— Это мудрые слова, Рикардо, — закивал священник, и я понял, у него с души упал огромный камень. Именно этого он подсознательно боялся.
— Более того, я готов… Как это называется, «сотрудничать со следствием», — подобрал я аналогию.
— Ты готов встретиться и ответить на вопросы святой инквизиции, сын мой?
Я скривился, как от зубной боли. «Инквизиция» — это расследование. Следствие. Исследование. Это не символ аутодафе. Это символ следователя, изучающего обстоятельства дела. Да, дела о ереси, но именно следствие. А не палачество. Не надо шарахаться от этого слова; у нас оно отдаёт кошмаром, а тут означает ровно то, что перечислил. И никто не считает его мерзким или страшным, а инквизитор не равно идейный упоротый кровавый фанатик.
— Да, падре. Я готов встретиться с отцами-инквизиторами, — согласно кивнул я. — Обещаю, что не буду запираться и скрывать от них что-либо. Готов ответить на любые вопросы, рассказать всё, что знаю о мироустройстве того мира, из которого все мы родом, мира Древней Империи. Готов рассказать о том, какими ступенями развивалась церковь там, и готов рассказать, как можно избежать допущенных там и тогда ошибок. Я открыт к диалогу. Потому, что этот мир — теперь мой.
Но всё это актуально только если церковь не будет вставлять мне палки в колёса и «сливать» меня.
— Это как? — удивился он.
— Не будет объявлять меня исчадием ада. Не будет на основе моих слов делать противоположные выводы — поверьте, я знаю, как это делается, как подогнать слова клиента под техническое задание, даже если они про другое. Не будет пытаться задержать, арестовать меня. Не будет пытаться выбить из меня показания силой. И тем более не приемлю пытки. Ах да, мои родные и близкие будут плохими заложниками, обещаю! Добровольно, на основе сотрудничества — согласен. Попытаетесь давить — и я найду, чем ответить. Возможно погибну, но и вам зачем проблемы на ровном месте, если можно их избежать?
— Я передам твои слова в епархию, сын мой, — склонил голову падре. — Будь готов к приезду отцов из святой инквизиции. И если сердце твоё чисто, в нём нет гордыни и тщеславия, я тоже обещаю, тебе и твоим близким ничего не будет угрожать. Я ведь правильно понял, чего ты боишься?
Он пронзил меня тяжёлым взглядом.
— Я занимал когда-то высокий пост, Рикардо. Эх, где вы мои былые годы… — Из груди старика вырвался тяжёлый вздох. — Я ЗНАЮ, как впадали в истерику при слове «инквизиция» твои предшественники. Наши собратья у вас сотворили нечто ужасное. И также знаю о безбожии, что вы отвернулись от бога. На самом деле вы отвернулись от церкви, но так получилось, что отвернулись и от бога тоже. Наши братья ТАМ в своей гордыне и в своём тщеславии дискредитировали имя церкви и имя бога. Допустили, что своими поступками разрушили всё, для чего были созданы. Мы умеем слушать и делать выводы, Рикардо. Мы — не они.
— Я буду рад, если это так, падре, — усмехнулся я. С этой стороны проблемы точно будут, и надо держать нос по ветру. Пропущу удар и не замечу.
— Тогда я сей же час отпишусь его Преосвященству. Но с тобой, Рикардо, я бы ещё хотел поговорить о твоей собственной вере, — продолжил он. — А ещё о том, чтобы ты не пропускал воскресные службы. Тебе нужно причащаться, сын мой, как любому доброму католику.
— Хорошо, падре. Поговорим. Обещаю. — Я согласно закивал. — И вы мне всё-всё подробно расскажете. Но несколько условий. Исповедоваться я буду не кому попало, а лично вам.
— Это понятное условие. Я сам хотел предложить тебе это.
— Хорошо. Тогда давайте возьмём паузу до вечера, и вечером вы мне всё-всё расскажете, просветите и мы выработаем стратегию, что и как я буду делать? Ибо падре, поймите меня правильно, и ТА система обрядов, и ваша, это просто две разные системы установленных людьми правил. Я верю в бога, а не в придуманные человеком таинства. Для меня набор действий в церкви — это просто порядок движений рук и тела. Вера — она вот тут, — приложил руку к сердцу.
— Я понимаю тебя, сын мой. — Собеседник склонил голову. — И готов работать с тобой индивидуально. Пусть с тобой останется твоя вера, она — главное, что хочет от нас всевышний. А как именно ты будешь выполнять обряды — оставь это мне.
* * *
Прокопию повышение пошло на пользу, поступки сразу стали носить если не государственный размах, то региональный. На «экскурсию» пригласил десятерых кузнецов, всех, кто были в округе. Замок, посёлок, пристань на Светлой и несколько крестьянских селений в округе. Кто-то из мастеров приехал сам, кто-то с подмастерьем. Также было четыре плотника, эти приехали с одним-двумя подмастерьями. Все — вольные. И два мастера-оружейника с четырьмя подмастерьями, но все — замковые, свои. Гвардии нужны хорошие луки, чем сеньоры и занимались. Само собой взяли Ансельмо, и ещё с четверть часа ждали Астрид. Как истинная женщина, она долго переодевалась в охотничье. Также с нами увязался Вермунд.
— Посмотреть охота, — произнёс он, поглаживая редкую бородёнку. — В замке что делать? То я сотник был, забот хватало, а теперь молодые пусть корячатся.
Вольдемар был младше новоиспечённого консула, но не на много. Да пусть едет, мне не жалко.
— Вашсиятельство… Добро пожаловать… Ой, вашсиятельств…
На столе перед домом мельника, мастера Рамона, стоял стол, ломящийся от закусок. Нас ждали. И наверняка тут лучшее, в стол ввален бюджет неудачливого кузнеца за полгода. Он кузнец на самом деле, мастер, просто работает над экспериментальной мельницей, и когда она изредка находится в рабочем состоянии, таскает мешки и мелет муку как подобает порядочному мельнику. Я не против, пускай, процесс изнутри надо до конца знать. Не сам таскает, к нему подмастерья приписаны, ребятня из посёлка, но и лично приходится горб надрывать.
В связи с тем, что у него ничего не получается, мельница простаивает в разы больше времени, чем работает, стол мне был выкачен знатный, со стоимостью жрачки не считались. Однако количество подъехавших в нашей кавалькаде, даже исключая отроков гвардейской стражи (мои всё ещё отдыхали, Вольдемар пока приставил другой десяток) было сильно больше того, на что стол был рассчитан. Непорядок, подставлять человека я не хотел, пусть он как бы на нехорошем счету раз не справляется.
Слез с Дружка, подал руку Астрид. Ансельмо, Прокопий и некоторые мастера начали спешиваться чуть далее. Парнишки мастера Рамона лошадей приняли только у нас,