом обществе.
Такое было бы немыслимо в диком прошлом, где существовали ревность и права на женщину, а сейчас эти анахронизмы остались только в исламском мире.
Человечество превращается в одну семью, хотелось бы добавить «большую и дружную», но даже в мелких семьях не всегда все дружно, но все-таки семья – другой уровень общения и доверия, так что мир идет в нужном направлении.
– Уже поздно, – сказал я с искренним сожалением, потому что самому жалко треть жизни отдавать на сон, в котором меня не существует, а только что-то ремонтируется в носителе, на котором я в записи. – Пока доедем до Хиггинса, он уже спать ляжет.
Она спросила сердито:
– Ты на что намекаешь?
– Что могу остаться спать у тебя, – сообщил я великодушно. – Я добрый. Можешь и ты рядом… с кроватью. Там хороший коврик, уже посмотрел. Только согнуться придется, но у тебя получится, ты еще не слишком…
– Не слишком чего? – спросила