другой конец квартиры. На полдороге непременно останавливался и прикладывал ухо к деревянной двери, почти не заглушавшей храп Бет. Он любил вслушиваться в низкие горловые звуки, издаваемые старой женщиной. Сегодня из глубины комнаты до него доносилась музыка спокойного моря, накат прибоя и похрустывание песка. Вдох – выдох. Прилив – отлив. Успокоившись, Амбруаз двинулся дальше по коридору и бесшумно проскользнул в душевую рядом со своей спальней. Усталая неоновая лампа дважды мигнула, она всегда дважды мигала, и наконец затопила пол и стены холодным светом. Древняя дрянная ванна, загромождавшая помещение, была накрыта прямоугольным куском фанеры. Зрелище этой случайной подложки, на которой покоились инструменты, неизменно приводило его в восхищение. Посверкивая в резком свете всеми своими хромированными частями, они лежали рядком на махровом полотенце, впитавшем за ночь стекавшую с них воду. Амбруаз мог бесконечно любоваться переливчатыми отблесками на нержавеющих поверхностях. Он упивался долгим мгновением, когда оставался с ними наедине в крохотной жаркой клетушке, пропахшей чистящими средствами. Его взгляд летал вправо-влево по махровому полотенцу, пока он вполголоса повторял их перечень. Скальпель, крючки для сосудов, лопаточки для разделения тканей, пинцеты для тампонирования и фиксации, хирургические ножницы, прямые и изогнутые, иглы – прямые, лыжеобразные и дугообразные, зонды, щипцы для носовой полости, щипцы кровоостанавливающие, расширители, шпатели гибкие и твердые. Он взял в руки самый, на его взгляд, красивый – троакар. Почти полуметровый тубус для стилета приятной тяжестью лег в ладонь. Амбруаз тщательно прочистил крохотным ершиком десяток дырочек на его остром, как заточенный карандаш, конце. Рядом с ванной разинул сумрачное чрево объемистый кожаный чемоданчик. Амбруаз стянул висевшую над сливом замшевую тряпочку и по одному протер инструменты, убирая последние следы влаги. Тряпка скользила по иглам, ласкала лезвия, навела блеск на рукоятки. Инструменты один за другим ложились в укладку и наконец все оказались в чемоданчике. Бросив полотенце в корзину с грязным бельем, Амбруаз застегнул медные защелки и унес чемоданчик к себе в комнату, где его ждал брат-близнец – совершенно такая же сумка с насосом и жидкостью для впрыскивания. На ночном столике вибрировал всем корпусом мобильный телефон. Молодой человек откашлялся и принял звонок. Ролан Бурден из фирмы “Ролан Бурден и Сын” в разговоре никогда не давал себе труда представиться: единственной его визитной карточкой служил хорошо знакомый Амбруазу холодный отчужденный тон. За четыре года, что он работал на фирме, их отношения не изменились ни на йоту. Чисто служебные, ничего лишнего. Грубые, как топором тесанные черты, болезненная бледность, жидкая бородка обрамляет такие тонкие губы, что рот похож на два фиолетовых шрама: патрон относился к той породе людей, у которых лицо под стать голосу. Потомство у господина Бурдена состояло из единственной дочери, а довесок “и Сын” справа от фамилии имел только одну цель – окутать означенную фирму межпоколенческим ореолом респектабельности, что так успокоительно действует на клиентов. Звонил он по поводу вызова на дом. Верный себе, без всяких словесных изысков, внятно и отрывисто выдал необходимые сведения в установленном им самим порядке, от которого не отступал никогда: фамилия клиента, имя, пол, возраст и адрес места обслуживания. “Номера дома нет, супруга говорит, дом желтый”, – лаконично добавил он и нажал на отбой. На союзы так же скупится, как на формулы вежливости, подумал Амбруаз, занося информацию в айфон. Он зашел в их общую с Бет большую ванную, почистил зубы, побрился, усмирил с помощью геля свою непокорную черную шевелюру и сбрызнул щеки туалетной водой после бритья. В шкафу на вешалке ждал представительский костюм. Белая рубашка, темно-серый галстук, черный пиджак и черные брюки. Он вдел свои семьдесят шесть кило в свежевыглаженное одеяние. Позже его скроет, словно вторая кожа, настоящая рабочая одежда, защитный костюм, тот, какой люди не видят никогда. А пока значение имеет только внешность. Не напугать, быть по возможности безликим. Стараться походить на призрака. Да, на призрака при галстуке, оставляющего по себе не больше воспоминаний, чем мимолетная тень. Вполне удовлетворенный картиной, представшей ему в зеркале над раковиной, Амбруаз направился к выходу, помахивая драгоценными чемоданчиками. Турист отправляется в дальние страны, с улыбкой подумал он. Улыбка стала еще шире, когда он увидел посреди коридора Бет. В каком бы часу он ни уходил, как бы ни старался вести себя как можно незаметнее и тише, ее сияющая физиономия всегда поджидала его на пороге. Он свесился с высоты своих метра восьмидесяти, подставляя лоб непременному бабушкиному поцелую, а ухо – тихому “Ступай”, звучавшему всякий раз как благословение. Все прочее было ненужным. Два слога вобрали в себя всю нежность мира.

3

Жизнерадостный голос Фабриса Лукини внезапно ворвался в салон новенького фургона. “Круговое движение, третий съезд, затем держитесь правее”. Амбруаз подскочил. Он до сих пор так и не собрался сменить голос в GPS-навигаторе. “Благодаря нашим передовым технологиям вы получаете целый арсенал персонажей на выбор, – хвастался консультант в салоне фирмы “Рено”, когда он забирал программное обеспечение. – От Кароль Буке до Габена, включая де Фюнеса, Бурвиля, Миттерана, де Голля, Брижит Бардо и многих-многих других”, – гордо уточнил менеджер. Амбруаз улыбнулся, представив себе, как де Голль велит ему повернуть налево, а Миттеран – перестроиться в правый ряд. Он обещал себе при первом же удобном случае отправить Лукини в отставку и поменять его на Кароль Буке. Бурден и на этот раз выбрал новый автомобиль белого цвета. “Вы просто оказываете бытовые услуги, и ничего больше”, – весь год проедал он плешь персоналу. Да, услуги по обработке человеческих тел, и тем не менее это всего лишь бытовые услуги. А у работников сферы обслуживания всегда белые машины! Амбруаза не особо вдохновляло заявляться к клиентам в таком же фургончике, в каком разъезжают маляры, водопроводчики или электрики. Он предпочел бы более благородную расцветку, например, ту же серую, которую патрон приберегал для ритуальных машин: компромиссный цвет, так и дышит нейтральностью, строгостью и деловитостью. А вместо этого приходилось довольствоваться цветом без цвета, и все из-за того, что месье Бурден пожалел четырехсот евро за опцию “цвет металлик”.

Фабрис опять подал голос. “Через двести метров поверните направо. Вы приехали”. По обеим сторонам тупика Сорбье рядами стояли типовые особняки. Амбруаз с сомнением оглядел десяток домиков-клонов с одинаковыми гаражами, одинаковыми крохотными террасами и одинаковыми балкончиками, с одинаковыми черно-серыми черепичными крышами, топорщившимися на коньке одинаковой фигуркой сидящего пса, в окружении одинаковых туевых изгородей. На беду, по домикам можно было изучать все оттенки желтого: соломенный, яичный, лимонный, канареечный, шафранный, песочный, горчичный. Ну спасибо, Ролан Бурден и Сын, чертыхнулся сквозь зубы Амбруаз. Повинуясь интуиции, он направился к зданию, у которого стояло