Читать «Свобода и неволя»

Тишина была настолько полной, какой бывает лишь в глубоких подземельях, где даже вода с потолка не каплет и не шуршат вездесущие крысы. И это безмолвие дарило невероятный, переходящий в наслаждение покой постепенно воскресающему сознанию, еще с содроганием припоминающему ужасающий грохот, врывающийся в уши со всех сторон, гремящий под черепом и отдающийся острой болью в висках и темени.

Мысли скользили в голове медленно и как-то легковесно, словно бесплотные тени по пустому бальному залу, где все уже готово к приему гостей, натерты полы и расставлены букеты, но еще не зажжены свечи и не раздвинуты шторы.

«А кстати, почему так тихо?» — внезапно нарушил полусонное спокойствие первый, смятенный вопрос, и в брешь, пробитую им в умиротворенной безмятежности, в разум искусника хлынула все множащаяся волна смятенных мыслей. Всего за пару мгновений они развеяли мирный полумрак и равнодушие и пробудили память. И та, словно штормовой вал, безжалостно выбрасывающий на берег разный мусор и морских обитателей, разом притащила кучу тревог, сомнений и задач, ждущих немедленных решений.

Где он находится? Где Лил и Ленс? Что с ними?! Где вообще все остальные? Чем закончилось нападение ночников? Почему тут так темно?

И наконец сердце холодной змеей сжало предчувствие потери, о которой искусник догадался почти сразу, но пока не решался признаться самому себе.

В мире властвовала неестественная, пугающе абсолютная тишина.

Инквар осторожно приподнял веки, через узкую щелку опасливо оглядел все, до чего мог дотянуться взором, и напрягся, обнаружив себя в совершенно незнакомом месте. Тут не было ничего и никого знакомого, да и вообще никого не было, и хотя сердце невольно сжалось от нехорошего подозрения, паниковать искусник себе не позволил.

Открыл глаза шире и еще раз, стараясь не выдать себя ни малейшим движением, внимательно изучил погруженную в мягкий полумрак комнату. Довольно уютная, пусть и недорогая мебель, вышитые полотняные занавеси на окне, такая же скатерть на столе, стоявшем неподалеку от постели. Он был виден лишь краем глаза, но поворачивать голову Инквар не решился, внезапно ощутив себя замотанным в плотный кокон. Непонятно кто и зачем его замотал, но сердце опять тоскливо сжалось, и он снова запретил себе раскисать. Пока нет уверенности ни в чем скверном, нужно верить в хорошее. Иначе сойдешь с ума еще до того момента, как выяснишь истину. Или натворишь глупостей, что, впрочем, одно и то же.

В комнате внезапно посветлело, искусник перевел взгляд правее и обнаружил, что дверь, напротив которой он лежал, уже распахнута и в комнату, держа в руках светильник и корзинки, входят Лил и Ленс. Совершенно здоровые и свободные, и Инквар облегченно вздохнул, обнаружив это, но, к своему сожалению, не ощутил той вспышки радости, какую должен бы испытать. Появление горбуньи и ее брата подтвердило самые мрачные подозрения, и горечь неприятного открытия затопила душу.

Его уши не улавливали ни малейшего звука, и подопечные двигались совершенно бесшумно, как призраки. Неслышно ставили на стол принесенные с собой светильник, кувшин и миски, в абсолютной тишине раскладывали столовые приборы и даже губами шевелили беззвучно. Это открытие оказалось для Инквара намного более тяжким, чем было бы появление толпы ночников или баронских ловцов. С теми он нашел бы способ справиться, пусть и не сразу. А вот резко нависшая над ним угроза увечности неожиданно стала непреодолимым препятствием.

Ленс внезапно что-то почувствовал, стремительно оглянулся на учителя и замер с полуоткрытым, как от испуга, ртом. Лил, сосредоточенно капавшая в ложку какое-то зелье, увидела состояние брата не сразу, а когда заметила и проследила за направлением его взгляда, и сама застыла соляным столбом, крепко стискивая в руках хорошо знакомый Инквару флакончик.

— … — беззвучно прошептала она, судя по едва дрогнувшему кривому ротику, и искусник в который раз упрекнул себя за самоуверенность, с которой когда-то отказался учиться чтению слов по губам.

Этот способ невероятно труден и не совсем надежен, так как очень немногие люди произносят слова отчетливо и правильно. Тех, кто мямлит, заикается, глотает окончания или говорит на одном из десятков разных диалектов, — большинство, и понять по обрывкам фраз смысл их речи практически невозможно. Но иногда знание артикуляции дает возможность получать хоть приблизительное представление о сути разговора.

Опомнившийся мальчишка открыл рот, подергал сестру за рукав и снова захлопал губами, как рыба.

Лил бросилась к столу, начиная на нем что-то перебирать, и Инквар тоскливо поморщился.

Видимо, совсем плохи его дела, если даже упрямая горбунья не строит из себя ледяную статую, а помогает брату ухаживать за его фиктивным отцом. Интересно было бы узнать, что именно с ним случилось, но способа, как это сделать и не напугать подопечных, Инквар пока не придумал.

— … — безмолвно объявил Ленс, развернулся и куда-то бесшумно умчался, словно унесенный порывом ветра.

Лил подвинула к постели полукреслице, села в него уверенно, как садятся только на ставшее привычным место, и вызвала этим обыденным поступком новый всплеск тоски у своего хозяина.

Это сколько же он должен был тут пролежать, чтобы все успели так свыкнуться с мебелью?!

«Говорить можешь?» — Горбунья развернула светильник и подняла перед собой листок бумаги.

Инквар подумал, неуверенно открыл рот и снова закрыл. Как ни смешно было признаваться, но начинать разговаривать он почему-то боялся. Почти панически, успев припомнить, что обычно нормальные, здоровые люди слышат свои собственные слова. А он пока не знал, полностью ли здоров, и просто не был готов, произнеся первое слово, не услышать абсолютно ничего. Или вместо слов и фраз уловить лишь глухой гул, какой, как он точно знал, слышат почти полностью оглохшие люди.

Лил задумалась, несколько мгновений смотрела мимо него, по привычке чуть прикусив губу, потом снова начертала на листке несколько слов и поднесла записку к лицу Инквара.

«Если не можешь — мигни два раза».

Инквар прочел и невольно усмехнулся: похоже, девчонка намерена допросить его с пристрастием. Немного посомневался, потом уверенно мигнул один раз.

Горбунья нахмурилась, уставилась на него подозрительным взглядом, затем снова схватилась за грифель.

«Ты не хочешь разговаривать? Тогда мигни один раз!»

Ее упорство, обычно раздражавшее Инквара, на этот раз почему-то начинало веселить его все сильнее, но улыбаться искусник себе не позволил. Посмотрел прямо в зеленые, ждущие глаза и уверенно, с расстановкой, мигнул три раза.

Горбунья беззвучно шевельнула губами и снова задумалась.

На этот раз она размышляла намного дольше, минуты две, и у Инквара тоже появилась возможность порассуждать и принять решение. Очень скоро он отчетливо осознал, что как ни крути, но долго уклоняться от определения величины постигшей его беды не удастся. Да и откладывать на будущее проведение пугающего его эксперимента — тоже. Пора перестать паниковать и