Читать «Дом, который построил…»

Посвящаю моему мужу А.

Счастье – сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в окно.

Ее звали Анной. Было ей несколько за тридцать, и она была писательницей. Да, именно так – писательницей.

Пожалуй, сейчас эта фраза звучит слишком просто и буднично. А старшее поколение еще помнит те времена, когда слово «писатель» произносилось с благоговейным придыханием, и было сродни слову «небожитель». Образы хрестоматийных классиков, чьи бородатые и строгие портреты украшали любой школьный кабинет литературы, без промедления всплывали в памяти каждого мало-мальски грамотного человека при упоминании о представителях этой удивительной и загадочной профессии.

Предполагалось, что их жизнь должна быть совершенно другой, не такой, как у обычных людей, более красивой, интересной, изящной и насыщенной. Оно и понятно, ведь практически всякий представитель человеческого рода, не ограниченный какими-то физическими недостатками, может научиться говорить, читать и писать, но только некоторым из них дана удивительная способность складывать из слов многоцветную мозаику человеческих характеров и плести сюжетные узоры.

В двадцать первом веке стать писателем оказалось гораздо проще, чем, скажем, в девятнадцатом или двадцатом, где так называть себя дерзал далеко не всякий, научившийся соединять буквы в слова. Новые технологии, увы, лишили писательский труд налета благородства, ореола почетности, сделали его чуть ли не общедоступным. Напрочь исчезло таинство созидания, творения. Все стало до обидного просто, даже обыденно.

Клавиатура, мышь и кабель Интернета, – и вот твои опусы уже читают тысячи, а если повезет, то даже и миллионы. И, может оказаться, что успешный блогер, сидящий одновременно в нескольких форумах и наделенный даром интеллигентно хамить и быстро печатать, или рефлексирующий житель ЖЖ, неутомимо фиксирующий свою жизнь, малейшие свои перемещения по ней и возникающие у него при этом мысли и переживания, уже свысока, со снисходительной усмешкой, как на младших братьев, посматривает на некогда авторитетные портреты. И вполне уверенно присматривает себе место рядом с ними, с легкостью выпуская книгу за книгой.

Помилуйте, да кто же теперь читает классиков? У кого на это есть время, а главное желание? Кто способен это переварить? Издательства не рассматривают их издание на предмет прибыли, а больше, как момент престижа, определенного уровня и стиля. Серьезная литература сложна, многостранична и тугоплавка. Она требует усилий для понимания, работы мозга и души. Кипящие гормонами старшеклассники искренне страдают от ее чтения, и еще более искренне возмущаются, что от них ждут содержательных письменных работ о прочитанном. Ну, право же, подумайте сами, что они могут написать? Что придумать? В силу их малоопытного возраста и суетного ума им мало что понятно. Не для неразумных школяров писались эти тексты с многословной вязью описаний красот природы и бездонных и страшных глубин препарированной человеческой души.

Поэтому не будем их осуждать за то, что их «сочинения», словно пазл, состоят из нахватанных отовсюду кусков текста, кочующих по интернету статей и рецензий. Пишут они, бедняги, выдавая чужие умные или не очень умные, но однозначно взрослые мысли за свои.

И сами взрослые об этом по умолчанию знают, и почти не протестуют, готовые на все, чтобы заложить в подрастающее поколение основы образования. Не заставь этих малолетних «гомо сапиенс» читать хотя бы из-под палки серьезную литературу, они ее никогда и не прочитают. Только в детстве на это еще хватает времени, а понимание… ну что же, авось что-то осядет в памяти, зацепится, и прорастет однажды, как прорастают посеянные под зиму семена, пережив осеннюю слякоть и лютую зиму.

А впрочем, мы с вами отвлеклись от темы, и вернемся теперь к нашей Анне.

К слову сказать, помимо классиков, всегда были и другие, чьи имена не вошли в хрестоматии, но понятны и известны по сей день. Имена тех, кто развлекал и отвлекал от горя и тревог, кто уводил в мечту и бескрайнюю фантазию, воскрешал далекое прошлое и дарил надежду на невозможную любовь.

Так вот, Анна с полным правом причисляла себя к числу последних и была на этом поприще весьма успешна. Ладные и умелые сентиментальные романы выходили из-под ее пера с потрясающей регулярностью. Любительницы ее творчества недолго страдали в ожидании очередного опуса плодовитой литераторши. Она писала быстро, со смаком, страстно, виртуозно описывая взлеты и падения чувств, жизненные и любовные перипетии героев. Ее фантазия, казалось, была неистощима. Даже завистники и злые языки не могли обвинить ее в перепевках или повторениях сюжета. Отнюдь, каждый роман был захватывающе нов и интересен, и все их объединяло лишь одно – хороший конец. Она была мастером «хеппи энда», что кстати сказать, порой весьма неплохо.

Читательницы ее обожали, а, следовательно, очень скоро ее стали обожать и издатели. Постепенно она стала так популярна, что это начало ее тяготить. В интересах коммерции нужно было мелькать то тут, то там. Ее звали на телевизионные ток-шоу, у нее брали интервью для самых читаемых женских журналов, ее фотографировали, ее узнавали на улице и в транспорте…

И она оказалась не готова к такому шквалу популярности и своей открытой незащищенности перед посторонними взглядами. Ее маленький тихий мирок был словно раздавлен бесцеремонным и циничным любопытством внешнего мира.

Расплодившиеся как грибы после дождя бульварные листки постоянно нуждались в сенсациях и сплетнях. Они делали жизнь более или менее известных людей, в том числе и Анны, совершенно невыносимой. Желание папарацци узнать хоть что-то, выцарапать, подсмотреть и выставить на всеобщее обозрение пропитывало всю ее жизнь, как ядовитый дым. Сообщалось, в каком районе она живет, сколько у нее комнат, на какой машине она ездит, какую одежду носит, где проводит отпуск или выходные, и где у нее целлюлит. Она узнавала из прессы о своих проблемах со здоровьем и измене несуществующего бой-френда.

Все это постепенно привело к тому, что на 35-м году жизни, как-то почти сразу после Нового года, на нее накатила беспросветная хандра, перешедшая весьма плавно в унылую депрессию.

Дело в том, что сама писательница, автор более двух десятков благополучных любовных историй, вовсе не походила ни на одну из своих, уверенных в себе, лишенных комплексов героинь и совершенно не переносила публичности. Скорее наоборот.

Синий чулок. Старая дева. Нелюдимая. Затворница. Любое из этих определений по отдельности и все вместе без исключения подходили ей как нельзя лучше. Молодая, успешная, умная, более чем обеспеченная она, тем не менее, жила одна, скромно и тихо, как монашка. В подробностях описывая чужие жаркие страсти, она сама одиноко спала на кровати, слишком просторной для ее субтильного тела, согретая лишь одеялами и грелкой.

Лет сто назад ее бы посчитали даже красивой, но сейчас в моде более яркий тип женщин. Их красота поражает и оглушает и ее