- Совершенно случайно. Я отвозила одного воспитанника в профилактический диспансер, в далекую провинцию. Называть ее я вам не стану. И вдруг на одном перекрестке я увидела на столбе название деревни, которое показалось мне знакомым. В этой деревне прежде жила мать Элизабетты. Вам ведь известно - я этого от вас не скрывала, - что мать ее была женой военнопленного, которая, подобно многим, прижила во время войны ребенка. Имя матери я знала и решила остановиться в этой деревушке на обратном пути, когда буду одна. Возможно, что мне вовсе не следовало за это браться, - она смущенно улыбнулась, словно извиняясь.-В таких случаях очень трудно знать, правильно ли ты поступаешь, или нет. Я подумала о вас, о том, что вы мне говорили, вспомнила, что вы еще не удочерили девочку, и решилась. А если вдруг я узнаю то, чего вы опасались…
Когда я навела справки, я так же была потрясена, как и вы сейчас. К несчастью, сомневаться не приходится. Мать ребенка была близка с немецким офицером, который поселился у нее в доме. Она этого не скрывала, наоборот, разъезжала с ним в его машине, обедала с ним в ресторанах в соседнем большом городе. Она освободилась от двух старших детей, поручив их своей матери. Отец нашел их там, когда вернулся из Германии. Третьего же она отдала нам. На родине ее теперь нет. Возможно, что она последовала за своим офицером во время беспорядочного бегства на Восток. Может быть, она где-нибудь во Франции. Во всяком случае никто в деревне не слышал о ней. Говорят, что она была очень красива… Ну, вот и всё… Я… я очень сожалею. Как вы побледнели! Не сердитесь на меня!..
Сообразив, что Сесиль Монзак нуждается в поддержке, она добавила:
- А мадам Виньоль сейчас не у вас? Я хотела бы поговорить и с ней.
- Нет, она уехала на неделю в Тулузу - повидаться со своими детьми, которые возвращаются в Марокко.
- Как жаль!. . Я знаю, что ваш муж погиб в концлагере, знаю, сколько он выстрадал. Такие вещи простить нельзя. Нелегко, конечно, будет для вас принять решение относительно девочки, но боюсь, что она возбудит в вас отвращение.
- Отвращение? - повторила изумленная Сесиль.- Ах да, отвращение. В самом деле…
Казалось, она с трудом понимает то, что сейчас произошло.
- Я подумаю, я вам напишу…
Мадам Бержэ встала. У нее были худые пальцы с узловатыми суставами и энергичное лицо. Не напрасно ли она разрушила две жизни, - спросила она себя. В эту минуту именно она внушала отвращение Сесили.
Молодая женщина проводила Элиану Бержэ до машины. Когда автомобиль, наконец, тронулся с места и Сесиль осталась одна, она осознала то, что произошло, и в изнеможении оперлась на только что закрывшуюся дверь.
Эли, выбежав из детской с куклой в руках, крикнула: - Она уехала? Ты велела, мамочка, показать ей мою куклу. Что с тобой? Ты плачешь? Что она тебе сделала? Не хочу ее больше видеть, она злая. - Эли ногой ударила в дверь. Слышно было, как автомобиль, набирая скорость, удалялся.
- Ты плачешь, потому что она хочет взять меня обратно? - спросила, волнуясь, девочка. - Она тебе что-то сказала? Я не хочу уезжать отсюда, я хочу оста-ться с тобой. Мамочка, не отдавай меня, - я ведь твоя дочурка!
- Оставь меня, - сказала Сесиль, направляясь на кухню, - оставь; у меня болит голова. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты так липнешь ко мне. Побудь спокойно у себя в детской или в саду.
Ребенок в отчаянии цеплялся за мать, но та, будучи не в силах страдать за двоих, старалась от нее избавиться.
Подъехал еще автомобиль. Сильно хлопнули входные двери. Вошел чем-то озабоченный Жан Монзак; он нес мешок с орехами, который с грохотом свалил внизу на лестнице, потом, заглянув на кухню, увидел Сесиль, которая сидела, закрыв лицо руками. Он снова вышел на крыльцо, чтобы принять пакеты от сидевших еще в машине жены и детей. Когда он вернулся в коридор, кухонная дверь была закрыта. За этой дверью мать и дочь мечтали лишь об одном, чтобы их оставили в покое.
Семейство Монзаков поднялось к себе во второй этаж, который они занимали во время каникул. Поль, сын Жана Монзака, тут же начал прыгать со ступеньки на ступеньку, а его сестренка Мими вопила благим матом, чтобы он перестал ее толкать, не то она свалится с лестницы.
ГЛАВА III
- Что-то случилось у них внизу. Сесиль совсем убита, а Эли вся в слезах, - сказал Жан Монзак жене.
- Наверно, девчонка опять что-нибудь натворила. Не вмешивайся, пожалуйста.
- Пойду посмотреть, в чем дело. А вы оставайтесь здесь, - приказал он детям, которые собрались последовать за ним.
Эли сидела на последней ступеньке лестницы. Мать велела ей поиграть в саду, но девочка не в силах была двинуться с места.
- Где мама? - спросил ее Монзак.
- На кухне. Она плачет. Это та женщина… Не хочу, чтобы она сюда приезжала.,
- Какая женщина?
- Мадам Бержэ, инспекторша.
Заинтригованный Жан Монзак постучался, потом приоткрыл дверь в кухню. Сесиль заметила, что Эли сидит на лестнице.
- Почему ты здесь, а не в саду? Вон идет Поль, он поиграет с тобой. Отправляйтесь оба на воздух. Входите, Жан.
Когда Поль проходил мимо нее, Эли подставила ему ножку, и он чуть не упал.
- Твое счастье, что я завтра уезжаю, - пригрозил он девочке, - иначе твоим ушам бы не поздоровилось.-
Поль часто грозил ребенку расправой, но никогда не решался прибегнуть к ней, - ему исполнилось уже шестнадцать лет, он был ростом со взрослого мужчину, да и добряк по натуре.
Малютка Мими тоже спускалась, с трудом переставляя свои толстые ножки; одной рукой она держалась за перила, в другой у нее было большое яблоко. Увидев Эли, она завизжала от радости, и вскоре все трое исчезли из виду.
Сесиль заперлась с деверем на кухне. В смятении она поведала ему все, что произошло, и тут же об этом пожалела.
- Жан, то, что я вам сказала, должно остаться между нами, - просила она, прекрасно понимая, что у того не хватит характера скрыть такое сенсационное сообщение от жены и что, поднявшись к себе, он первым делом все ей передаст.
* * *
Сесиль, как обычно, рано уложила Эли спать. Детская примыкала к ее спальне. Она была квадратная, с наглухо затянутыми на ночь портьерами, и создавала впечатление безопасности и уюта, а мебель говорила о том, что обставлена детская любовно.
Сесиль смотрела на Эли, когда та снимала платье и белье и надевала на себя ночную рубашку в цветочках.
«Сказать мне такую вещь через два года!