Значение наблюдательности

Читать «Значение наблюдательности»

0

Гаррисон Гарри

Значение наблюдательности

На самом деле это зависит только от врожденных способностей. Я прошел то же самое обучение, что и многие другие парни, и, возможно, торчу в этой забытой богом дыре здесь, где восток целуется с западом, а они протирают штаны за столами в Вашингтоне, только потому, что лучше запоминаю то, что вижу, да дальше прыгаю.

Наверно, первое, чему меня обучили в департаменте, было замечать необычное. Я прошептал про себя несколько теплых слов благодарности моим инструкторам, когда заметил, как этот здоровый, белокурый, похожий на Аполлона тип проходит по пляжу.

Его ноги погружались в песок!

Да именно так оно и было, и не надо долдонить мне, что, мол, это ничего не значит. Песок на пляже в Макарске точно такой же, как и на любом другом пляже Адриатического побережья Югославии, — мелкий и плотный. Ваши ноги могут оставлять на нем следы — но не настолько глубокие.

Ладно, ладно, валяйте, смейтесь, если уж невмоготу, но не забывайте, что я говорил о моем обучении. Так что лучше на минуточку поверьте мне. Эти следы были необычными. Я сидел и глядел на море, когда он прошел мимо, и я даже не повернул голову, чтобы посмотреть на него. Но на мне были темные очки, и я, не шевеля головой, долго провожал его взглядом. Это был абсолютно нормальный парень: блондин спортивного вида, около шести футов росту, в голубых нейлоновых плавках, со шрамом от операции аппендицита, нахмуренный… На любом пляже каждое лето подобных по миллиону. Но все прочие не оставляют таких следов.

Знаете что: хорош смеяться, я же просил. Я все объясню в несколько секунд. Я дал ему пройти мимо и свернуть к отелю, а сам встал, и, как только он скрылся из виду, прошел вдоль его следа до небольшой палатки, в которой сидела старуха, продававшая разничи. Наверняка я мог сделать это проще, я был тогда почти уверен, что за мной никто не следит, но это уже закон. Ведь могли и следить! К тому же все знают — если ты ни при чем, так уж ни при чем. Веди себя так, чтобы было видно — ты ни при чем. Чистый, как вынутый из моря спасательный круг, — это я. Я пошел и купил немного разничи, четвертую порцию за день. Не скажу, чтобы мне оно так уж нравилось, но палатка была хорошим прикрытием, оправданием случайного действия.

— Йедан, — сказал я и показал один палец на тот случай, если из-за американского акцента мой сербский язык окажется непонятным. Она кивнула, вытянула деревянный вертел из ведра с тлеющими угольями и большим ножом столкнула несколько кусков жареного мяса с вертела на тарелку с сырым луком. Не очень изысканное блюдо, но через некоторое время к нему привыкаешь. Те, кто мог наблюдать за мной, заметили бы только, что я внимательно следил за действиями торговки и искал монеты, но на самом деле меня интересовали только следы. С того, места, где я стоял, я видел двенадцать отпечатков ног, двенадцать, в которых я был полностью уверен. Пока на тарелку накладывали еду, пока пересчитывали стертые алюминиевые динары, два из них затоптали другие купальщики, я быстро прикинул, сколько времени у меня осталось. Экстраполяция дала шесть минут для оставшихся следов. Или три минуты со стопроцентным запасом прочности — я предпочитаю действовать именно так, если есть возможность. Не так уж плохо. Я взял сдачу, разжевал последний хрящ и пошел по пляжу, пересчитывая монеты.

А было ли случайностью то, что мой курс шел параллельно трем сохранившимся следам? Или то, что я шел с такой же скоростью, как и белокурый незнакомец? А случайным было создание атомной бомбы?

Моя правая нога опустилась на песок на одной линии с отпечатком его правой ноги — и на расстоянии нескольких дюймов от него, — и, как только ступня оказалась на месте, я рассыпал монеты. Мне потребовалось ровно три и восемь десятых секунды, чтобы подобрать монеты, и пока я этим занимался, то приложил указательный палец к отпечатку пятки белокурого человека и к следу моей собственной пятки. Вот и все. Это было бы рискованно, если бы за мной кто-нибудь наблюдал, но рассчитанный риск — часть этого занятия.

Я не улыбался и не менял походку. Я просто шел дальше и снова уселся на свое полотенце.

Я вел себя как ни в чем не бывало. А внутри меня царил Mardi Gras, Четвертое июля,[1] фейерверки, конфетти и ленты серпантина из окон.

Это было по-детски просто. Мой рост пять футов десять дюймов, вес сто восемьдесят фунтов,[2] и я ставил ногу на песок в том же самом месте, что и блондин. Сжимаемость песка там, где я стоял, могла, конечно, отличаться от того места, где был след, но, несомненно, лишь на совсем небольшой процент, и я предполагал, что можно все наложить на синусоиду. А уж в измерении глубины следов я не ошибся, и, даже если накинуть плюс-минус пять процентов на ошибку, то выходило, что шестифутовый[3] шутник весил что-то порядка четырехсот двенадцати фунтов.[4]

Это называется — сорвать банк!

Пришло время действовать. И думать. Я мог одновременно заниматься и тем и другим. Он вошел в отель, и мне тоже предстояло войти в отель. «Ядран» был большим новым международным отелем, и там жили почти все, кто пасся в этой части пляжа. Когда я, забрав полотенце, медленно тащился к отелю, то обдумывал следующий шаг. Связь, доклад, ответ приходит немедленно. Департамент наверняка очень заинтересуется тем, что я обнаружил, и как только я скину информацию, то снова окажусь свободным агентом и смогу изучать вопрос дальше. Если блондин-тяжеловес зарегистрирован в гостинице, то найти его будет совсем не трудно.

После ослепительного солнечного света вестибюль гостиницы казался совсем темным. Он был пуст, если не считать жирных немца и немку, которые не то спали, не то уже померли, развалившись в паре кресел, которых тут было чересчур много. Мимоходом я взглянул на дверь бара — там тоже было пусто; лишь бармен Петар вяло полировал стаканы. Я свернул туда, не меняя шага, как будто именно туда и стремился, уходя с пляжа, а не в самый последний момент решил заглянуть. Больно уж хороша была возможность, и грех был бы ее упустить. Ведь Петар был моими глазами и ушами в этой гостинице — за хорошие деньги.

— Buon giomo, — сказал я.

— Guten Tag, — вздохнув, отозвался он. Петар родился на острове Црес, который до 1918 года принадлежал австрийцам, а затем, до 1945 года, итальянцам, и с детства владел немецким и итальянским языками так

Подпишитесь на наш канал в TELEGRAM.
Новинки, подборки, цитаты, лучшие книги...
Подписаться
Возможно позже(