– Да ну? – Он присел на корточки и пристально посмотрел на неё.
Теперь ей стало видно его бледное угловатое лицо, острый, слегка вздёрнутый нос, придававший ему озорной вид, и тёмно-русые волосы до плеч – не то волнистые, не то кудрявые. Глаза у него были травянисто-зелёные; он задорно улыбался.
Ведьма кивнула в ответ.
Уголки губ его слегка дрогнули:
– И с чего же ты это взяла?
– Я многое знаю, – сказала она. – Возможно, ты слышал об этом.
– Я, возможно, слышал, что тебя пронзили копьями и несколько раз сожгли как раз потому, что ты многое знала. Вероятно, отныне тебе следует просто прикидываться дурочкой.
– Какое же в этом веселье, – сказала она полушутливо, а её рука инстинктивно потянулась к вертикальной ране между грудями – сюда её пронзили копьём, вырвав сердце.
– Вот это я понимаю! – Он засмеялся, роясь в сумке, а через мгновение вытащил что-то завёрнутое в ткань и протянул ей.
Она взяла свёрток – и вздрогнула, когда почувствовала, что тот ритмично пульсирует в её руках.
– Твоё сердце, – пояснил он. – Сначала я собирался его съесть, но затем решил, что, может быть, стоит вернуть его тебе.
– Съесть? – спросила она, скорчив гримасу. – Зачем?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Чтобы посмотреть, что из этого получится.
– Если съесть сердце ведьмы, это совершенно точно не пойдёт никому на пользу, – сухо сказала она и нахмурилась, развернув ткань. – Похоже, оно порядком исцелилось после сожжения, но…
– …Но в нём по-прежнему есть дырка, – закончил он за неё. – Тебя же проткнули. Возможно, рана полностью затянется, если ты поместишь сердце на положенное ему место. Можешь сделать это прямо сейчас – я не буду подсматривать.
– Повременю. – Она вернула ткань на место и вновь посмотрела на него. – Благодарю.
– Всегда пожалуйста. – Он сел, вытянул одну ногу и положил локоть на другое колено. – Итак, как я понимаю, тебя больше не Гулльвейг звать. А как теперь?
– Я точно не знаю. – Она искоса взглянула на него, а он в это время выдернул из земли длинную травинку, сунул в рот и лениво пошевелил ей из стороны в сторону. Ей в глаза бросилась россыпь веснушек на его носу и щеках и то, как солнце, оказавшись позади него, окрасило контур его волос в ярко-оранжевый цвет. Этот гость по-прежнему был для неё загадкой. Было непросто решить, как много стоит ему рассказывать.
– Ты не знаешь своего собственного имени? – уточнил он, подняв брови.
Она пожала плечами.
– Я хотела путешествовать, так что в странствиях меня всё равно бы как-то называли – в зависимости от того, куда они меня заведут. – Она бросила взгляд через реку на серые заросли Железного Леса. – Хотя, возможно, я всё же решу задержаться здесь ненадолго.
– И как же ты станешь сама себя называть, если останешься?
Она обдумала его вопрос минуту-другую, а затем ответила:
– Ангербода.
Он сморщил нос, и травинка поникла.
– Как? «Та, что приносит горе»? Что за странное имя… Зачем мне становиться твоим другом, если только этим ты и собралась заниматься?
– Это ты решил, что мы друзья, – возразила она. – Да и горе я принесу не тебе.
– Неужели все ведьмы такие же загадочные, как ты?
– Не уверена, встречала ли я других ведьм, но мне кажется, что некоторые из них тоже некогда жили в этих лесах. – Она снова посмотрела на другой берег реки и почти благоговейно понизила голос: – Говорят, здесь обитала одна колдунья, что породила волков, преследующих солнце и луну, и дала жизнь многим другим.
– Точно. Я слышал о них истории в детстве. Старуха и её волчьи дети.
– Ты слышал эти сказки в Асгарде?
– Вообще-то, родом я не из Асгарда. Но, так или иначе, все здесь знают эти истории.
– Ты ётун-великан, – произнесла она. Это было предположение с её стороны, но в голосе не прозвучало вопроса. На самом деле слово «великан» было не совсем подходящим: это было определение, а не описание, потому что своими размерами великаны чаще всего не превосходили обычного человека. И хотя её гость, несомненно, был одет как один из богов-асов, иногда по внешнему облику было невозможно отличить бога от великана.
Но этот мужчина, путешествующий один и совершенно не скрываясь… В нём было что-то дикое, что-то в его глазах наводило на мысли о дремучих лесах и самых длинных летних ночах. Что-то необузданное, неукрощённое.
Разве он может быть богом?
Он пожал плечами в ответ на её догадку.
– Вроде того. Во всяком случае, сейчас здесь довольно пустынно. Не осталось ни волков, ни их прародительницы-ведьмы…
– Верно. – Она вновь устремила взгляд на лес за рекой, почувствовав укол боли в пустой груди. – Но, быть может, это была я. Быть может, я была их матерью.
– Но ты не помнишь точно?
Она покачала головой:
– Увы.
Между ними повисла тишина, и он пошевелился. У неё возникло ощущение, что он ненавидит, когда разговоры на время стихают; он казался человеком, которому нравится слушать свой голос.
– Что ж, – произнёс он наконец, – хочу, чтобы ты знала, что отныне моя главная цель – не обращать внимание на все твои печальные пророчества, а вместо этого делать всё, что мне заблагорассудится.
– Нельзя просто не обращать внимание на пророчества.
– Можно, если очень постараться.
– Не уверена, что всё так легко.
– Хм… – Он закинул руки за голову, прислонился к дереву и заносчиво заявил: – Может быть, я просто посмекалистее тебя буду.
Она насмешливо покосилась на него.
– И как же тебя тогда зовут, о Хитроумный?
– Я скажу тебе, если ты покажешь мне своё лицо.
– Покажу, если пообещаешь не отпрянуть в ужасе.
– Я уже сказал, что назову тебе своё имя. Больше ничего обещать не могу. Но поверь, желудок у меня здоровый – я ведь собирался съесть твоё сердце.
– Не такое уж моё сердце и мерзкое, поверь.
И всё же она приподняла капюшон, открывая сине-зёленые глаза под тяжёлыми веками и коричневую щетину обожжённых волос. Цвета они были не такого, как у Гулльвейг, но Ангербода решила, что уж это имя и всё, что с ним связано, она должна оставить позади и никогда больше не вспоминать о нём. В её жизни начинался новый период. Уж что-что, а колдовство она отныне будет держать при себе, хватит с неё. Больше никакого сейда, никаких пророчеств, никаких неприятностей. И так за последнее время на несколько жизней вперед набралось.
– А я-то думал, что ты окажешься какой-нибудь отвратительной людоедкой, прячущейся под капюшоном. – Он поднял руки и изобразил пальцами когти. – Троллиха Ангербода, такая уродливая, что мужчины в ужасе отшатываются, взгляни они ей в лицо.
Она закатила глаза.
– Так как тебя зовут? Или ты намерен нарушить своё обещание?
– И в мыслях не было. Я человек слова, Ангербода. Я кровный брат самого Одина, – надменно произнёс он, приложив руку