– …На ваших дворах застучали молотилки. На ваших полях появились посевы клевера, начали повышаться урожаи. Ваш труд, прилагаемый к земле, стал давать большие доходы.
Вы привыкли к труду, привыкли работать упорно в тиши, не гоняясь за наградой, и вас ли испугать тем, что съезду предстоит много труда? – такими словами я завершил приветственное слово и сошел с трибуны под хлопки мозолистых ладоней.
В перерыве после открытия многие постарались подойти ко мне и пожать руку – и неудивительно, я так или иначе успел побывать как минимум в полусотне артелей. Но даже на этом фоне сумели отличиться Василий Баландин и Павел Свинцов, с которыми мы начинали первую кузякинскую артель. Василий вот уже четвертый год нес обязанности головы артели, поднял урожайность вдвое и уверенно шел к сам-пятнадцать, изрядно заматерел, набрал уверенности и умения держаться с неофитами движения. А Павел недавно был избран казначеем Можайского объединения, и оба к съезду пошили себе френчи, что сразу выделило их из собравшейся толпы. Да еще они не просто поручкались, но обнялись и троекратно расцеловались со мной, подчеркивая тем самым наше близкое знакомство и свое «первородство», сделав это даже несколько напоказ, так сказать, для сведения всех присутствующих, что справные кузякинские мужики водят дружбу с самим инженером Скамовым. Учитывая, что «мои» деньги крутились почти во всех артелях, где краешком, а где и серьезно, то это заметно прибавило им весу, и к ним прислушивались, пожалуй, больше, чем к остальным выступавшим.
Помимо делегатов, было еще и примерно полсотни гостей – начиная с фон Мекка и подобных ему управленцев, создававших «свои» артели, были представители Московского союза потребительских обществ и Московского общества сельского хозяйства и вообще интересующиеся, от гласного городской Думы Федора Никифоровича Плевако до моих знакомых Шехтеля и Собко. Маша Андреева, явившаяся на открытие в сопровождении Саввы Морозова, передала желание Максима Горького посетить съезд, но некстати случившийся рядом наш «надзиратель» от городской полиции от такого чуть не упал в обморок и заявил, что закроет в таком случае все заседания, поскольку «господин Пешков находится под надзором полиции».
Надзиратель этот, титулярный советник Львов, несмотря на солидную фамилию, имел вид неказистый – высокий, нескладный, худой, с торчащими кроличьими зубами и тонким носом, на кончике которого зацепилось пенсне. Рупь за сто, его изводили дразнилками в гимназии, и теперь он отыгрывался на окружающем мире, запрещая все, до чего дотягивался, что, впрочем, вполне совпадало с политикой МВД. В первый же день он пытался закрыть съезд трижды и требовал изменений в повестке. Поначалу Муравский справлялся сам – вот, дескать, утвержденная программа съезда, вот росчерк министра, вот виза самого великого князя Сергея Александровича, не соблаговолит ли господин Львов выдать письменное предписание за своей подписью, отменяющее решения поименованных особ.
Здорово помогало и присутствие репортеров при таких разборках, мы вели заседания открыто, чтобы не дать возможности обвинить нас в чем-либо, но именно это, вопреки ожиданиям, сработало против нас, дескать, открытым обсуждением сугубо практических вопросов мы смущаем умы. Но как оказалось, господин Львов прессы побаивался и сливался, если за ним с блокнотом в руках наблюдали появлявшиеся время от времени Гиляровский или Дорошевич, звезды московской журналистики.
На второй день Львов пустился во все тяжкие, запретив обсуждать вопрос об объединениях артелей, один из основных в программе. На наше счастье, за нас вступился как раз приехавший Плевако, против которого титулярный советник оказался хлипковат и ретировался, но победу праздновать было рано – вместо сдувшегося Львова нам прислали целого надворного советника Вонсяцкого, приступившего к запрещениям с неменьшим пылом. То есть дело было не во Львове, кто-то в управлении обер-полицмейстера ставил нам палки в колеса намеренно.
Вот пока я все это рассказывал Кожину, городовые закончили безрезультатный обыск, мы подписали протокол, раскланялись и убыли кто в участок, а кто рубиться с куркульскими настроениями заметной части артельщиков, желавших зарабатывать во взаимных кредитных товариществах и не желавших объединяться с потребительскими и производственными кооперативами, отчего и пришлось печатать листовку.
За недолгое мое отсутствие Вонсяцкий потребовал снять с обсуждения вопросы взаимного страхования, совместных закупок, оптовых складов и заявил, что не допустит даже упоминания о союзах артелей – ну то есть из всей программы оставил нам лишь закрытие съезда. Я начал потихоньку звереть, мысли вроде «дадим по башке и отыграем свое, гори оно огнем» приходили в голову при каждом взгляде на надутого собственной важностью запрещалу, но президиум благоразумно объявил перерыв на обед. Я как-то выдохнул, и тут взгляд мой упал на вечно веселого Собко, прикатившего полюбоваться на наши успехи…
Через два часа, по окончании перерыва, Василий Петрович представил обратно надворного советника, которого за время совместного обеда успел напоить просто до изумления. И мы помчались закрывать оставшиеся вопросы, в чем, собственно, и преуспели. Несогласных с «генеральной линией» пришлось попросту затыкать тем, что нам не дадут времени выработать какое-либо еще решение, кроме предложенного нами, так что вперед, а через год переголосуем.
В целом мы провели (а кое-где и продавили) нашу программу широкого объединения потребительских союзов, мелкого взаимного кредита, сельскохозяйственных обществ, производительных и трудовых артелей и наметили на 1903 год более широкий Съезд кооперативных учреждений.
И вовремя – наутро к нам явились не только Львов с Вонсяцким, но и лично помощник оберполицмейстера Трепова полковник Руднев. Так что мы чинно приняли верноподданническое заявление в адрес государя императора, благодарности генерал-губернатору Москвы Сергею Александровичу и в особенности Московской городской полиции и завершили съезд пением «Боже, царя храни», предложенным по моему наущению Павлом Свинцовым.
Весна 1902
– Это черт знает что такое! – Зубатов начал выплевывать слова еще в прихожей, откуда он ломанулся прямо в гостиную, даже не сняв пальто. – У них были все, все сведения!
Я вышел из кабинета и уставился на неожиданного визитера, едва удерживаясь, чтобы не скорчить страдальческую гримасу – пятилетие моего пребывания в прошлом было отмечено адской зубной болью. Вот только что все было прекрасно: зубы, коронки, протезы и импланты, сделанные одним из лучших в Москве XXI века специалистов, не доставляли никаких проблем уже сколько лет, и вдруг нате вам – будто молния ввинчивается в десну и пробирает аж до самых пяток, да так, что порой слезы наворачиваются.
– Сергей Васильевич, позвольте… – догнала его Марта (ага, она его точно знает, хоть какая польза от столь бесцеремонного нарушения правил конспирации).
– Да, извините… – Зубатов притормозил лишь для того, чтобы снять пальто, скинуть перчатки и шапку на руки подоспевшей помощнице Марты и содрать с ног галоши. Оставшись в костюме