— Повадишься, Витек, обивать пороги санчасти, солдат из тебя не получится. Как товарищу говорю. Беги, испытай себя. В случае чего — помогу.
«Помогу»… Где он, помощничек? Мокеев выскочил на обочину и увидел далеко впереди прямую спину лейтенанта. Рядом с ним он узнал Германа и еще троих из их расчета. Ничто не нарушало темпа их бега — ни рытвины, ни глубокие колеи от колес машин. Действительно рысаки… Впервые Мокеев подумал о них с каким-то раздражением. Что им пятнадцать километров, а каково ему, не рысаку? Бежали всего с полчаса, а подмышки у Мокеева взмокли, по лицу струился пот, сбивалось дыхание. Чертов марафон!..
Мокеева с Косаревым обходили одиночки и даже группы по два-три человека из других подразделений с одинаково напряженными, покрасневшими лицами, но усталости в них Мокеев не замечал.
— Мокеев, живей! — подхлестнул его голос Жмакова. Сержант ждал их на краю дороги и энергично, словно загребая воду, махал левой рукой. — Шевелись! Шевелись! — Он подхватил за руку поравнявшегося с ним Виктора и пробежал с ним метров пятнадцать — двадцать, потом обернулся к Косареву: — Вот так помогают, Косарев. Последними плететесь!
Посчитав свою миссию выполненной, Жмаков, энергично двигая локтями, устремился вперед.
— Слыхал? — с хрипом вырвалось у Косарева. — Вижу, не вытянешь. В санчасть надо было проситься.
— Да держусь еще, — не совсем уверенно бросил на ходу Мокеев, — авось как-нибудь…
— «Авось»… — передразнил Косарев. — До привала еще километра три, а до финиша весь десяток. Тут лошадь сдохнет.
Лошадь сдохнет… Мокеев вдруг с особой силой почувствовал, какой тяжестью давят на плечи шинельная скатка, ремень автомата, лямки вещмешка. В груди закололо. И чего не пошел в санчасть?
— Вот что, Мокеев. Тебе хочу помочь. — Косарев зачем-то оглянулся по сторонам. — Дотянем вон до тех кустов, — он указал вперед рукой, — и залепим скачок в сторону. Ясно?
— Как это… в сторону? — спросил Мокеев, хотя отлично все понял.
— А так… Сворачиваем — и наперерез. Трассу я как свои пять пальцев… Зимой здесь на лыжах… Не впервой, да ты не дрейфь. Все будет тип-топ.
Мокееву стало душно. Он потянулся к воротнику, хотя тот и так был расстегнут. А как же ребята, Герка Нефедов?.. Служил-то Виктор честно. Трудно было, но чтобы обмануть… Возможно, и выделял его поэтому Герка Нефедов.
А кустарник быстро надвигался. Справа он подходил к самой дороге. Кусты были не ахти какие высокие, но с густой, плотной листвой. При необходимости в них могли укрыться не только двое, а весь дивизион. Оставалось до них метров сто, но что-то удерживало Виктора. Сомнения терзали его больше, чем боль в стертых ногах.
Когда же они поравнялись с кустами и Косарев жарко зашептал: «Сворачиваем. Тут в самый раз», Мокеев отрицательно замотал головой:
— Нет-нет. Здесь увидят. Вон там.
Виктор указал на новую гряду кустов, метрах в трехстах, более высокую и густую.
— Ну, смотри, хиляк! — с угрозой проворчал Косарев.
Что давала Виктору минутная отсрочка? Скорее всего ничего. Надо было решиться: или — или… С каким-то страхом Мокеев ждал назначенного им самим рубежа. Оставалось до него десять метров, пять…
— Пошел!
Мокеев ощутил на своем запястье цепкую, как капкан, руку Косарева. Не произнося больше ни слова, тот с силой потянул его в тень, отбрасываемую кустарником и молодыми деревцами. По инерции Виктор пробежал пять-шесть шагов, но что-то воспротивилось в нем — он почувствовал себя в этот момент чуть ли не предателем — и, упершись обеими ногами в скат придорожного кювета, встал как вкопанный.
— Нет, не могу. Иди один, — мотая головой, пробормотал он, — один…
— Да ты что? Смеешься? — разъярился Косарев. — Для тебя же, паразит, стараюсь. Иди, тебе говорят!
Мокеев виновато молчал, но с места не трогался.
— Ты что думаешь, хиляк, я тебя на своем хребте поволоку? — задыхался от ярости Косарев. — Последний раз…
Договорить он не успел. Спереди, там, где дорогу закрывали кусты, послышался топот сапог, неясный говор, и вскоре из-за поворота показались двое — лейтенант и сержант Жмаков.
У Мокеева отлегло от сердца — командиры своим появлением выручили его.
— А, вот вы где! — обеспокоенно заговорил лейтенант, и Мокеев с удивлением отметил, что тот и не запыхался. Он даже был застегнут на все пуговицы. — Что случилось?
— Так вот, — Косарев больно дернул Мокеева за руку. — Спекся мой подопечный. Ну и навязали вы мне хиляка, товарищ лейтенант.
У Мокеева перехватило дыхание. «Подлец», — хотел он крикнуть, но только беззвучно хлопал ртом.
— Я этого опасался, — глядя на Мокеева, лейтенант печально покачал головой, — и даже продумал такой вариант. Не волнуйтесь, Косарев. Человек вы сильный, но помощь окажем.
— Что вы, товарищ лейтенант. Один управлюсь! — с преувеличенной бодростью возразил Косарев. — Да я его на своем хребте…
— Отставить на хребте, — прервал лейтенант и позвал: — Жмаков!
— Я здесь! — быстро ответил сержант, шагнул вперед и щелкнул, как на строевой подготовке, каблуками.
— Подключайтесь, сержант, одному Косареву не справиться.
Косарев снова пытался доказать, что он справится один, но лейтенант был непреклонен.
— Задача — догнать расчет. Держитесь, Мокеев! — лейтенант подбадривающе потряс рукой. — Через три километра привал.
Волобуев легко сорвался с места и скрылся за поворотом.
— Косарев, хватай за левую, я за правую, — распорядился сержант, беря Мокеева за руку. — Набираем обороты.
— Я сам! — выкрикнул Мокеев, с силой вырывая руку.
То, что он устоял, не поддался соблазну, взбодрило его, и Виктор вдруг почувствовал, что может бежать. Может! Хотя пять минут назад крепко сомневался в своих силах.
«Странно, очень странно…» — шептал он потрескавшимися губами, труся по дороге.
— Шевелись! Шевелись! Работай руками! — справа и слева подбадривали его криками сержант и Косарев.
«А ну-ка, попробую», — подумал Виктор и увеличил скорость.
* * *
Команду «Привал» Мокеев не слышал, но каждой клеточкой измученного тела ждал ее. Увидев одинокую, с кривым стволом сосну, о которой предупреждал на старте подполковник, и лежащих под ней товарищей, Виктор по инерции сделал еще пару шагов, но руки его, туловище уже тянулись к земле. И как только он перешагнул неглубокий кювет, будто кто-то выбил из-под его ног землю. Мокеев рухнул у самой дороги. «Словно пулей сраженный…» — успел с иронией подумать он о себе.
О, какое это блаженство — лежать! Неважно, что трава в пыли и истоптана