И так каждый день. При этом они с Клер пытались вести нормальную жизнь, думать о повседневных делах, видеть человечество хотя бы в сером цвете. До очередного ужаса. До следующего кошмара.
Жанна взглянула на часы. Одиннадцать. Она порылась в сумке, вытащила мобильный. Наверняка Тома ей звонил. Чтобы извиниться. Объясниться. Предложить встретиться в другой день… Но сообщения не было. Она разрыдалась.
Клер бросилась к ней, протягивая бумажные платки.
— Не стоит так убиваться, — сказала она, неправильно истолковав ее слезы. — Мы и не такое видели.
Жанна кивнула. Sunt lacrimae rerum.[6] «Есть слезы для бед». Как говаривал ее наставник Эмманюэль Обюсон.
— Вам пора, — напомнила секретарша. — У вас еще заседание.
— А после? Обед?
— Да. С Франсуа Тэном. В «Заводе». В час дня.
— Черт.
Клер сжала ее плечо:
— Вы всегда так говорите. А в полчетвертого возвращаетесь сытая и довольная.
4
— Ну что, прочитала?
Жанна оглянулась на зов. Половина первого. Она направлялась к выходу, мечтая о прохладном душе и кляня скупердяйство судебного ведомства: кондиционеры вечно работали с перебоями.
За ней шел Стефан Рейнхар. Тот самый, который вчера вечером всучил ей какое-то темное дело. В льняной рубашке он выглядел помятым, как обычно. И как обычно, сексуальным.
— Так ты прочитала?
— Я ничего не поняла, — призналась она, продолжив путь.
— Но ты усекла, что дело пахнет жареным?
— Факты между собой никак не связаны. Да еще этот анонимный донос… Надо разобраться, что их объединяет.
— Как раз это от тебя и требуется.
— Но я ничего не смыслю в оружии. Да и в самолетах. Я даже не знала, что Восточный Тимор — страна.
— Это восточная часть острова в Индонезии. Независимое государство. Одна из самых горячих точек планеты.
Они подошли к рамкам металлоискателя. Солнце заливало вестибюль. Охранники того и гляди сварятся заживо. Рейнхар улыбался. С портфелем под мышкой он смахивал на продвинутого препода, всегда готового забить косячок с учениками.
— К тому же я понятия не имею, что такое «сессна», — добавила она упрямо.
— Гражданский самолет. Прикинь, посудина без всяких опознавательных знаков, перевозящая автоматическое оружие. Которое использовали при попытке государственного переворота!
Как раз об этом она и прочла накануне, но вникать не стала. Даже не задумалась о том, что, собственно, это означает. Вчера, как, впрочем, и сегодня, телефонный звонок волновал ее больше, чем все государственные перевороты в мире…
— По-моему, эта история с винтовками, — она старалась казаться заинтересованной, — яйца выеденного не стоит. Отчего ты так уверен, что речь идет о французских винтовках? Причем изготовленных на этом самом предприятии?
— Да ты вообще дело читала? Их нашли в руках убитых заговорщиков. Полуавтоматические винтовки «скорпион». Со стандартными натовскими патронами. Калибра пять пятьдесят шесть. Ничего общего с обычным вооружением повстанцев в нищей стране. Такое оружие выпускает только «EDS Technical Services».
Жанна пожала плечами.
— Тебе разве не показалось, что этот анонимщик чертовски хорошо информирован? — продолжал следственный судья.
— Уж точно лучше меня. Я об этом государственном перевороте первый раз слышу.
Рейнхар изобразил покорность судьбе:
— О нем никто не слышал. Как и обо всем, что касается Восточного Тимора. Но все это есть в инете. В феврале две тысячи восьмого года повстанцы совершили покушение на президента страны Жозе Мануэла Рамуш-Орта. Того самого, который в девяносто шестом получил Нобелевскую премию мира. Нобелевский лауреат мира тяжело ранен из французской штурмовой винтовки! Черт возьми, чего тебе еще! Я уж не говорю о политической стороне дела. Выручка от этой сделки пошла на финансирование французской политической партии!
— О которой я и не слышала.
— Она только выходит на сцену. Правая партия! Дело — верняк. Посолишь, поперчишь и подашь на стол горяченьким. С этим-то ты справишься?
Жанна всегда была социалисткой. Когда-то Обюсон говаривал ей: «По молодости мы все левые, но с годами идеи смещаются вправо». Она еще не настолько состарилась, чтобы качнуться вправо. Да и сам Обюсон так и остался левым.
Рейнхар прошел под рамкой, сигнал раздался в тот самый миг, когда охранники отдавали ему честь.
— Пообедаешь со мной?
— К сожалению, не могу. Уже договорилась.
Судья прикинулся огорченным, но Жанна не поверила. Просто ему хочется поговорить о Восточном Тиморе.
Она тоже прошла через металлоискатель.
— Если дело так тебе приглянулось, может, возьмешь его себе?
— У меня от папок с незакрытыми делами уже дверь в кабинет не открывается.
— А я тебе ломик одолжу.
— Ладно-ладно. Значит, займешься? Сама же потом спасибо скажешь.
Он поцеловал ее в уголок губ. На душе потеплело. Она направилась к парковке. Легкая, как пыльца на солнце. Чувствуя себя красивой, сияющей, неотразимой. От простого соприкосновения с мужским обаянием ее депрессия улетучилась. Уж не превращается ли она в циклотимичку?
Или просто в старую деву.
5
— Сам не знаю, что со мной происходит. Так и тянет трахнуть все, что шевелится.
— Какая прелесть.
Жанна постаралась не выглядеть шокированной. Франсуа Тэн пялился на зад удаляющейся официантки. Наконец он оторвал взгляд от ее попки и с улыбкой уставился на собеседницу. Улыбка красноречиво говорила о том, что его аппетиты простираются и на Жанну. Она и не подумала обижаться. Их дружба зародилась еще в Национальной школе судебных работников в Бордо десять лет назад. Тогда Тэн как-то попытался подкатиться к ней. Следующую попытку он предпринял спустя несколько лет, после своего развода. Но безуспешно.
— Что ты будешь? — спросил он.
— Посмотрим.
Как и все парижанки, Жанна, с тех пор как достигла половой зрелости, только притворялась, что ест. Она просмотрела меню, сделала свой выбор и огляделась по сторонам. «Завод» — модный ресторан неподалеку от Этуаль. Стены обшиты деревом с выявленной текстурой. Пол из лакированного бетона. Очень умиротворяющая атмосфера, несмотря на обычный для обеденного времени гам.
Больше всего Жанну прельщала двуликость этого места. В полдень сюда приходили деловые люди в галстуках. А по вечерам собирались представители мира моды и кино. Эта двойственность была ей близка.
Она вновь обернулась к Тэну, который читал меню нахмурившись, словно обвинительное заключение по громкому делу. Угловатый, как телеантенна. Прямые, будто солома, волосы. Резкие черты. Его внешность вечного студента не вязалась с повадками бывалого судьи. Франсуа Тэн, тридцати восьми лет, следственный судья в Нантере — он занимал кабинет рядом с Жанной, — был одним из тех, кто выдвинул обвинение против Жака Ширака по окончании его президентского срока.
Расставшись с женой, Тэн стал придерживаться крикливо-элегантного стиля, стремясь сгладить свою чересчур юношескую наружность и природную нескладность. Сшитые на заказ костюмы от «Эрменеджильдо Зенья». Рубашки-стретч «Прада». Обувь от Мартина Марджела. Жанна подозревала, что свои тряпки он оплачивает векселями. Как карточные долги.
Вопреки своей внешности первого ученика выражался он нарочито грубо. Ему казалось, что это шикарно. В Париже, второразрядной столице, этот прием порой срабатывал, но все же не мог полностью скрыть банальной обыкновенности