— А если…
— Никаких «если», Тимофей. Или помогаешь в библиотеке, или пакуй чемоданы и на вольные хлеба, — я пожал плечами. По крайней мере, можно будет отоспаться после ночных смен на вокзале и сохранить за собой место.
— Ладно. Согласен.
— Вот и замечательно, гражданин Кляйн. После занятий ступайте на новое место и найдите там Евгению Альбертовну. Она вам расскажет про обязанности, — я, было, поднялся, но Петр Моисеевич сурово вздохнул. – И не пытайся меня обмануть, Тимофей. Если я узнаю, что ты пропустил хотя бы один день, то можешь смело прощаться с родными стенами и со своими шикарными волосами. Отрежу, видит Бог. Все. Иди отсюда. И передай Елизавете Сергеевне, чтобы сделала мне чай. Черный, с лимоном.
— Так точно, — выдохнул я. Час от часу не легче.
Выйдя из кабинета и передав слова декана секретарю, я отправился на третий этаж, где вовсю шла лекция по философии. Впрочем, у меня была железная отмазка в виде того, что со мной проводилась воспитательная беседа. Так и вышло. Преподаватель, конечно, поджал губы, но милостиво разрешил мне сесть на свое место. С Петром Моисеевичем старались не пререкаться даже самые авторитетные педагоги. Юркнув за парту, я облегченно вздохнул и откинулся на скрипящем стуле. Пользуясь моментом, пока преподаватель ничего не видит, ко мне сразу же подсел мой однокурсник, Ванька.
— Сильно досталось от иудея? – зашептал он, пожав мою руку. Я помотал головой. – Выгоняет тебя?
— Нет. Отработки на каникулах назначил, — также шепотом ответил я, доставая тетрадь и ручку. – Давай на перекуре поболтаем. Какая тема?
— Ницше с его «Заратустрой».
— Фу. Это же изнасилование мозга в грубой форме. За что так с нами?
— А я о чем? – усмехнулся Ваня и перебежал за свою парту, оставив меня в одиночестве корпеть над конспектом о ненавистном Фридрихе Вильгельме.
Когда пары благополучно закончились и все студенты выбежали на воздух, дабы затянуться горьким дымом от разнокалиберных сигарет, я дождался Ваньку, который что-то спрашивал у преподавателя, а затем, вместе с ним, двинулся на улицу.
— Пидерсия, мужик, — сокрушенно вздохнул друг, выпуская аккуратные колечки. В жарком июньском воздухе не было и намека на ветерок, благодаря чему, Ваня мог себя почувствовать Гендальфом Серым, развлекающим целый табун гномов перед походом к Одинокой горе.
— Вот, вот. Теперь мне месяц каникул торчать здесь в библиотеке, — кисло ответил я. – Не подумай, я люблю читать. Но предпочитаю делать это в теплой кроватке дома, чем в пыльной библиотеке под надзором Гиены Альбертовны. Сегодня вообще с братом двоюродным планировал предаться почитанию Диониса в компании его друзей. Он меня давно уже зазывает.
— Да ладно. Время быстро пройдет, а может тебе понравится. Соблазнишь нашу Евгешу на пыльных фолиантах по химии и биологии. И понесет она, и родит тебе сына. Ай! – я извернулся и от души залепил другу подзатыльник. – Злой ты, Тимка. Даром, что Кляйн.
— Иди ты, — отмахнулся я. – Ладно, пора мне. Пока Моисеевич весь ВУЗ на уши не поднял в поисках моей душонки.
— Чеши, коротышка, — благодушно разрешил Ваня и побежал к девчатам, которые ждали его возле троллейбусной остановки. Я тоскливо проследил за ним и, поправив рюкзак, пошел обратно, пока декан действительно не начал искать нерадивого студента.
Библиотека была очень таинственным местом. Здесь, в окружении пыльных томов и забытых изданий, царствовала Евгения Альбертовна, которую большая часть учащихся и преподавателей звали Гиеной. И было за что.
Евгения Альбертовна была старой девой в самом расцвете своих сил. Она безответно любила только две вещи. Собственную кошку Асю и книги, которыми заведовала. Горе тому студенту, кто умудрялся надорвать страницу выданной ему книги или же подвергал членовредительству обложки. Гиена плевалась ядом и устраивала несчастному настоящий Ад и Израиль, пока голова провинившегося не пухла от обилия гневных эпитетов библиотекаря. Даже я, со всей любовью к книгам, старался не беспокоить владыку пыльных фолиантов и скрижалей знаний без подходящей на то причины. Но сейчас за меня все решил Петр Моисеевич, наказав отрабатывать прогулы.
Войдя в библиотеку, я направился к одинокому столу у самого входа. Это был личный трон Гиены, за которым сейчас никого не было. От скуки, я принялся рисовать шариковой ручкой, обмотанной крепкой цепью, на клочке бумаги, пока рядом со мной не раздался визгливый голос.
— Чего надо? Положи ручку и не трогай ничего, — да, это была Гиена собственной персоной. Тощая, как жердь, с черными глазами-бусинками и острым носом, что делал ее похожей на злую ведьму, которых пачками сжигали в Средневековье во славу церкви. Она поправила шерстяной жилет и надменно сжала губки, благодаря чему эти самые губки пропали вовсе.
— Здравствуйте, Гие… эм, Евгения Альбертовна, — улыбнулся я, стараясь пробудить в жестокой женщине хоть какую-нибудь искру тепла и участия. Взгляд библиотекарши похолодел на несколько градусов ниже нуля. – Петр Моисеевич велел мне помогать вам…
— Знаю, — жестко ответила она. – Он уже звонил и уточнял, приходил ли некий Тимофей Кляйн. Еврей?
— Немецкие корни, Евгения Альбертовна, — поправил я, чем не заработал себе лишних баллов.
— Плевать. Дело поставим следующим образом. Ты не попадаешься мне на глаза и разбираешь книгохранилище. Сортируешь найденные книги по полкам и вносишь данные в компьютер. Надеюсь, он еще работает, иначе придется записывать в журнал. Руками.
— Хорошо, — вздохнул я, скидывая сумку. – Какой у меня график?
— День работаешь, день отдыхаешь. С восьми до пяти. И так в течение месяца, Найн.
— Кляйн. Ясно, Евгения Альбертовна. Можно приступать?
— Вперед и с песней, — визгливо ответила библиотекарша. – Пошли. Покажу, что надо делать.
Через один неполный час я проклял это место, Гиену и Петра Моисеевича. А также свою собственную безответственность, приведшую к возникновению этой патовой ситуации. Главной проблемой была пыль, которая толстым слоем покрывала книги, стеллажи и старенький компьютер, стоящий возле единственного маленького окошка в углу. Поначалу системный блок пискнул, тускло сверкнул лампочками на корпусе и умолк. Не помогли даже целительные пинки по коробке, пока я не разобрал престарелую модель и не ужаснулся от того, что увидел. Радиатор охлаждения, вентиляторы, оперативная память – все это было в слое бурой кудрявой пыли, которая отчаянно цеплялась мохнатыми конечностями за внутренности системного блока. Я слезно выпросил у Евгении Альбертовны час отгула и бегом помчался в ближайший компьютерный магазин, где купил несколько баллонов со сжатым воздухом, чистящие салфетки и термопасту для процессора. Затем еще один час я убил на то, чтобы запустить допотопный агрегат, работавший