Однако в 1948 году я еще равным счетом ничего не знал об этом кладе, как и о раскопках, начатых хранителем замка. Дряхлый автобус провез меня по улицам города. Повсюду виднелись следы войны: руины напоминали о немецких бомбардировках, уничтоживших центр Жизора в 1940 году. Нельзя было без слез смотреть на обгоревший, полуразрушенный остров собора. На мгновение мне показалось, что я снова очутился в том ужасном времени, когда смерть ливнем падала с небес, извергаемая из недр германских самолетов с черными крестами, этими кошмарными Стукас, которые пикировали с поистине адским воем. Я был знаком с такими сценами войны не понаслышке. В 1940 году мне уже доводилось переживать немецкие бомбардировки. Мне вспомнилось, как мы вдвоем с бабушкой, растерянные и перепуганные, скитались по дорогам Верхней Нормандии в бессмысленной надежде попасть в недоступную Бретань. Заслышав рев моторов Стукас, мы сразу бросались в придорожную канаву. Этот рев навеки останется у меня в памяти, как и стрекотание пулеметов и черные кресты на крыльях этих кошмарных железных птиц. Для нас все происходившее было настоящим кошмаров. Только значительно позднее я узнал, что эти кресты ранее принадлежали тевтонским рыцарям, извечным соперникам тамплиеров.

Но в июле 1948 года, когда я, двадцатилетний юноша, приехал в Жизор, солнце навевало лишь радость и надежду. Вскоре покинув Жизор, я углубился в территории нормандского Вексена, в направлении леса Лиона. Миновав Безю-Сент-Элуа, Этрепаньи, Дудовиль я, наконец, добрался до Пюшей, где меня ждали: повсюду глазам открывались мирные пейзажи полей, где урожай злаков должен был превратиться во вкусный хлеб, как и много лет назад, выпекаемый в больших печах в деревнях, окруженных живыми изгородями. Жизнь налаживалась. В Пюшей — тогда я еще не знал, что в то же время там остановился поэт Луи Гильом, еще один бретонский изгнанник, ставший потом моим другом, — я увидел деревянную паперть у маленькой церкви, столь характерной для Верхней Нормандии: следы пребывания викингов в этом месте были очевидны, хотя о них тогда редко вспоминали. Пюшей, эта деревушка, едва виднелась на фоне зелени, посреди равнины, ныне отданной под индустриальное окультуривание. При первом взгляде она напоминала мне садик, где везде росли цветы — у оград и стен домов.

Я вспоминаю, как жил в группе молодых людей в одном из этих домов с цветами, стоявших перпендикулярно к дороге, за которым начинался сад, выходящий прямо в окрестные поля. Пожилая женщина, чьего имени я никогда не знал, но которую мы звали «матушкой», управлялась с делами на кухне; ей помогал мальчишка, выполнявший любые поручения. Дом принадлежал францисканцу, странному, замечательному человеку, бретонцу по происхождению, отцу Мари-Бернарду. Я познакомился с ним случайно, при других обстоятельствах, но так никогда и не понял, чем он занимается, ни с какой целью он время от времени собирает всех нас в то одном, то другом доме, где, неизвестно в силу каких таинственных соглашений, ему предоставлялась власть над людьми и вещами. В общем, не важно. Я пережил немало интересных мгновений посреди этой маленькой братской общины, которая подчинялась только одному правилу — правилу дружбы. Вечером, после ужина, начиналось бдение: каждый из нас рассказывал свою историю, либо веселую, либо серьезную, исполнял песню, вспоминал о своем прошлом. Эти вечерние беседы заканчивались молитвой и песнопением во славу Богородицы.

Вот там я еще раз услышал рассказы о Жизоре. Мне сказали, что неподалеку от церкви есть меровингское кладбище, с могилами, где лежат драгоценные предметы. И эти предметы, заверили меня, не были потеряны для всего мира. Местные жители якобы верили в то, что в подвалах Жизора на протяжении долгих веков клад стережет сам дьявол. И горе тому, кто проникнет в подземные крипты единственно ради того, чтобы присвоить сокровище! Ему грозит вечно корчиться в адских языках пламени. Другие наши собеседники, настроенные куда более прозаически, считали, что никакого клада и в помине не было: просто немцы соорудили в крепости огромный резервуар, где хранили бензин во времена оккупации. Так они надеялись уберечь топливо от английских бомбардировок, поскольку жизорская цитадель была священным и полным исторических воспоминаний местом для граждан Соединенного королевства. История с резервуаром для бензина действительно имела место, и поэтому в 1964 году по распоряжению министерства двор замка залили бетоном. Тем не менее, хоть имя тамплиеров на наших сборищах и не произносилось вслух, намеки на сокровище, погребенное где-то в подземельях Жизора, звучали постоянно, пусть и в виде самых разных легенд.

Что же касается подземелий, то о них мы тоже говорили. В Жизоре они были повсюду. По словам моих товарищей, нормандский Вексен напоминал громадную головку сыра, так много в нем ходов и таинственных подземных коридоров. То была истинная правда, и один из таких ходов существовал между замком и церковью Сен-Жерве-Сен-Проте: во время бомбардировок 1940 года случайно открылся вход в ранее никому не известное подземелье. Другой подземный коридор вел от того же замка до донжона Нефль-Сен-Мартен, что довольно логично, поскольку нефльская крепость построена раньше, чем Жизор, те, кто возводил Жизор, приходили из Нефля, и было бы странно, если бы они не наладили сообщение между двумя укрепленными точками оборонительной системы в долине Эпты. Кроме того, добавил еще один мой приятель, есть еще одно большое вымощенное плитами (откуда всплыла эта подробность?) подземелье, связующее Жизор с Шато-сюр-Эпт, чьи развалины можно увидеть на Сен-Клер-сюр-Эпт, словно они все еще защищают въезд в Нормандию от тех, кто по национальной дороге № 14 направляется в Руан. Потом все мы поговорили о подземном сообщении между Жизором и Андели, точнее, Шато-Гайяром. В этом пункте я не был согласен, поскольку известно, что Шато-Гайяр построил Ричард Львиное Сердце, чтобы восполнить потерю Жизора. Но я готов был поверить в подземные залы под церковью Безю-Сент-Элуа и таинственную символику прекрасного креста в Нефле. И мне понравился рассказ о Мортемере.

Об этом цистерцианском аббатстве, разрушенном во времена Французской революции и теперь частично восстановленном, где Генрих I Английский умер от несварения желудка (вот такие изыски нормандской гастрономии), ходили странные легенды. Иногда вечерами там слышали необъяснимый шум. Во время Первой мировой войны один английский шофер встретил там призрак монаха и детально описал его кюре из Лион-ля-Форе, который распознал по рассказу костюм цистерцианца XII века. Кроме того, дама Бланш часто в безлунные ночи приходила поплакать под окна замка, и нередко можно было встретить там молчаливую вереницу призрачных монахов, перебитых в эпоху Революции, идущих по направлению к церкви. Наступала ночь, и тогда мы начинали вместо подземелий рассказывать друг другу страшные истории про привидения. Да, вот бы у нас