— Нет, он умрет не сразу. Вы успеете попрощаться, — Маргарита отключилась.
Я бросилась вон из квартиры и уже через двадцать минут стояла перед городской больницей.
Вокруг раскинулся нерукотворный парк. Ветер перебирал ветки деревьев, как гитарист — струны. Здесь пахло жизнью — прогретой на солнце хвоей, медовой пыльцой и росой, хотя она уже просохла.
— Ой, вы здесь? — послышался сзади голос Маргариты. — Отлично, я вас лучше черным ходом…
Она потянула меня за рукав. Травяной ковер щекотал лодыжки. Мы обогнули здание больницы, и Маргарита открыла железную, похожую на гаражную, дверь.
Мы взбежали по белой лестнице — такой новой, словно по ней не ступала нога человека.
И Маргарита решительно отворила еще одну дверь. Небольшую, деревянную.
В лицо так пахнуло запахом лекарств, что захотелось расчихаться. Маргарита потянула меня за собой, и мы вошли в длинный просторный коридор.
Белые стены словно светились под ослепительными лучами ламп, пол, выложенный теплой кафельной плиткой, шуршал под ногами.
Сновали туда-сюда деловитые медсестры и серьёзные врачи.
Санитары прогрохотали мимо тележкой, накрытой белой простыней. То ли с лекарствами, то ли с аппаратурой для стерилизации.
Маргарита затащила меня в комнату, на двери которой было написано «сестринская».
— Минуточку, — бросила суетливо и юркнула наружу.
Какое-то время я стояла посреди просторной комнаты, с двумя серыми диванами и плоским экраном в полстены. За окном пролетела голубая птица с желтым пятном на голове, что-то крикнула в мою сторону и унеслась прочь.
Маргарита вернулась, пряча глаза, и сунула мне в руки белый халат.
Я торопливо надела его.
Маргарита снова схватила меня за рукав и вывела в коридор. Мы почти пробежали до середины, когда провожатая впихнула меня в палату.
И я… застыла, оцепенела… Похолодела изнутри.
Койки уходили вперед ровными рядами. Сколько их? По десять в ряду? Двадцать?
На них лежали даже не гуманоиды… тела… в коконе трубок. На стенах мигали и пикали приборы. Тихо-тихо, словно боялись нарушить тишину.
Впалые глазницы, худые ладони, острые скулы… пациенты так походили друг на друга…
Полумельранец…
Он единственный был свободен от трубок. Под тонкой белой простыней угадывались очертания когда-то сильного мужского тела. Лицо словно побелили мелом, и посыпали серой пудрой.
В горле невесть откуда образовался колючий ком. На глаза навернулись слезы…
Но я отогнала сантименты: не время! Закрыла веки и вызвала плазму. Аурный огонь потек по венам — медленно и восхитительно.
Не помню, как подошла, как склонилась над ним. Помню лишь прикосновение к сухим губам… Жестким и неживым. И то, как плазма потекла от меня к нему.
Полумельранец распахнул глаза, и я внутренне сжалась, ожидая, что смертник вгрызется в ауру, спасая жизнь… Но…
Он вскочил — совершенно обнаженный, неожиданно быстрый, и я поняла, что полумельранец хочет совсем другого способа оживления.
На минуту, на секунду мной овладела паника.
Я никогда не соглашалась на этот способ воскрешения. Он виделся мне странным и… неправильным.
Глядя в налившиеся кровью губы умирающего, на румяное лицо, на его полную готовность, безумно хотелось развернутся и сбежать. Но… что-то меня остановило.
Наверное, его взгляд — голодный, откровенный, полный желания.
Он подскочил, подхватил меня и тут же вошел. Брал меня грубо, жадно, немного истерично. Как дикарь, варвар, вбивался до конца, резко выходил и врывался снова. Но неожиданно для меня самой внизу живота собиралось сладкое томление, сжималось, требовало продолжения. По телу шли волны удовольствия.
Он извергся… помедлил и начал прижимать, ласкать, целовать…
Я сомлела… потеряла контроль…
Я хотела этого мужчину. Впервые в жизни хотела того, с кем и парой слов не перемолвилась.
Он притянул меня — властно, но не жестко. И я запрыгнула сверху. Мы торопливо соединились и принялись двигаться. Теперь он медленно, с чувством входил до конца, немного задерживаясь, пока я дрожала от наслаждения, в предвкушении впивалась пальцами в его мощные плечи. Почти с сожалением покидал меня и снова рвался вперед.
И я потеряла ощущение реальности. Тепло и томление, сладкие сокращения, снова тепло и томление. Мурашки и дрожь оргазма… Больше не существовало ничего…
Ощутив, что дело сделано, еще одна жизнь спасена, я даже не отстранилась, отпрыгнула от спасённого.
Не глядя на своего недавнего пациента, быстро набросила платье, халат и заспешила прочь из отделения. Почти бежала по широким коридорам. Скорее, наружу, подальше от тех, кто может заметить, признать чужачку.
Больница казалась слишком уж светлой, слишком многолюдной для моей тайной миссии…
Еще несколько шагов, еще несколько секунд — и я покину отделение.
Но тут… дверь одного из кабинетов отворилась, и из нее вышел доктор. Сердце ухнуло в пятки, я забыла, как дышать, ватные ноги с трудом передвигались. Но серьезный, понурый врач на секунду задержался, резко развернулся и направился в другую сторону.
Я едва сдержала вздох облегчения. Еще не время. Еще немного.
Парадокс! В сети камер слежения моей родной организации, секретной, правительственной было несколько слепых зон. А больницу напичкали видеоаппаратурой, как новенький коробок — спичками. Отовсюду за тобой подсматривали, подслушивали — спасибо громким делам с кражей органов, и сотням нелепых, параноидальных обвинений, последовавших за ними. То и дело в разных концах Галактики родственники погибших людей кричали о том, что тела выпотрошили подчистую, забрали все, что можно пересадить. Судмедэксперты только и занимались, что новыми вскрытиями, хотя ни одно подозрение так и не подтвердилось.
Из-за всей этой шумихи сотни устройств слежения в самой обычной городской больнице лишили меня шансов на скачки порталом…
Дверь отделения захлопнулась за спиной, и я понеслась вниз, по лестнице, под стук молоточков в ушах, будто спасалась от погони, и старалась смотреть только под ноги. Я пронеслась мимо вахтера так, что он удивленно выкатил глаза.
И только выскочив в тепло солнечного дня, наконец-то вдохнула полной грудью.
Уффф… Дело сделано.
Я обновила наш со смертью счет. Двести семь ноль в мою пользу
Глава 2
Где кажется, что мельранцы и индиго, действительно, родственные расы
Я бродил в потемках, ища ее свет, ее огонь.
Лес тянул ко мне когтистые ветви деревьев, словно изломанные в мольбе руки. Они выстреливали из сумеречной полутьмы у самого лица, и я едва успевал уклониться.
Плазма мелькала вдалеке — крошечным огоньком, как сказочное существо. А то показывалась лишь отчасти. Вдруг вырывался из мглы между деревьями протуберанец ее волос. Или тонкие, подсвеченные оранжевым пальцы, гладили, перебирали еловые лапы.
Я оглядывался, видел ее и снова терял.
Лес подставлял мне подножки — поваленные деревья так и норовили сделать подсечку, корни — зацепить босые стопы, опутать. Лес прятал ее, а я стремился найти.
Но внезапно наверху, словно больничная лампа со знакомым мерным гудением зажглась Луна. Белая-белая, полная она поплыла по черному небу, без единой звезды и замигала — то погасая, то вспыхивая.
Серебряный свет пролился на лес, вырвав из сумрака ветки деревьев, листья, даже сосновые иголки.
Но этого Луне показалось мало. Света становилось все