Читать «Как стереотипы заставляют мозг тупеть»

Япомню, как впервые понял, что я черный. Мне было лет семь-восемь, я шел из школы с соседскими детьми в последний учебный день – перед нами лежало все лето, и я узнал, что «черные» дети не могут плавать в бассейне нашего парка, за исключением дневного времени в среду. Тогда по средам, завязав купальники потуже в полотенце, мы двигались караваном из нашего района к священному бассейну в прилегающем белом районе. Странное еженедельное паломничество. Оно отражает расовый порядок времени и места – Чикаго, 1950-е и начало 1960-х. Для меня состоялось то, что психолог Уильям Кросс называет «встречей» с фактом существования расового порядка. Влияние порядка на мою жизнь казалось огромным – жизнь, в которой можно плавать только днем в среду? Почему? Более того, впереди были новые проявления. Затем я обнаружил, что мы, черные[1] дети, – мы, кстати, жили в одном районе и до той встречи были просто детьми – не могли кататься на роллердроме во все дни, кроме вечера четверга. Мы могли приходить постоянно, но кататься только вечером в четверг. Сегрегацию было трудно не замечать. Ошибки дорого стоили, как например: в возрасте тринадцати лет я приехал к шести утра устраиваться на поле для гольфа носильщиком, прождал весь день, чтобы услышать, что они не нанимают негров. Так я узнал, что я черный. Я не знал, что означает быть чернокожим, но начинал понимать, что ничего хорошего в этом нет.

За десятилетия ретроспективного подхода я пришел к мысли, что понимаю то, что произошло. Я столкнулся ни с чем меньшим, чем с условием жизни: что важно – условием жизни, привязанным к моей расе, к моему черному цвету кожи в то время в том месте. Условие очень простое: если я присоединялся к каравану и шел в бассейн в среду днем, тогда я проходил; если я шел в бассейн в любое другое время, тогда я не заходил. Для семи-восьмилетнего меня плохое условие. Но хуже всего не само условие. Например, если бы родители навязали его мне за то, что я не вынес мусор, я не расстроился бы так сильно. Меня убивало, что условие ставится по цвету кожи. Я ничего не мог с этим поделать, и, если черная кожа могла помешать мне плавать, что еще она могла на меня навлечь?

В интервью много лет спустя студент, с которым вы еще встретитесь в книге, описывал мне подобный опыт. Он был одним из двух белых в группе по афроамериканской политологии, состоящей преимущественно из чернокожих и цветных студентов. Он тоже описал мне условие жизни: если он говорил что-то, что показывало его незнание афроамериканских порядков или затруднение в суждениях, его слова сразу считали расово окрашенными или хуже; если он молчал, то в основном избегал подозрений со стороны одногруппников. Его условие, как мое условие с бассейном, заставляло его ощутить свою расовую принадлежность, свою белизну, в то время в том месте, о чем он раньше не задумывался.

После таких происшествий возникают сложные вопросы. Будут новые условия? Сколько? В каких сферах жизни? Они коснутся важных вещей? Можно их избежать? Их нужно ждать?

Когда я столкнулся с ограничениями в бассейне, они меня заворожили. Откуда они взялись? Условия жизни, связанные с идентичностью, до сих пор поражают меня. Но теперь у меня есть рабочая гипотеза, откуда они берутся. Они происходят из способа, которым общество в данное время в данном месте организовано вокруг некой идентичности –