Гордыня? Неосмотрительность старого филина, который с годами совсем забыл об осторожности? За всё время, что он царствовал в парке Гульденбургского лицея, у Тотема никогда не было настоящего соперника. Его когти внушали уважение даже самым большим смельчакам, а мудрость и опыт охлаждали пыл даже самых дерзких выскочек. Никому и в голову не приходило иметь с ним дело.

И всё же сейчас по следу шёл ещё один охотник. Он был намного крупнее филина и выглядел гораздо более жутко, к тому же обладал сверхъестественной способностью передвигаться совершенно бесшумно.

Никто не видел, как он пробрался в парк, в головокружительном прыжке перескочив через ограду. Он не оставлял следов на снежном покрове аллей. Лишь внимательный наблюдатель (что едва ли мог очутиться здесь среди ночи, к тому же в такой мороз) заметил бы на ветках развешанные подобно обрывкам паутины фосфоресцирующие нити слюны, которые чудовище роняло на бегу.

Не осознавая грозящей ему опасности, Тотем готовился к нападению.

Хр-р-р… Хр-р-р… Ну наконец-то: его обед высунулся из-под дерева. Это и в самом деле был крольчонок, нежный пушистый комочек, который пыхтел в снегу, пожёвывая мёрзлую травку. Возможно, в своей шубке цвета снега он ощущал себя невидимым?

Вдруг несчастная зверушка ошарашенно застыла, потому что сверху на неё упала чёрная тень.

Это Тотем бросился вниз, сложив крылья и выставив вперёд свой хищный клюв.

Он уже собирался вонзить когти в хрупкий хребет добычи, как внезапно остановился. Что-то не так. Тревога! Тревога! Сигнал к отступлению! Смертельная угроза!

В то же мгновение тишину парка разорвал яростный вопль. От этого сиплого крика кровь стыла в жилах – казалось, будто он вырывается не из одной, а из сотни глоток одновременно.

Перья Тотема встали дыбом. Рефлекс самосохранения заставлял отчаянно бить крыльями, пытаясь остановить падение.

Напрасно. Тварь, явившаяся неведомо откуда, уже настигла его. Это была собака. Бульдог или боксёр. Невероятно громадная, чёрная, как сажа. С грудью, блестевшей от слюны, мерцающей в голубоватом свете луны.

Говорят, в последние секунды перед смертью время словно останавливается. У филинов тоже так. Тотем смотрел и видел, будто в замедленной съёмке, как огромная извергающая пену пасть заглатывает застывшего от ужаса крольчонка, слишком крошечного для подобной глотки.

На долю секунды в старом филине вспыхнула надежда: воспользоваться этой заминкой, чтобы спастись!

Только он не учёл второй пасти, которая в это мгновение клацнула у него за спиной.

Да-да, вторая, как бы ни было странно об этом говорить. Не одна, а две, то есть нет, погодите: целых три головы венчали тело этого чудовища, явившегося из преисподней.

Последним отчаянным рывком Тотем увернулся от второй пасти. Ему удалось спастись? Нет. В ту же секунду с чудовищным хрустом захлопнулась возникшая из ниоткуда третья пасть.

В парке старого лицея вновь воцарилась мёртвая тишина.

Внутри никто и ухом не повёл. Ни в окнах северного крыла, ни в спальнях преподавателей не мелькнуло ни огонька. Разве что кто-нибудь с бурчанием перевернулся на другой бок, словно сражаясь с дурным сном, мелькнувшим перед глазами, когда раздался последний вопль чудовища.

В парке, в дуплах и норах в ужасе прижались друг к другу землеройки, белки, кролики и полевые мыши, вырванные из зимней спячки этим бешеным криком.

Криком ярости и разочарования, который испустили одновременно все три глотки.

Что за тварь способна на такой вопль? Никто не рискнул высунуть мордочку из норки, чтобы это узнать.

Впрочем, вся сцена длилась лишь долю секунды – как любой ночной кошмар. И после неё осталась лишь кучка окровавленных перьев на снегу.