— Товарищи солдаты и сержанты! — Майор остановился перед серединой строя, снял фуражку, смахнул ладонью влагу с клеенчатой подкладки и снова надел ее на голову.
Волосы и брови майора были черными, даже с синеватым отливом. Лицом он был смугл и похож на цыгана. На полевом кителе под мышками у него темнели пятна пота, и я подумал, что ему тоже нелегко на таком пекле. Майор же, не обращая никакого внимания на жару, рассказывал о характере современных войн, о том, что мы должны быть готовы ко всему.
— Сегодня вы будете преодолевать полосу препятствий в условиях применения «противником» зажигательных средств: напалма, пирогелей, а также имитации взрывов бомб и снарядов.
В наших рядах возникло оживление. Напалм, пирогели, взрывы бомб… Майор Коровин всегда придумает что-нибудь оригинальное. Его принцип мы усвоили хорошо: учить солдата так, чтобы никакие трудности не застали его врасплох.
— Как говорил педагог и писатель Макаренко, — продолжал майор, — нельзя воспитать мужественного человека, если не поставить его в такие условия, когда бы он мог проявить мужество. Сейчас я предоставлю вам редкую возможность проявить себя в мирные дни. Надеюсь, что все хотят испытать себя на мужество?
В строю снова возник шум. Вон как закрутил майор! Попробуй теперь не побеги! Конечно, испытать себя надо, но жара… Да еще зажигательные средства! Что это за чертовщина? Я почувствовал, что волнуюсь. Неужели боюсь?
— Только напалма нам не хватало, — проворчал я.
— Дернул кто-то Макаренко за язык, — поддакнул встревоженным голосом Федор.
— Разговоры! — тут же последовал окрик сержанта, и нас строем повели на исходный рубеж.
Волнение мое с каждой секундой усиливалось. Наше отделение шло первым, а из-за болезни Абызова я оказался правофланговым. Значит, первыми побежим я и идущий со мной рядом Федор Копейкин. Идти первым… Всегда легче второму, третьему, когда первый уже прошел, и ты видишь, что с ним ничего не случилось. Раньше мне как-то не приходилось ничего начинать первому: и в школе и здесь, в армии, меня всегда прикрывала спина товарища, а сейчас впереди никого.
— Рядовой Ковалев, шире шаг! — услышал я вдруг голос младшего сержанта Буралкова. Он словно догадался о моем страхе. Я дернулся всем телом и прибавил ходу.
Как я и предполагал, мы с Федором Копейкиным первыми залегли в вытоптанной пожухлой траве перед узкой полосой гравия, обозначавшей «Старт». Впереди, метрах в пятидесяти, возвышалась стена высотой в два с половиной метра.
Майор Коровин поднял красный сигнальный флажок, и я, забыв про зажигательные средства, подобрался, напружинился, готовый вскочить, словно выброшенный катапультой, и устремиться вперед. Энергичный взмах флажка и… Вот тут-то и началось. Вдоль полосы вспыхнуло несколько костров. Стена впереди нас была тоже объята пламенем. Казалось, что никакая сила не заставит залезть нас на этот огненный забор, но раздалась властная команда «Вперед», И мы с Копейкиным кинулись к препятствию. Поначалу Федор вырвался вперед, но по мере приближения к забору шаги его становились все более неуверенными. Я тоже невольно замедлил бег. Забор был уже близко. Пламя по его бокам зловеще потрескивало. Огонь был жаркий, красный, с черными гребешками копоти на концах пламени. Рядом что-то рвануло, обдав горячей волной воздуха. Я увидел перекошенное страхом лицо Копейкина и хотел повернуть назад, но вдруг вспомнил обгоревшего солдата-строителя. Он-то не колебался! Все это промелькнуло в моем сознании за доли секунды, когда я притормаживал перед огненной стенкой. Тот парень смог, а я? Слабак? Ну уж нет! Я тоже что-то стою. Прыжок!.. Уже наверху забора кожей лица почувствовал горячее дыхание пламени и… оказался по ту сторону преграды.
Есть! Хотелось крикнуть что-то радостное, веселое, но впереди, как в цирке, полыхало огненное кольцо. Да, майор постарался на совесть. Сейчас я окажусь в шкуре дрессированного льва. Страха не было. Львам, конечно, страшней, подумал я и прыгнул. Все хорошо. Кольцо позади, и сразу стало легче: я понял, что через огонь нужно проскакивать как можно быстрее, и прибавил скорость. Сбивало с толку ухание разрывов. Невольно шарахаешься в сторону, когда в тебя летят ошметки земли, но я дал себе приказ не останавливаться и проскакивал одно препятствие за другим. И вот осталось последнее — ров с водой. Манило желание бултыхнуться в него после этого пекла, но я помнил о секундомере в руке майора и перескочил его одним махом. Теперь швырнуть гранату, и вот он — ФИНИШ!
Майор Коровин щелкает секундомером, помечает что-то в тетради, и улыбка шевелит его губы. Подсмеивается надо мной, что ли? Оглядываю себя: хлопчатобумажный китель и брюки в саже, руки черные, каска сбилась набок, пот щипал глаза. Машинально достал платок и провел по лицу. На белой материи остались темные полосы, словно не лицо — сапог вытер. Оглядываюсь: где же Федор? После меня полосу прошли уже многие, а его что-то не видно. Не было его и среди замыкающих.
Майор помахал красным флажком — взрывы прекратились. Перед строем он поставил меня и Копейкина. Федор отводил глаза в сторону.
— Перед вами, товарищи, два солдата! — Голос майора звучал строго. — Один из них, рядовой Ковалев, преодолел полосу, и с отличным временем, а рядовой Копейкин не смог, испугался. А вам, рядовой Ковалев, не страшно было?
— Никак нет! — не задумываясь, прокричал я. Голос мой звучал радостно.
— А в это разрешите не поверить. Говорите правду.
Я посмотрел майору в глаза. Были они доброжелательными, и я признался:
— Так точно, было страшно.
— Почему же вы пошли сквозь огонь?
— Пре… преодолел, — ответил я осипшим вдруг голосом.
— Правильно! — воскликнул Коровин, как будто он только и ждал от меня этого ответа. — Рядовой Ковалев преодолел страх, как многие из вас, но вы, Ковалев, все-таки поделитесь опытом, а то не все уложились в норматив. — Он заглянул в список. — Далеко не все.
— Какой опыт? — Я недоуменно пожал плечами. — Шпарь через огонь как можно быстрей, тогда и не страшно.
— Правильно, — одобрил командир. — Это и есть опыт, а вам за смелость в преодолении полосы препятствий от лица службы объявляю благодарность.
Я не поверил ушам. Благодарность… Может быть, майор не знает про случай с тренажером? Неужели лейтенант ему ничего не доложил? Наверное, нет, ведь со мной даже замполит не беседовал. А может быть, так в армии и надо: за плохое — наказать, а за хорошее объявить благодарность? От этой мысли я почувствовал себя бодрее и вдруг вместо положенного по уставу «Служу Советскому Союзу» совсем неожиданно для себя попросил:
— Объявите мне лучше, товарищ майор, внеочередное увольнение в город.
Прозвучало это совсем не