— Копейкин, куда идти?
— Ты же старший.
— Ну и сволочь ты, Федор, — с досадой произнес я и пошел вперед.
— Чего ругаешься? Я сам сбился! — И Федор припустил за мной рысцой.
Лес стал редеть. Впереди среди деревьев показался просвет, и вскоре перед нами открылось ровное скошенное поле. Тут и там высились скирды сена. Теперь хоть что-то было видно. Я огляделся по сторонам. Мне не понравилось, что в поле было сумрачно, как в лесу. Но там небо закрывали деревья. А здесь? Тусклое какое-то было солнце. Федор вытянул в сторону руку: «Смотри!» Я повернул голову и невольно вздрогнул. За полем начинался лес, черный, угрюмый, и над лесом висели густые клубы дыма. Они-то и притушили солнечный свет. От этого странного затмения невольно сжималось сердце, но в то же время я почувствовал облегчение — кончилось наше слепое блуждание по лесу.
— Там пожар, Федор! Там наши. Бежим! — Взмахнув топором, я со всех ног бросился через поле.
Полы распахнутого кителя трепыхались на бегу, словно крылья, горячий ветер бил в грудь. Копейкин едва поспевал за мной. Вперед! Скорей! Скорей! Еще двести метров, сто… Вот и лес. Бежать стало трудней. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду. Мы спотыкались о корни деревьев, поваленные стволы, но бежали туда, где уже слышался, подобно морскому прибою, гул огня и остро пахло дымом. Навстречу выскочил заяц и скакал, не сворачивая, прямо на меня. От неожиданности я отпрыгнул в сторону и даже не свистнул ему вдогонку.
Наконец мы увидели огонь. Пламя змейками ползло по земле. Жарко вспыхивали кусты, сосновый подлесок, мох, трава. Мгновение назад живые, зеленые ветки чернели, скрючивались, извивались в смертных судорогах. Там, где прополз огонь, земля становилась голой и черной, но взрослые, крепкие деревья держались. Они вздрагивали от страха, когда стелющееся по земле пламя лизало им ноги, обгладывало нижние ветви, душило дымом. Но это куда ни шло — беда малая. Еще можно держаться, стоять, жить. Но за малой бедой жди большую — верховой огонь. Он беспощаден. Упругим мускулистым телом он жадно обхватывал стволы и кроны сосен. Ярко вспыхивали они свечой, прощаясь с жизнью, и вот уже только голый хлыст торчит из обугленной земли, и то недолго. Падая, он высекает из земли сноп искр. Конец дереву. Конец жизни.
Мы с Федором стояли в двух десятках метров от фронта огня. Гудело как в гигантской кочегарке. В воздухе летали искры. Красные угольки с шипением падали у наших ног.
— Где же наши? Копейкин, где они? — кричал я, и голос выдал всю мою беспомощность и страх. Есть ли сила, способная совладать с этой огненной стихией?
А язычки пламени подползали к нашим ногам. Федор сломал ветку и кинулся сбивать огонь. Бил он хлестко, расчетливо. При свете пламени лицо его было багрово-красным, злым, сосредоточенным. Я срубил сук, стал рядом, замахнулся и — раз!.. Мы хлестали ветками по языкам пламени, что-то кричали, прыгали.
Пламя уступало неохотно. Погаснет в одном месте, но тут же вспыхнет рядом, словно стоглавая гидра: срубишь одну голову — вырастет другая. Но и на другую есть силы. «На тебе! Получай!!» — бью я изо всех сил веткой.
Вскоре мы остались на узком полуострове. Пламя дыхнуло совсем рядом. Кажется, еще метр — и затрещат волосы.
— Назад! — кричу я, захлебываясь от кашля. — Назад!!
Бежим по узкому коридору, не разбирая дороги, вроде того зайца, что попался навстречу. Через несколько сотен метров мы оказались в безопасности.
— Ну как, Федя, не страшно? — подмигиваю я товарищу, радуясь, что не струсил, выдержал, выстоял.
— Терпимо, после коровинской полосы препятствий, — скупо улыбается в ответ Копейкин, закидывая, как ружье, на плечо лопату.
Вскоре мы вышли в поле со стогами сена. Здесь было пока спокойно, но вокруг ни единой души. Выходит, что о пожаре никто, кроме нас, не знал.
— Вот что, Федор. — Я положил ему на плечо руку. — Пойдешь с донесением. Сами мы тут ничего не сделаем.
— Нет уж, потопали вместе.
Я отрицательно покрутил головой.
— Стога видишь? Через час-другой огонь доберется и сюда. Надо спасать. Буду окапывать, так что лопату оставь здесь. А ты доберись до людей, найди наших. Ты все видел своими глазами, тебя агитировать не надо. Действуй!
Копейкин нехотя расстался с лопатой и довольно резво побежал в ту сторону, откуда мы вышли час назад.
Скоро ли Копейкин доберется до части? Придет ли помощь?
Я повернулся к лесу. Клубы дыма стояли над макушками деревьев, однако на поле было еще спокойно и как-то уж слишком мирно: трещали кузнечики, где-то беспечно попискивала пичуга, порхали желтокрылые бабочки. Я представил себе, как через час огонь дойдет и сюда и все вокруг станет голым и черным. Но спасти хотя бы один стог! Китель, пилотка, ремень полетели на землю. Я поплевал на ладони, как это делают бывалые землекопы, и с размаху ударил лопатой в грунт. Она со звоном отскочила — земля ссохлась до твердости кирпича. Я схватил топор и ударил им что было силы, бил со злостью, с ожесточением, словно это была не земля, а враг, которого надо победить.
Когда я перешел ко второму стогу, спина моя не разгибалась, на ладонях горели водяные пузыри, пот заливал глаза. Какой-то шум назойливо лез в уши: тур-тур-тур!.. Уж не от усталости ли? Не сразу понял, что гудит не в голове, а надо мной, и поднял к небу глаза — вертолет! Я хорошо разглядел звездочку на его зеленом корпусе и белые крупные цифры.
Из груди моей вырвался вздох облегчения — наконец-то помощь.
— Эгей! — закричал я и принялся размахивать над головой лопатой. — Эгей!!
Однако вертолет повернул в сторону леса и вскоре скрылся из вида. «Было бы смешно, — подумал я, — если бы меня услышали, но неужели не видели? Но может быть, вертолет выполняет другое задание? А пожар? Его-то они видели!» Я принялся за работу, но был настороже. И вскоре, минут через пятнадцать, винтокрылая машина снова зависла над полем. «Летчик, миленький, — молил я, размахивая лопатой, — ну взгляни хоть разик вниз». И меня заметили. Вертолет сделал круг и стал снижаться. Его колеса на мгновение зависли в метре над землей.