– А вы знаете, Юра, в этом аэропорту со мной случилась занятная история.
– Расскажите!
– Ну, ладно, так уж и быть. Слушайте! Молодым актером снимался я в глупейшем советском фильме на Ялтинской киностудии. Зато партнершей моей оказалась звезда, знаменитая прибалтийская актриса, назовем ее Рутой Яновной. Она была лауреатом всех премий и, кажется, в ту пору депутатом Верховного Совета СССР. Хороша необыкновенно, правда, не первой молодости. Но кто считает морщины на лице звезды, тем более под гримом! Как это бывает иногда на съемочной площадке, между нами проскочила какая-то искра, во всяком случае, после удачного дубля мне показалось, что звезда глянула на меня с какой-то многообещающей приязнью. Ничего удивительного: короткие бурные увлечения и даже долгие романы, перетекающие в брак, на съемочной площадке не редкость. Если когда-нибудь женитесь на актрисе, не позволяйте ей в кадре целоваться и постельничать. Затягивает! Но проверить свое ощущение я не смог, хотя в ту пору был молод, горяч, красив – редкая кокетливая мосфильмовская юбка уходила от меня не разоблаченной. Но тут, как назло, очень плотный график съемок, все друг у друга на глазах, а к вечеру сил остается только поесть и завалиться в койку. К тому же я сомневался: вдруг мне показалось? Постучишься ночью в дверь люкса и получишь в лицо смех, холодный, как ее родное Балтийское море. Я, знаете ли, не решился: все-таки депутат Верховного Совета, не гримерша какая-нибудь.
В общем, съемки закончились, группа приехала в аэропорт города Симферополя, зарегистрировалась и двинулась на посадку. А когда выходили из автобуса, Рута Яновна своим мягким голосом с протяжным акцентом попросила:
– Витенька, возьмите мою сумку, если вас это не затруднит…
– Конечно, Рута Яновна, – с готовностью подхватил я довольно тяжелую ручную кладь, еще ничего не понимая.
Уже на трапе звезда вдруг остановилась и ахнула:
– Боже, я, кажется, забыла в номере партийный билет!
– Ничего, мы сейчас пошлем кого-нибудь за ним! – успокоил директор картины, которому по должности приходилось разруливать и не такие накладки.
– Антон Маркович, что вы такое говорите! – начала сердиться народная артистка. – Я не могу кому-нибудь доверить мой партийный билет. К тому же я не помню, куда его положила… Нет, надо вернуться в гостиницу…
– Рута Яновна, голубушка, – взмолился директор, – вы не успеете. Посадка заканчивается!
– Ничего. Полечу следующим рейсом.
– Но следующий – завтра!
– Значит, я полечу завтра. Переночую в гостинице. В чем проблема? Поменяйте билеты, перебронируйте номер!
– Но это не входит в смету…
– Что? Ах, вот как… Вычтите из моих съемочных… – Она царственно повернулась и стала величаво спускаться по трапу.
Пассажиры, узнавая актрису, почтительно расступались. Уже сойдя на плиты взлетной полосы, звезда вдруг спохватилась, отыскала меня глазами и растерянно воскликнула со своим неповторимым балтийским акцентом:
– Витенька, а как же моя сумка?
Я вопросительно посмотрел на директора.
– Иди к ней! Бегом!
– Но посадка заканчивается, Антон Маркович!
– Все беру на себя! От нее ни на шаг. Возьмешь такси. Отвечаешь головой. Прилетишь тоже завтра. Все оплачу. Премию выпишу! Бегом! Нет, вы меня все-таки подведете под статью…
Я догнал народную артистку. Мы вернулись в отель. Всю дорогу от Симферополя до ялтинской «Ореанды» она волновалась, что никак не вспомнит, куда положила партбилет.
– Витя, вы представляете, что начнется, если я его не найду… У меня столько врагов и завистниц!
Первое, что я спросил, когда мы вошли в ее люкс, куда еще никого не успели поселить:
– Вспомнили, Рута Яновна?
– Конечно! – Она лукаво улыбнулась и достала краснокожую книжицу из лаковой своей сумочки. – Не теряй времени, дурачок, а то выключат горячую воду.
Дело в том, что в Крыму в сезон горячую воду давали три раза в день: утром, в обед и вечером. А тут как раз утомленное бронзовое солнце садилось за горы. Опускался теплый пряный южный вечер. Звенели цикады, и веяло цветущими магнолиями. Ну, а далее, как писали в романах девятнадцатого века, набросим покрывало скромности на то, что случилось дальше и продолжалось до рассвета. Одно я вам заявляю официально, слухи о холодности балтических дам – это злостная клевета невежд. Утром мы отбыли в Москву, а там Рута Яновна пересела на другой самолет и перенеслась в свою родную Колывань. Потом мы не раз встречались на фестивалях, съездах кинематографистов, телевизионных посиделках, даже как-то попали с ней в одну загранпоездку, но она никогда ничем, ни взглядом, ни движением, ни мимолетной улыбкой, не напомнила мне о том, как мы до утра искали в номере ялтинского люкса ее партбилет. Великая была женщина. Во всех смыслах! Ну, Юра, вы придумали сюжетный ход?
– Нет еще…
– Тогда расскажите мне что-нибудь!
– Даже не знаю…
– Как это не знаете? Вспоминайте! Учитесь работать в соавторстве!
3. Погорелец
В это время с улицы донесся усиленный громкоговорителем суровый голос блюстителя дорожного движения: «Водитель автомобиля государственный номер Ж 45–18 МО, немедленно прекратите движение!» Мы вышли на лоджию и увидели, как желто-синяя милицейская машина гонится за удирающей серебристой иномаркой.
– Уйдет! – предположил я.
– При выезде на Минку перехватят. Там будка и пост, – со знанием дела возразил мой соавтор.
– А хотите историю про гаишников? – спросил я. – Только что вспомнил!
– Валяйте!
– Весной восемьдесят шестого я купил первую машину, ВАЗ двадцать один тринадцать, белого, как советский холодильник, цвета. Мы как раз с классиком советского кино Евгением Габриловичем сидели в Доме ветеранов кино на Нежинской улице и писали для актрисы Ирины Муравьевой сценарий «Неуправляемая», который потом запретили за непонимание текущего момента. (Об этом подробно рассказано в эссе «Как я был врагом Перестройки», также вошедшем в сборник «По ту сторону вдохновения».) Матвеевское в ту пору было тихим районом с вялым движением транспорта, и я, начинающий водитель, долго наматывал круги по пустым улицам, не решаясь выезжать на оживленные трассы. А когда впервые решился и встал в пробке перед Смоленской площадью, то едва не заплакал от ужаса: казалось, огромные самосвалы и автобусы вот-вот затрут мой «жигуленок», как айсберги кораблик. Но ничего, выбрался… Постепенно я освоился, почувствовал себя увереннее, а к зиме и вообще распоясался, обрел ту лихость, которая плохо обычно заканчивается…
И вот, спускаясь по Гоголевскому бульвару к Волхонке, я встал на красный перед Кропоткинской улицей, почти уткнувшись капотом в стойку светофора. Ждал, слушая по приемнику концерт по заявкам и наблюдая, как над открытым бассейном «Москва» клубится густой белый пар. Когда впереди вдруг зажегся зеленый, я спокойно двинулся дальше через Кропоткинскую площадь к набережной. Вдруг послышалась милицейская трель, и ко мне, размахивая полосатым жезлом, кинулся толстый гаишник, перетянутый портупеей, как подушка, приготовленная к переезду. (Кстати, это неожиданное сравнение пришло мне в голову именно тогда, а использовал я его лишь спустя без малого тридцать лет в романе «Любовь в