Их оказалось пятьдесят, а перед нами был еще один зал, выглядевший так же, как и тот, что остался позади. Только здесь вместо лестниц в другие помещения вели темные деревянные полированные двери, красивые и резные.
Мы пересекли его и вошли в единственную дверь, расположенную прямо по центру, и оказались в очередном зале.
В этом помещении, тоже довольно большом, стояло много кресел, в них разместились взрослые с детьми. Некоторые дети были в некрасивых серых одеждах.
А впереди на возвышении стоял овальный стол с солидными креслами, в которых сидели незнакомые люди. За их спинами, на стене, элегантно задрапированной бархатной зеленой тканью, красовался огромный герб отдела творцов. На полу лежали пушистые ковры, а по периметру комнаты располагались изящные медные канделябры, в которых трепетало пламя множества высоких свечей.
Не прекращая все рассматривать, я прошла вслед за родителями, которые заняли места с краю собрания. Практически все находящиеся в помещении дети поглядывали друг на друга с любопытством, а некоторые – и с неприязнью.
Сначала я наблюдала, как дети один за другим поднимаются на возвышение, а через несколько минут возвращаются обратно и покидают зал. Время текло очень медленно, поиграть здесь было не во что, и я уже успела детально изучить помещение, когда папа куда-то ушел и практически сразу вернулся.
Родители, взяв меня за руки, повели на возвышение, где расположились господа в строгих костюмах. И даже одна дама в строгом глухом платье.
Пожилой мужчина, сидящий по центру – судя по всему, главный среди них, – поднялся и произнес:
– Приветствую вас, господин граф Орлов, госпожа графиня и, конечно, юная мадемуазель Ольга. Разрешите представиться – князь Станислав Игнатьевич Лехвицкий. Рад, что вы откликнулись на наше предложение и привели дочь на испытание. Должен сказать, для нас будет крайне желательным, если следующий творец окажется из высшего общества.
– Это связано с какими-то особенными причинами? – спросил отец.
– Меньше проблем, – тяжело вздохнул мужчина. – Сами понимаете, воспитание… и многое другое. Для отбора в зале присутствуют ранее найденные нами творцы.
И он рукой указал в сторону, где недалеко от стола в креслах сидели два молодых господина.
– Позвольте лично представить вам людей, о которых вы и так наслышаны. Господин Алексей Михайлович Разинский и господин Джеймс Мэллори.
Творцы с бесстрастным видом встали и коротко поклонились.
– Пожалуй, начнем, – подытожил князь.
Лехвицкий подвел меня сначала к столу с какими-то вещами и спросил:
– Нравится ли вам что-нибудь?
Я принялась внимательно разглядывать разложенные передо мной предметы. Здесь были деревянный сундучок, камушек, кусочек старой ткани и так далее.
Единственной вещью, что пришлась мне по душе, оказался синий камушек.
– Дотроньтесь, – заметив мой интерес, посоветовал он мне.
Я прикоснулась. В пальцах возникло покалывание, о чем я и сообщила.
Он переглянулся с князем.
– Подойдите к господину Разинскому и поговорите с ним.
Робея и чувствуя себя неуверенно, я приблизилась к удивительно красивому джентльмену. Это был старший творец.
– А вы такой, со странностями, – брякнула я, не подумав, первое, что пришло в голову.
Молодой мужчина поджал на мое замечание губы, поднялся и, подведя меня к стулу, усадил на него, сам уселся напротив и спросил:
– Скажите, с вами никогда не происходило ничего странного?
– Нет, – честно ответила я.
– Болели? – приподнял он бровь, беря меня за руку.
– Нет.
Я не понимала смысла этих вопросов.
– Возникало в последнее время тянущее чувство, которое обычно бывает, если сильно раскачиваешься на качелях?
– Барышни в моем возрасте не качаются на качелях, – важно сообщила я, вспомнив слова мамы.
Творец, задававший мне вопросы, переглянулся с другим и снова спросил:
– Ваши родители рассказывали вам что-либо о Лемнискату и творцах?
Я кивнула и добавила:
– Да, что вы очень важная организация. И что я могу быть особенной.
Мой собеседник опять переглянулся со стоящим рядом творцом, после чего поднялся, отозвал князя в сторону, что-то ему сказал и вышел вместе с товарищем.
Князь Лехвицкий, подойдя к моим родителям, тихо заговорил, но я все услышала.
– Мы думаем, что у вашей дочери нет дара.
– Но она… – начала мама.
– Значит, реакция на тотем вызвана другими причинами, волнением…
– При всем уважении, господин князь, но своих детей я не терроризирую, – резко произнес отец.
– Господин граф, я не говорю, что вы каким-либо образом влияли на нее, но, судя по ответам на те несколько вопросов, которые задали мадемуазель, у нее нет дара, даже уточнения не требуется. Конечно, мы не предполагаем, что она могла… – князь прервался и не договорил.
– Я понимаю, – ответил отец, после чего, попрощавшись, вместе со мной и мамой покинул корпорацию.
Уходили мы в молчании, как и добирались до дома. Там родители сразу расположились в гостиной, куда тут же прибежала Светлана.
Посмотрев на их лица, она с притворным сочувствием протянула, глядя в мою сторону:
– Что, ничего не получилось? Не расстраивайся, если кому-то на роду написано быть обычной и ничем не примечательной личностью – значит, так тому и быть. Не войти тебе в историю!
– Светлана, помолчи! – одернула сестру мать. – Ольга, иди в свою комнату.
Молча посмотрев на каких-то чужих и отстраненных родителей, я отправилась за дверь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Что я такого сделала?
Но только я остановилась за дверью, чтобы отереть слезинку, как услышала голос матери:
– Светлана, я запрещаю тебе рассказывать кому-либо не только о результатах похода в Лемнискату, но и о том, что мы сегодня там присутствовали.
– Ты слышала князя, Наталья? Он явно хотел намекнуть на то, что Ольга притворялась и мы потворствовали этому! – негодовал отец.
– Это просто безобразие! Как будто нам это больше всех надо. Хотя это возвысило бы…
Голос мамы был очень расстроенным.
– Не нужно. Ничего страшного ведь не случилось, – успокоил ее отец.
– Да, мама, вы с папой можете гордиться мной.
– Светлана, выйди… – сказала мать.
Но дальше я уже не слушала, я бежала вверх по лестнице, и слезы текли по моим щекам.
Я подвела своих родителей, и они теперь никогда не будут мной гордиться… Я – самая обычная и бесполезная…
Только удалось скрыться в своей комнате, как в нее вломилась сестра.
– Что ты сделала…
Я столько лет терпела ее злобный характер, что теперь просто сорвалась. И, не дав ей договорить, закричала:
– Вон!
– Ты что, еще будешь мне прика…
Схватив вазу, я размахнулась и со всей силы запустила ею в Светлану. Та, взвизгнув, успела скрыться за дверью. Послышался топот: побежала жаловаться родителям.
А я, закрывшись в комнате, упала на кровать и громко зарыдала, не в силах остановиться.
Приходили родители, пытались меня успокоить и уговорить их впустить. Но я была неумолима. Так прошла ночь, а утром меня отослали в имение, находящееся недалеко от города.
* * *В сумерках большой дом смотрелся уныло, а каменная лестница, ведущая к парадному, слишком высокой и печальной. Внизу на постаментах стояли небольшие статуи, я привычно провела по ним ладошкой. Холодные. А огромные буки, нависающие своими кронами над ступенями, выглядели пугающе.
Прибыв в наш загородный дом, я уселась на веранде и смотрела вдаль невидящим взглядом. Была середина октября, на дворе стояли последние теплые деньки. Вокруг меня хлопотала няня, которая заботилась о нас с сестрой с пеленок. Видимо, получила от матушки инструкции по уходу. Она тяжко вздыхала и то суетливо подносила горячего чаю с печеньками, то пыталась поправить на моих плечах сползающую шаль. Но мне было все равно.
В голове звенела пустота. К вечеру в глазах стало двоиться, начала болеть и кружиться голова, тело заломило так, что мне казалось – даже кости ноют. Было очень тяжело.
К вечеру поднялся сильный жар, и я начала бредить. Слышала только, как няня отправила гонца с письмом моим родителям, и помню, что приходил врач. Потом меня поили лекарствами и бульоном, но, судя по всему, ничего не помогало. От бессилия я плакала – так мне было плохо.
Когда боль стала практически невыносимой, я вспомнила то, чему меня учила мама, когда я в детстве получала раны и было больно. Это, конечно, не разбитая коленка, но вдруг поможет?..
Попробовав бороться с болью с помощью глубокого дыхания и постаравшись расслабиться, я почувствовала, что мне стало легче: боль уменьшилась, ушел звон из ушей. Но только я прекратила попытки подчинить себе свое тело, как все началось снова.
Собравшись с силами, я вновь начала сражение за свою жизнь. И когда мне казалось, что я уже схожу с ума, реальность сместилась у меня перед глазами – и я упала на снег!
С трудом поднявшись, я огляделась по сторонам, не понимая, где нахожусь.
Придя в себя от холода и сильного ветра, я начала осознавать, что сейчас стою в том же месте, где располагается наше имение, но ни дома, ни каких-либо построек поблизости нет. На улице мороз, а я босая, в ночной рубашке до пят, и мои голые ноги быстро замерзают. После борьбы за свою жизнь и температуры рубаха вся пропиталась потом и неприятно холодила спину.
Когда я уже практически перестала чувствовать ноги и, обхватив себя ладонями, еле удерживала в теле последние крохи тепла, догадка пришла ко мне сама собой. Я совершила прыжок во времени! У меня получилось! Несмотря ни на что, я – особенная!
Но эйфория быстро сменилась осознанием жестокой реальности. Как мне попасть обратно? Из рассказов родителей я знала, что творцы бывают трех степеней. Вдруг я – творец второй степени и смогу вернуться домой только через год, обычным человеком?
Присев