— Нет… нет… уже весна! Тепло! — ответила Батистина и побежала в одной рубашке через вестибюль.
— Твой жених приедет к тебе сегодня после полудня с визитом. Бедняга просто с ума сходит из-за этого ужасного кабана. Он очень зол на себя за то, что не поехал нас провожать! — говорила Элиза, еле поспевая за своим «непослушным дитем».
Но Батистина ее не слушала.
— О, никогда, никогда я не видела ничего, что могло бы сравниться с этим великолепием! — вскричала девушка, открывая коробочки, ларчики, футляры и шкатулочки, громоздившиеся на столе. Она смеялась и хлопала в ладоши, как ребенок.
Три роскошных колье ослепительно сияли. Батистина не знала, на каком остановить взгляд: из рубинов, из изумрудов или из бриллиантов. В конце концов она выбрала третье и приложила его к себе.
— Я выгляжу как настоящая великосветская дама! — прошептала она, любуясь своим отражением в зеркале.
— Неужели ты не хочешь прочесть, что написал тебе господин Жеодар! — нежно упрекнула ее Элиза и протянула записку, лежавшую на круглом инкрустированном столике.
Батистина торопливо сломала печать, чувствуя угрызения совести из-за того, что первым делом бросилась к безделушкам, пусть даже и очень красивым.
— О, Элиза, он написал целую поэму и посвятил ее мне!
— Естественно, ведь он — жених. Все женихи так делают, — заявила Элиза безапелляционным тоном.
— А потом, когда мы поженимся, он тоже будет писать мне стихи?
— Хм… да… конечно, только, быть может, не так часто…
— Да? А почему? — искренне удивилась Батистина.
— Почему, почему… Он же будет видеть тебя каждый день, глупышка, так какая же необходимость будет у вас посылать друг другу письма?
— Жаль… а мне бы хотелось, чтобы он каждую ночь сочинял новое четверостишие и чтобы я находила его, когда проснусь…
Элиза только возвела глаза к небесам…
— Хорошо, голубка, ты сама ему об этом скажешь… Посмотрим, что он ответит!
— Я думаю, он будет доволен.
— Несомненно. А теперь прочти все-таки, что написал тебе господин Жеодар… Надеюсь, приличное для молоденькой девушки… — забеспокоилась Элиза, всерьез игравшая роль дуэньи.
Батистина подавила смешок: вот если бы Элиза узнала, что произошло вчера в будуаре.
— Да, да, Элиза, это в высшей степени прилично и очень красиво! Я так счастлива!
И Батистина принялась читать поэму про себя, время от времени цитируя некоторые строчки вслух. Разумеется, сочинение изобиловало словами: невеста, сердце, красота, несравненная, счастье, солнце и так далее.
— Омерзительно-с! Отвратительно-с! Ужасно-с!
Батистина с Элизой так и подскочили на месте, а насмешливый мужской голос продолжал:
— Простите, великодушно-с, мадемуазель, но это четверостишие-с совершенно ужасно-с!
Высокий мужчина, весь в черном, незаметно проник в гостиную и, оказывается, уже давно слушал их беседу, прислонясь к дверному косяку.
Батистина наморщила носик:
— Я вас узнала… Ведь вы господин… как бишь вас? Ну, да неважно… Вы были вчера в лесу!
Мужчина склонился в небрежном поклоне, выпрямился и высокомерно произнес:
— Позвольте представиться, Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье, маршал Франции, племянник кардинала Ришелье и ваш покорный слуга, мадемуазель…
— Иисус! Пресвятая Дева Мария! Ступай скорее оденься, голубка! — воскликнула задохнувшаяся от волнения Элиза, в то время как Батистина, ничуть не смущенная тем, что такой знатный вельможа застал ее неодетой, сделала реверанс и вступила в препирательство с визитером. При этом она демонстрировала присутствие ума и тонкость суждений, что было весьма удивительно для молоденькой девушки, жившей до сей поры в полном уединении.
— Простите нас, ваша светлость, но мы, должно быть, не слышали, как звонил колокольчик у двери…
Герцог де Ришелье вновь поклонился. Казалось, он, как тонкий знаток, оценил этот первый укол, предвещавший яростную словесную перепалку.
— Дверь-с была приотворена-с, и я вошел-с. Ваш милый-с голосок привел меня сюда. Я имел-с несчастье-с вызвать ваше-с неудовольствие-с, высказав мое мнение-с об этой, так сказать-с, поэме-с…
— Действительно, ваша светлость, я нахожу ее превосходной… — твердо заявила Батистина, приготовившись к длительному сражению.
Герцог вздохнул, словно перед ним была упрямая четырехлетняя девочка. Он приблизился к Батистине, отвесил поклон и осторожно взял у нее из рук послание Жеодара.
— С вашего позволения, мадемуазель… посмотрим, посмотрим… Так, конечно, рифмы страдают… И какие банальные слова… В моей поэме, посвященной вам, скорее фигурировали бы выражения: «утренняя заря», «нежный подснежник», «душистая сирень», «несравненная жемчужина»… Что скажете, мадемуазель?
Батистина игриво усмехнулась.
— Должна признать, что, наверное, это было бы недурно, но… — Плутовка, видимо, решив окончательно вывести герцога из себя, улыбнулась. — Я предпочла бы текст без лишних «с» в конце каждого слова!
— Ах, Боже мой, без лишних «с»! Мадемуазель, пощадите! — с горечью простер к ней руки герцог. — Вы разбиваете мое сердце! Вы меня просто убиваете! Ведь именно по наличию в речи лишнего «с» и можно узнать хорошо воспитанного, светского человека! Именно в этом и кроется истинная красота нашего языка!
— Нисколько не сомневаюсь в правоте ваших слов, ваша светлость, — сказала Батистина, смеясь, — но все же осмелюсь вас спросить о цели вашего визита. Неужели вы пришли только затем, чтобы с раннего утра заняться обсуждением столь занимательной темы?
Герцог Вновь поклонился, признав, что стрела, пущенная столь юной, но уже весьма твердой рукой, попала в цель. Решительно, эта малютка была непредсказуема.
— Нет, мадемуазель. Какое бы несравненное-с удовольствие-с я ни получал от беседы с вами, я проехал восемь лье, чтобы увезти вас, ибо вас ждут с весьма понятным нетерпением.
— Что? Как? Ни за что! Ваша светлость! Это невозможно! Куда это вы хотите увезти мою голубку? — завопила Элиза, которую перепалка по поводу поэмы, красот языка и манеры выражаться оставила совершенно равнодушной. Но сейчас старая нянюшка, поняв намерения нахального непрошеного гостя, мгновенно вышла из оцепенения.
— Соблаговолите одеть вашу хозяйку, моя милая! — небрежно уронил Ришелье с высоты своего положения. — Я должен-с просить мадемуазель де Вильнев-Карамей проявить великодушие-с и сопроводить меня-с в Компьень, где Некто, как простой смертный, горит желанием-с ее видеть-с.
Батистина присела в реверансе.
— Я очень сожалею, ваша светлость, что вы проделали такой длинный путь напрасно.
Герцог вздрогнул от неожиданности:
— Простите, мадемуазель… Что вы хотите этим сказать?
Батистина улыбнулась и чуть жеманно пустилась в объяснения:
— Я так хотела бы поехать с вами, меня бы эта поездка очень развлекла, но я сегодня занята с полудня, ибо мой жених приедет с визитом.
Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье и племянник кардинала Ришелье, с удрученным видом высоко поднял брови:
— Мне кажется, мадемуазель, вы меня не так поняли. Это не приглашение на прогулку, а приказ его величества, — сказал он, за руку подводя Батистину к окну. — Взгляните, мадемуазель, эта карета прислана за вами, а десять