Читать «Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра»

Моей матери, которая научила меня любить книги и открыла двери в Нарнию, Перн и Средиземье.

И моему отцу, который научил меня, что, если уж собираешься что-то сделать, надо делать это не торопясь и с умом.

…Всем читателям черновых вариантов. Вас – легион, упомянуть всех невозможно, однако всех вас я люблю. Если я не бросил писать, то только благодаря вашей поддержке. Если я смог стать лучше, то только благодаря вашей критике. Если бы не вы, я бы не смог одержать победу…

…На конкурсе «Writers of the Future». Если бы не его мастер-классы, я никогда бы не встретился ни с моими замечательными товарищами по 18-му тому антологии, ни с…

…Кевином Дж. Андерсоном. Если бы не его советы, я бы никогда не познакомился с…

…Мэттом Байалером, лучшим литагентом на свете. Если бы не его руководство, я бы никогда не продал эту книгу…

…Бетси Волхейм, замечательному редактору и директору издательства DAW. Если бы не она, вы не держали бы сейчас в руках эту книгу. Какую-нибудь похожую – может быть; но вот этой книги бы не существовало.

И, наконец, мистеру Бохейджу, моему школьному учителю истории. В 1989 году я ему обещал, что упомяну о нем в своем первом романе. А обещания надо выполнять!

Снова наступила ночь. Трактир «Путеводный камень» погрузился в молчание, и молчание это состояло из трех частей.

На поверхности лежала гулкая тишина, возникшая от того, чего там недоставало. Будь та ночь ветреной, ветер вздыхал бы в ветвях деревьев, поскрипывала бы трактирная вывеска, раскачиваясь на крюках, и молчание унеслось бы прочь по дороге, как прошлогодняя палая листва. Будь в трактире толпа народа – или хотя бы небольшая компания, – молчание наполнилось бы болтовней и смехом, топотом и гвалтом, какие ожидаешь услышать из питейного заведения в глухой ночной час. Играй здесь музыка… но нет, конечно, музыки не было. На самом деле ничего этого не было, и молчание никуда не девалось.

В «Путеводном камне» в углу у стойки притулились двое. Они пили с молчаливой решимостью, избегая всерьез обсуждать тревожные вести. И тем самым добавляли к большой, гулкой тишине свое маленькое, угрюмое молчание. Вместе они образовывали некий сплав, своего рода контрапункт.

Третье молчание заметить было не так просто. Но, если вслушиваться в течение часа, его можно было ощутить в деревянном полу под ногами, в грубых, потрескавшихся бочках за стойкой. В массивности черного каменного очага, хранящего жар давно потухшего огня. В медленных взмахах белой тряпки, скользящей вдоль досок стойки. И в руках стоящего за стойкой человека, упорно полирующего красное дерево, которое уже и так блестело в свете ламп.

Человек был ярко-рыжий – рыжий, как огонь. Глаза у него были темные и отстраненные, и двигался он с ненавязчивой уверенностью, свойственной тем, кому многое известно.

«Путеводный камень» принадлежал ему, и третье молчание – тоже. Неудивительно, что молчание это было самым большим из трех: оно окутывало два первых, поглощало их – бездонное и безбрежное, словно конец осени, тяжелое, как окатанный рекой валун. То была терпеливая покорность срезанного цветка – молчание человека, ожидающего смерти.

Был вечер поверженья, и в трактире «Путеводный камень» собрались привычные завсегдатаи. Пять человек – сборище небольшое; однако же нынче в «Путеводном камне» редко собиралось больше пятерых – такие уж времена настали.

Старина Коб честно играл свою роль рассказчика и советчика. Люди у стойки попивали пивко и слушали. В каморке за стойкой молодой трактирщик стоял, прячась от глаз за дверью, и улыбался, слушая знакомую историю.

– Вот как-то раз очнулся Таборлин Великий и видит, что заточили его в высокой башне. У него отобрали меч и лишили его всех волшебных предметов: ключ, монетка, свеча – все пропало. Но если бы только это! Видит он… – Коб выдержал паузу для пущего эффекта, – что все лампы на стенах горят синим пламенем!

Грэм, Джейк и Шеп кивнули. Трое друзей выросли вместе, слушая рассказы Коба и не слушая его советов.

Коб пристально посмотрел на своего самого нового и самого внимательного слушателя – ученика кузнеца.

– А знаешь ли ты, мальчик, что это означает?

Кузнецова ученика все звали «мальчиком», хотя он был на ладонь выше остальных. Маленькие городки – дело такое: ходить ему в «мальчиках» до тех пор, пока бородой не обрастет или пока нос кому-нибудь не расквасит за «мальчика».

Мальчик медленно кивнул:

– Чандрианы.

– Ве-ерно! – одобрительно протянул Коб. – Чандрианы! Синий огонь – один из их знаков. И вот, значит, он…

– Но как же они его нашли-то? – перебил мальчик. – И почему не убили сразу, пока была возможность?

– Помолчи пока, дослушаешь до конца – все поймешь, – сказал Джейк. – Пусть рассказывает!

– Да ладно тебе, Джейк, – возразил Грэм. – Мальчику просто любопытно. А ты пей, пей свое пиво!

– Да я уж все выпил! – буркнул Джейк. – Я бы еще взял, да трактирщик наш до сих пор у себя в каморке крыс свежует!

Джейк гулко постучал пустой кружкой по стойке красного дерева и крикнул:

– Эгей! Мы тут от жажды помираем!

Появился трактирщик с пятью мисками рагу и двумя караваями теплого хлеба. Он проворно и деловито налил Джейку, Шепу и Старине Кобу еще пива.

Посетителям временно стало не до историй – они занялись ужином. Старина Коб умял рагу с хищной деловитостью записного холостяка. Остальные еще только на миски дули, а Коб уже дожевал свой хлеб и вернулся к рассказу.

– Так вот, Таборлину надо было сбежать, однако, оглядевшись по сторонам, он увидел, что в его темнице нет ни двери, ни окон. Всюду, куда ни глянь, – сплошной гладкий твердый камень. Из такой темницы ни одному человеку не вырваться.

Но Таборлин знал имена всего, что есть на свете, и потому все на свете повиновалось его слову. И сказал он камню: «Рассыпься!» – и камень рассыпался. Стена разорвалась, точно бумага, и сквозь пролом увидел Таборлин небо и вдохнул душистый весенний воздух. Шагнул он на край, посмотрел вниз и, не раздумывая, бросился в пропасть…

Глаза у мальчика расширились:

– Не может быть!

Коб кивнул с серьезным видом:

– Таборлин рухнул вниз, но не отчаялся. Ибо он знал имя ветра, и потому ветер подчинился ему. Заговорил он с ветром, и ветер ласково подхватил его в свои объятия. Он опустил Таборлина на землю легко, точно пушинку, и поставил его на ноги нежно, точно матушка поцеловала.

Очутившись на земле, Таборлин ощупал свой бок там, куда его пырнули, и увидел, что на том месте не осталось и царапины. Может быть, ему просто повезло, а может быть, – Коб многозначительно постучал себя пальцем по носу, – дело было в том амулете, что он носил под