Читать «Конфедерат. Рождение нации»

Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков.

США, Вашингтон, май 1862 года

Итоги сражения при Геттисберге произвели в Вашингтоне эффект разорвавшейся бомбы. И это было заметно везде: на улицах, в богатых домах, в Капитолии и даже в Белом доме. Страх! Именно он незримой вуалью накрыл город и не собирался развеиваться без веской на то причины.

Янки определённо было чего бояться! Полный разгром армии Мак-Клеллана при Геттисберге вызвал у вашингтонцев чувства, сравнимые с теми, что обуревали их после поражения при Булл-Ране. Но теперь всё обстояло куда хуже. Хотя бы потому, что Булл-Ран был в самом начале войны, первым по-настоящему крупным сражением, в котором возможно всякое. Сразу вспоминалась и неспособность командования конфедератов грамотно воспользоваться плодами той победы, она тоже переломила упаднические настроения в готовность продолжать войну. Зато в настоящее время…

Теперь разгром при Геттисберге при всём на то желании нельзя было выдать за случай, за единичную неудачу. С треском проигранное янкесами сражение оказалось лишь жирной чертой под теми проблемами, которые обрушились на США гораздо раньше. Потеря Калифорнии, восстание мормонов, и выход их из состава США с образованием собственного и уже признанного Конфедерацией государства Дезерет. Остановленная на полпути армия генерала Гранта опять же. И, в завершение всего, этот самый Геттисберг, где, подгоняемый приказами из Белого дома, командующий Потомакской армией Мак-Клеллан попытался остановить и, пользуясь превосходством в численности, разгромить Потомакскую же армию генерала Борегара. Известного полководца, одержавшего победу при Булл-Ране, но которому не дали ею воспользоваться.

Результат? Более двадцати тысяч убитых, свыше десяти тысяч в плену. От более чем пятидесятитысячной армии остались ошмётки, к тому же в большинстве своём лишившиеся боевого духа. Эти остатки армии только и могли отступить ближе к столице и начать оборудовать позиции в надежде, что им удастся остановить наступление конфедератов на Вашингтон. А правительство и лично президент Линкольн готовились в любой момент сняться с насиженных мест и переместиться в Филадельфию. Почему туда? Не столь наглядно, как Нью-Йорк, где под боком пароходы, в том числе и довольно скоростные. Некоторые из власть имущих обладали очень хорошо развитым инстинктом самосохранения, а значит, чувствовали, когда начинает пахнуть палёным и пора собирать манатки.

Определённые надежды у тамошнего истеблишмента оставались лишь на идущие на помощь части армии генерала Гранта, показавшего себя умелым военачальником, не чета Мак-Дауэллу, Мак-Клеллану и прочим. Но надежды – это одно, а реальность порой оборачивается чем-то совершенно иным.

Борегар не двинулся на Вашингтон, к которому стягивали все резервы и вообще части, не жизненно необходимые на других территориях страны. Он, отправив часть своей армии обратно – с ранеными, пленными и трофеями – рванулся к Гаррисбергу, этому важнейшему железнодорожному узлу. Добравшись же туда, устроил абсолютный хаос, уничтожая всё, связанное с железнодорожными путями и просто с промышленностью. Знающие люди не сомневались, столь серьёзное разрушение железнодорожного сообщения сделает доставку важных грузов с востока на запад более медленной, что в условиях ведущейся изнурительной войны являлось тяжёлым ударом… очередным из них.

Уничтожив всё, до чего дотянулись руки, и на что хватило имеющейся взрывчатки, части Борегара отступили, причём избегая каких-либо попыток продолжить активные действия. Казалось, что наступление не входило в его планы.

Так и оказалось. В наступление перешла не Потомакская армия Борегара, а Теннесийская Джексона. Помилуй бог, чего ей было не перейти, если большая часть армии Гранта снялась с позиций и двинулась на выручку столице? Теперь всем было понятно, что в самом скором времени под контроль Конфедерации перейдет не только отбитая было Грантом территория Кентукки, но и та часть штата, которая ранее поддержала федеральное правительство.

Стоило ли удивляться тому, что многие из власть имущих и финансовых воротил – особенно причастных к поддержке как собственно Линкольна, так и аболиционистских движений – всерьез задумались о скорейшей продаже имущества и эмиграции куда-нибудь в Европу. Явный признак неверия самой верхушки США в то, что удастся выиграть ту войну. А неверие верхушки и её действия никогда не оставались незамеченными теми, кто находится на более низких ступенях иерархии. Вот-вот могла начаться всеобщая паника, способная поставить жирный крест на самих США.

Вот в такой тревожной и грозящей окончательно выйти из-под контроля обстановке президент Авраам Линкольн принимал посла Великобритании, виконта Ричарда Бикертона Лайонса. Причём встреча состоялась по инициативе посла, настаивавшего на скорейшем её проведении.

Это было не совсем ожидаемо, но в то же время настраивало Линкольна на оптимистичный лад. Хотя бы потому, что виконт Лайонс был убеждённым сторонником того курса, который проводился нынешним президентом США. Отношение же британского посла к Конфедерации было явное, не скрываемое и весьма нелицеприятное для последней. Чего стоили эпитеты вроде «источник заразы для всего цивилизованного мира»! Лучшего посла от столь могущественной империи Линкольн и пожелать не мог. И вот теперь этот самый разговор. Разговор без присутствия посторонних лиц, в закрытом кабинете, что несомненно подразумевало его повышенную секретность.

Виконт стоял у камина, глядя на языки пламени, лижущие аккуратно нарубленные поленья, и изредка прикладывался к бокалу с хересом. Ну, а президент, выглядевший совсем усталым и измотанным от груза свалившихся на него проблем, сидел в кресле, смотря то на посла, то в окно, за которым накрапывал мелкий, противный дождь. Смотрел и ждал, когда же виконт Лайонс перейдёт от общих фраз о погоде, последних светских сплетен из Лондона и прочей чепухи к тому делу, ради которого тут появился. Шутка была в том, что посланник королевы Виктории не спешил, явно доводя его, Линкольна, до нужной кондиции. Обычное поведение дипломата, который заранее ставит себя в выигрышное положение перед собеседником, напоминая о необходимости встречи первым делом не для себя, для иной стороны. Что ж, сейчас Лайонс имел на это право, ведь не его страна явственно проигрывала в разгоревшемся пламени гражданской войны.

– Я вижу, что новости о семье лорда Пальмерстона вам сейчас не особенно интересны, господин президент, – тень ироничной улыбки на мгновение появилась и тут же исчезла с лица виконта. – Ваше право. Тогда оставим прелюдию и перейдём к тому, ради чего я попросил вас о встрече. Вы готовы к этому?

– Конечно.

– Это хорошо, – покинув, наконец, место около камина, посол подошёл к массивному, украшенному резьбой креслу из красного дерева, в котором и устроился, не забыв поставить на столик рядом как бокал с хересом, так и бутылку с этим же напитком. – Вы проигрываете войну Конфедерации, это очевидно.

– Граждане Соединённых