Снегопад шёл всего полтора дня, однако в дороге я пробыл, наверное, около четырёх или пяти. Не сильно длинный путь занял у меня достаточно много времени из-за того, что всё завалило снегом. Я едва ли не прокапывал иногда себе дорогу.
От того и ночевал я тоже в лесу.
Я никогда не увлекался подобным экстримом, что не мешало мне читать о том, как ночевать зимой в лесу абсолютно без всего. Учитывая тот факт, что я вообще любил читать и читал иногда всё подряд просто потому, что мог, было приятно осознавать в тот момент, что это действительно мне пригодилось. Я несколько ночей подряд после пути устраивался в ямах, что образовывались около стволов елей, чьи кроны создавали своего рода крышу над головой. Укутывался во всю ту одежду, что взял с собой у людей дома, после чего засыпал. А как просыпался, сразу в путь, чтобы немного разогреться после ночи.
Что касается еды… было не удивительно, что с меня спадали штаны, из-за чего мне пришлось подвязаться поясом одного из пальто. После двух дней голод сошёл на нет и был скорее лёгким, не сильно мешающим — как оказалось, было главное переждать первые дни, когда живот крутило с голода. Да и холода я не испытывал. Будучи всё в тех же штанах, что дала мне Сирень тогда на рынке, ботинках, изорванном пуховике и лыжной маске, я не сильно чувствовал холод или в случае оного закутывался в пальто, что прихватил с собой. К тому же, после снегопада температура не падала низко, почему и температура была в пределах нормы, когда я не рисковал замёрзнуть насмерть.
В борьбе с голодом мне помогали ещё и сигареты — глушили голод. Покурил и вроде как не хочешь уже есть. Хотя они выполняли и другую роль, помогая избавиться от голосов сестёр в моей голове, что возникали с завидной частотой. Это был один из первых признаков того, что у меня начинала ехать крыша.
И всё же подобные проблемы с головой у меня были неудивительны.
Последние дни после аварии я провёл в заснеженном лесу абсолютно один. Один на один с собственными мыслями, с собственной болью и бесконечным заснеженным лесом. Иногда всё становилось настолько плохо, что я кричал. Кричал во всё горло, пытаясь перекричать собственные мысли и боль, которая обрела голос дорогих мне сестёр.
Тебя все предали… один, ты один… Лишь пустышка, возомнившая, что может всё… И теперь ты расплачиваешься за это…
Хуже было то, что дорогие мне голоса озвучивали то, что я чувствовал. Я полностью понимал и принимал тот факт, что семья меня не предавала. И отец сделал это не по доброй воле, а лишь из-за того, что необходимо было выбирать.
И он сделал выбор. Правильный выбор.
Я хотел бы сказать ему, что в той ситуации он всё сделал правильно. Правильно выбрал — спас как можно больше людей, пожертвовав всего одним. Смог спасти то, что можно было спасти.
Но одно дело логика, другое — то, что говорит твоя душа. А в душе я чувствовал себя преданным. И голоса спешили мне озвучить всё, что я чувствовал, пытаясь сломить не только логику, но и меня самого.
Да, эти дни были отнюдь не лёгкими.
Первое время я пытался не обращать на голоса внимания, но они становились громче, назойливее, куда более раздражающими. Мне начало казаться, что обладательницы голоса действительно сейчас рядом со мной и говорят мне это. И когда это становилось невыносимо, я начинал кричать. Буквально срывать голос, заглушая голоса собственным криком и выпуская всё накопившееся напряжение. А после закреплял всё сигаретами, которые, кстати говоря, уже подходили к концу.
И надо сказать, что мне это помогало. Но вместе с душевным спокойствием я сорвал себе окончательно голос. Своеобразная плата за покой сознания. В этой борьбе мне помогало и само моё незапланированное путешествие. Наличие хоть какой-то цели смягчало душевные терзания.
Я помню, что они спрашивали меня: зачем ждать? Разве не я хотел буквально умереть от горя? Зачем бороться, когда можно просто и мирно умереть? Именно эти мысли и были внутри меня. Зачем я борюсь? Зачем продолжаю идти дальше, когда ничего нет — ни жизни, ни смысла существования? Всё, что меня интересовало, осталось там, вместе с семьёй.
Логикой я мог найти причины двигаться вперёд, но они не удовлетворяли меня. Даже страх смерти не был настолько веской причиной, чтоб я не свёл счёты с жизнью. Я чувствовал, что просто пожелай и дай слабину, позволив себя захватить своему душевному состоянию, и страх смерти не станет препятствием.
Это чувство, что тянуло меня на дно во всех смыслах, можно сравнить с депрессией. Тебе не хочется жить, ты не видишь смысла существовать, потому что всё будущее не имеет смысла. Ну приду я в Силверсайд, и что? Зачем жить дальше? Куда стремиться? Ради чего? Чтоб всю жизнь проработать чёрт знает кем просто чтоб существовать и помереть под конец в своей каморке? Не легче ли просто сразу сдохнуть, чтоб не растягивать собственные мучения?
Я держался лишь на собственном упрямстве, нежелании сдаваться, раз уж выжил, и силе воли. В конце концов, ведь это нормально — вот так страдать, когда твой мир переворачивается с ног на голову, верно? Но и, как самая страшная непогода, она имела конец.
Я знал причину, почему убиваюсь, пусть этот факт мне и не сильно помогал преодолеть душевные терзания. Причина была в том, что если бы надо было выбирать и будь я там, то сам бы проголосовал за себя.
Но проблема заключалась именно в том, что меня никто и не спросил, от чего я чувствовал, что делали это за моей спиной. Именно за спиной, без моего ведома, словно избавляясь от меня втихушку.
К тому же, меня волновали не только метания в душе, которые сводили меня с ума. Я ещё и не знал, куда идти и куда податься, что никак не сказывалось на моём психическом здоровье. Моё будущее… оно выглядело для меня в тот момент нереальным, каким-то туманным и непонятным, как, наверное, и для любого, кто в первый раз покинул дом без всего. Я не знал, куда мне податься, где найти работу, да и вообще кто возьмёт меня здесь. Ведь я был несовершеннолетним и изуродованным в чужом и довольно криминальном городе.
Но как мне казалось в тот момент, пусть уж лучше меня мучают такие вопросы, чем те, покончить ли мне жизнь самоубийством или нет. Хотя факт того, что я осознавал проблему, уже помогал мне