В посольстве СССР беседуют о Гитлере. Немецкий барон, полковник рейхсвера, одетый в штатское, поднимается на лифте в маленький салон, украшенный фотографиями Ленина и Сталина. Этот юнкер, бывший член «Стального шлема», чувствует себя вполне непринужденно, когда советский посол склоняется перед ним в поклоне. Беседы между немецкими офицерами и сотрудниками русского посольства происходят регулярно. Эти контакты соответствуют традиции тайных взаимоотношений между двумя странами, поддерживаемых, несмотря на различия в идеологии. Сегодня двое собеседников делятся своим недовольством по поводу усиления CA, численность которой уже достигла трех миллионов человек. Русский говорит полковнику, что социал-демократы, христиане, национальные меньшинства и офицеры монархической армии в скором времени будут «окончательно» уничтожены нацистами. Немец, со своей стороны, представляет доказательства того, что последние уже готовы к провокациям против левых. CA и Геринг, ныне действующие «в тандеме», собираются обвинить берлинских коммунистов в поджоге рейхстага, который сами же и устроят. Рему и Герингу важно скомпрометировать Коминтерн. Немецкий офицер разворачивает на столе карту и показывает, где находится тайный подземный ход, соединяющий здание парламента с домом Германа Геринга. По этому ходу и пройдут штурмовики-поджигатели. Эта акция как-то связана с недавним разгромом «Дома Карла Либкнехта», штаб-квартиры немецких коммунистов. Ее предполагается осуществить сегодня же вечером, 28 февраля. Полковник, которого провожает посол, спускается на лифте вниз.

Паризерплац. Посол Франции Андре Франсуа-Понсе открывает обед, на котором присутствуют 12 гостей. Министр финансов (не нацист) Шверин фон Крозиг сидит справа от супруги посла. Посол как раз приступает к рагу из окорока кабана, убитого в охотничьих угодьях Геринга, когда мажордом передает ему лапидарную записку: «Рейхстаг горит». Он поднимается и подходит к окну, из которого виден купол парламента. Стеклянный купол сейчас весь охвачен алым пламенем, «как будто в нем зажгли бенгальские огни», как напишет потом Франсуа-Понсе. Посол сообщает эту новость своим гостям. Они настолько поражены неожиданным известием, что на какое-то время теряют дар речи. Только министр финансов вскрикивает, охваченный странным порывом радости: «Gott sei Dank!» («Слава богу!»)

Берлинские пожарные суетятся вокруг гигантского костра и наконец проникают в здание. Они обнаруживают около двадцати очагов возгорания — в большом зале, в буфете, в залах заседания комиссий. Кто-то облил бензином шторы, старую деревянную обшивку стен. «Это преступление было подготовлено очень многочисленной группой», — утверждает шеф пожарных. Полицейские хватают человека с блуждающим взглядом, который имеет при себе документы на имя Маринуса ван дер Люббе.[44] Он действительно кажется пережившим какое-то сильное потрясение.

Многочисленные евреи собираются в своих синагогах. После службы они горячо обсуждают начавшуюся «охоту на коммунистов». «Они атеисты, с ними поступили правильно». — «Рема рано или поздно отстранят от дел, и тогда консервативные правые вновь придут к власти». — «Я не верю, что нацисты возьмут под свой контроль прессу, книжные издательства, кино». — «Да что они вообще смогут сделать без нас: в наших руках банки, коммерция, всё», — говорит толстый торговец мужскими сорочками, который только что заключил с Ремом сказочно выгодный контракт на поставку коричневых рубашек и отказал в каком бы то ни было кредите социалистам, хотевшим одеть в «зеленое» свою милицию. Один из друзей упрекает его: «Ты еще об этом пожалеешь, когда увидишь перед нашей синагогой плотную толпу с красными знаменами. Эти люди ненавидят нас, не могут спокойно смотреть, как мы выходим из своих «Мерседесов» в шубах и складных цилиндрах. Я не удивлюсь, если те, кто сегодня несет плакаты «Мы голодаем», завтра присоединятся к нацистам!» Здесь, у синагоги, все чувствуют и знают, что совершили ряд ошибок. Однако даже самые неисправимые пессимисты не могут вообразить, что ожидает в ближайшем будущем израильскую общину Берлина. Евреи полагаются — впрочем, без большой веры — на гарантии безопасности, которые Гитлер обещал предоставить «всем» церквам. Какой-то человек с большой бородой размахивает газетой от 5 февраля 1933 года, в которой Адольф Гитлер обращается с просьбой о сотрудничестве к духовным лицам всех вероисповеданий. Непонятно только, можно ли отнести к числу этих «духовных лиц» и раввинов. Раздаются голоса: «С ним (Гитлером) необходимо вступить в переговоры». В конце концов, разве не было благодарственной службы Те Deutn,[45] во время которой знамена со свастиками склонялись перед католическими священниками? То же самое происходило и в Мариенкирхе (церкви Святой Марии), и в соборе Святой Хедвиги, где католики получили те же гарантии. Не планируется ли в скором времени заключение конкордата с Ватиканом? «Несмотря на нашу тревогу и на зверства CA, — вмешивается в разговор некий раввин, — мы не можем не признать, что до сих пор к нашим синагогам относились с уважением».

Пройдет довольно много времени, прежде чем суд в Лейпциге установит факт невиновности берлинских депутатов-коммунистов и Георгия Димитрова. Никто из посторонних не присутствовал на тайной казни «анархиста» ван дер Люббе. Его тело даже не выдали его семье. Крузе, ординарец Рема, на Нюрнбергском процессе подтвердит, что поджог рейхстага был осуществлен 23 членами штурмовых бригад по поручению Рема, одобренному Герингом. Все эти люди будут расстреляны 30 июня 1934 года за исключением самого Крузе, которому удастся бежать в Швейцарию и которого будет искать гестапо. Крузе добавит к своим показаниям, что Рем шантажировал Гитлера, угрожая сделать достоянием гласности обстоятельства этого дела, что и послужило истинной причиной его, Рема, гибели. Посол Франции не верил в мрачный фарс, поставленный новой властью. Он отмечал в своем дневнике, что пожар рейхстага, как и «Ночь длинных ножей», всегда оставался для Гитлера табулированной темой. Геринг, напротив, хотя и отрицал факт своего участия в поджоге, втайне настолько им гордился, что в его устах само опровержение этого факта звучало чуть ли не как признание: «Нерона и меня ложно обвиняли в поджоге соответственно Рима и рейхстага. На самом деле Рим сожгли христиане, а рейхстаг — коммунисты». Геринг возмущался сожжением огромного количества книг «антигерманской направленности», организованным на сей раз без всякой маскировки и «козлов отпущения», по поручению Геббельса, одной майской ночью на площади Оперы. Двигала ли им зависть? Или предусмотрительность? Не следует забывать,