Читать «Россия против России. Гражданская война не закончилась»

Леонид Михайлович Млечин   

Россия против России. Гражданская война не закончилась 

Вспомнить всё –   

Текст предоставлен правообладателем

«Россия против России. Гражданская война не закончилась/ Леонид Млечин»: Аргументы недели; Москва; 2018

ISBN 978-5-6040605-3-7

2

Аннотация 

Гражданская  война  самая  страшная  –  наряду  с  Великой  Отечественной  – 

катастрофа,  постигшая  нашу  страну  в  ХХ  веке.  Незримо  она  присутствует  и  в  нашей 

сегодняшней  жизни.  Семена  многих  конфликтов  были  посеяны  именно  тогда.  Многие 

проблемы,  с  которыми  сталкивается  сейчас  Россия, –  территориальные,  политические,экономические,  моральные  –  порождены  пролитой  тогда  кровью.  Когда  прекратилась 

Гражданская? Кто может назвать точную дату? И закончилась ли она?.. 

Леонид Млечин 

Россия против России. Гражданская война не закончилась 

От автора 

Для  моего  поколения  Гражданская  война  –  это  фильм  «Неуловимые  мстители».

Прекрасно  снятый  и  невероятно  популярный.  Вершина  жанра  –  я  школьником  смотрел  его

много  раз!  И  вот  что  получилось:  фильм  о  приключениях  неуловимых  и  стал  зримым

образом  Гражданской  войны.  Увлекательная  авантюра,  в  которой,  может  быть,  даже

хотелось бы участвовать.

Гражданская  война  в  советское  время  –  самый  удобный  исторический  фон  для

приключенческих  картин.  И  усилиями  кинематографистов  она  превратилась  в  череду

занятных и увлекательных похождений.

А  ведь  Гражданская  война,  с  моей  точки  зрения,  самая  страшная  –  наряду  с  Великой

Отечественной  –  катастрофа,  постигшая  нашу  страну  в  XX  веке.  Невероятное  бедствие, которое  не  с  чем  сравнить.  Полное  разрушение  нормальной  жизни.  И  никого  не  миновала

чаша сия. Невозможно было отсидеться в стороне, остаться над схваткой, убежать, спастись.

В  отличие  от  других  войн,  когда  существовали  фронт  и  тыл,  Гражданская  охватила  всю

страну, и воевали все. Число убитых меньше, чем в Великую Отечественную. Но масштабы

ущерба,  и  не  только  материального,  но  и  морально-нравственного,  пожалуй,  еще  более

значительные.

Война  расколола  страну  и  народ.  Рассекла  семьи.  Брат  пошел  на  брата,  сын  на  отца.

Невероятное ожесточение и цинизм, хаос и всеобщее ослепление выпустили на волю худшие

человеческие  инстинкты.  Невероятное  озлобление  и  презрение  к  человеческой  жизни, воспитанные  затянувшейся  Первой  мировой  войной,  умножились  на  полную

безнаказанность,  рожденную  Великой  русской  революцией.  И  только  кажется,  что  нам

известна история этой войны.

Историки  по-прежнему  занимают  позиции  по  разные  стороны  научного  фронта:  одни

на  стороне  белых,  другие  –  на  стороне  красных.  Поэтому  все  еще  нет  целостной  картины

того, что происходило в нашей стране. В реальности в Гражданской войне никто не остался

чистеньким.

Но можно ли преодолеть споры «за» и «против» красных и белых?

В Гражданскую все ненавидели всех. Эта война заставила ненавидеть всех и  каждого.

Приучила  повсюду  видеть  врагов  и  безжалостно  их  уничтожать,  что  считалось  благим

делом. А вот кто враг – в Гражданскую войну каждый решал сам.

Масштабы  потерь  в  этой  войне  не  оценены  и  по  сей  день.  А  глубинные  последствия

еще  не  осмыслены.  В  определенном  смысле  Гражданская  война  продолжалась  в  нашей

стране еще многие десятилетия. Но общество не решается это осознать.

Гражданская  война  незримо  присутствует  и  в  нашей  сегодняшней  жизни.  Семена

многих  конфликтов  были  посеяны  именно  тогда.  Многие  проблемы,  с  которыми

сталкивается  наша  страна, –  территориальные,  политические,  экономические,  моральные  –

порождены пролитой тогда кровью.

3

Великая Отечественная закончилась 9 мая 1945 года. Когда прекратилась Гражданская?

Кто может назвать точную дату? И закончилась ли она?..

Но прежде всего нужно ответить на вопрос: а когда она началась?

Часть первая 

С чего все началось 

Враги народа 

Не  точнее  ли  будет  сказать,  что  Гражданская  война  вспыхнула  сразу  же  после  25

октября  1917  года?  Большевики  совершили  военный  переворот,  свергли  Временное

правительство и взяли власть с обещанием раздавить классового врага. Вероятно, до того как

они захватили Зимний дворец, это носило теоретический характер.

Страсти  накалялись  постепенно.  Но  общество  довольно  быстро  оказалось  готово  к

террору.  Едва  отрекся  от  престола  император  Николай II,  как  в  газете  «Известия

Петроградского  совета  рабочих  депутатов»  1 марта  1917  года  появилась  заметка  под

названием «Враги народа». Речь шла об аресте царских министров.

Кажется,  это  первое  в  России  использование  словосочетания,  которое  станет  таким

пугающим, –  «враг  народа».  Вначале  было  слово…  Тот  самый  случай.  Но  и  дела  не

заставили  себя  ждать.  Идея  вооруженной  революции  породила  вооруженную

контрреволюцию.

Владимир Ильич Ленин всю свою сознательную жизнь шел к революции и точно знал, что  ему  делать,  когда  возьмет  власть.  В  отличие  от  главы  Временного  правительства

Александра  Федоровича  Керенского,  на  которого  премьерские  обязанности  свалились

совершенно  неожиданно.  Он  наотрез  отказывался  подписывать  смертные  приговоры:  как

можно  распоряжаться  чужими  жизнями?!  А  Ленин  не  сомневался:  без  крови  власть  не

сохранить.

Русская  революционерка  вспоминала,  как  задолго  до  революции  небольшая  группа

эмигрантов  оказалась  в  невероятно  красивых  местах.  Все,  как  завороженные,  любовались

природой. И только Ленин был поглощен мучившими его мыслями:

– А здорово нам гадят меньшевики!..

Слушатель  эмигрантской  партийной  школы  во  французском  городке  Лонжюмо

вспоминал,  как  молодой  еще  вождь  большевиков  предсказывал:  в будущей  революции

меньшевики будут только мешать. После занятий укоризненно заметил Ленину:

– Уж очень вы, Владимир Ильич, свирепо относитесь к меньшевикам.

Все-таки  и  большевики,  и  меньшевики  входили  в  одну  социал-демократическую

партию. Революционеры легко переходили из одного крыла в другое. Разногласия, казалось, касаются лишь тактики и методов.

Ленин, усевшись на велосипед, посоветовал:

– Если схватили меньшевика за горло, так душите.

– А дальше что?

– Прислушайтесь: если дышит, душите, пока не перестанет дышать.

И укатил на велосипеде.

Через  десять  дней  после  Октябрьского  переворота  в  «Известиях  ЦИК»  появилась

статья  «Террор  и  гражданская  война».  В  ней  говорилось:  «Странны,  если  не  сказать  более, требования  о  прекращении  террора,  о  восстановлении  гражданских  свобод».  Это  была

принципиальная  позиция  советской  власти:  переустройство  жизни  требует  террора  и

бесправия. Так и получилось.

На заседании ЦК партии Ленин недовольно заметил товарищам:

– Большевики часто чересчур добродушны. Мы должны применить силу.

Выступая на заседании Петроградского комитета партии, пообещал:

– Когда  нам  необходимо  арестовывать  –  мы  будем…  Когда  кричали  об  арестах,  то

4

тверской мужичок пришел и сказал: «Всех их арестуйте». Вот это я понимаю. Вот он имеет

понимание, что такое диктатура пролетариата.

На III съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Ленин объявил:

– Ни  один  еще  вопрос  классовой  борьбы  не  решался  в  истории  иначе  как  насилием.

Насилие,  когда  оно  происходит  со  стороны  трудящихся,  эксплуатируемых  масс  против

эксплуататоров, – да, мы за такое насилие!

Не  наступление  белой  армии  (она  еще  не  сформировалась),  не  действия

контрреволюции  (ее  еще  не  было),  не  высадка  войск  Антанты  (они  сражались  против

кайзеровской  Германии  и  ее  союзников),  а  собственные  представления  Ленина  о

мироустройстве вели его к установлению тоталитарного режима и уничтожению тех, кого он

считал врагами.

22  ноября  1917  года  глава  советского  правительства  подписал  декрет  № 1,  которым

отменил все старые законы и разогнал старый суд. Заодно ликвидировали институт судебных

следователей,  прокурорского  надзора  и  адвокатуру.  Декрет  учреждал  «рабочие  и

крестьянские революционные трибуналы». Страна вступила в эпоху беззакония – в прямом и

переносном  смысле.  Ленинцы  исходили  из  того,  что  правосудие  служит  государству.

Политическая  целесообразность  важнее  норм  права.  Власть  не  правосудие  осуществляет,  а

устраняет политических врагов.

Трибуналы  руководствовались  революционным  чутьем  и  социалистическим

правосознанием.  Если председатель трибунала  считал, что перед ним преступник, – значит, так  и  есть.  Соратники  и  подчиненные  Ленина  по  всей  стране  охотно  ставили  к  стенке

«врагов народа и революции».

Вечером 28 ноября 1917 года Ленин подписал декрет Совета народных комиссаров «Об

аресте  вождей  гражданской  войны  против  революции»:  «Члены  руководящих  учреждений

партии  кадетов,  как  партии  врагов  народа,  подлежат  аресту  и  преданию  суду

революционных  трибуналов».  Кадеты  –  партия  адвокатов  и  профессоров!  Никому  не

угрожавшая!

Для  того  чтобы  угрозы  стали  реальностью,  не  хватало  только  универсального

инструмента для уничтожения всех, кого признают врагами.

Всероссийскую  чрезвычайную  комиссию  по  борьбе  с  контрреволюцией  и  саботажем

(ВЧК)  большевики  образовали  в  декабре  1917  года  для  того,  чтобы  справиться  с

чиновниками,  которые  бойкотировали  новую  власть  и  не  желали  подчиняться  Совету

народных  комиссаров.  Но  руководители  партии  быстро  поняли  цену  ВЧК  как  важнейшего

инструмента тотального контроля над страной.

Создатель  системы  госбезопасности  Феликс  Эдмундович  Дзержинский  видел  в  ВЧК

особый орган, имеющий право самостоятельно уничтожать врагов: «Право расстрела для ЧК

чрезвычайно важно». Он добился этого права для чекистов, и кровь полилась рекой. Страна с

ужасом заговорила о «кожаных людях». Кожаные куртки чекистам нравились не потому, что

они  предчувствовали  моду  на  кожу.  В  кожаных  куртках  не  заводились  вши.  В  те  годы  это

было очень важно: вши – переносчики тифа, который косил людей и на фронте, и в тылу.

21  февраля  1918  года  Совнарком  утвердил  декрет  «Социалистическое  отечество  в

опасности!».  Он  грозил  расстрелом  как  внесудебной  мерой  наказания  «неприятельским

агентам,  германским  шпионам,  контрреволюционным  агитаторам,  спекулянтам,  громилам, хулиганам». Важно отметить эту формулировку: внесудебная мера наказания!

Приказом  Наркомата  просвещения  закрыли  все  юридические  факультеты.  Приказ

вошел  в  историю.  «В  бесправной  стране  права  знать  не  нужно», –  горько  констатировал

профессор-историк  Юрий  Владимирович  Готье,  запечатлевший  в  своем  дневнике

революционную эпоху.

Может быть, прав француз Гюстав Флобер, заметивший, что «в каждом революционере

прячется жандарм»?

Нарком  внутренних  дел  Советской  России  Григорий  Иванович  Петровский  разослал

всем местным органам власти циркулярную телеграмму:

5

«Применение  массового  террора  по  отношению  к  буржуазии  является  пока  словами.

Надо покончить  с  расхлябанностью и разгильдяйством. Надо всему этому положить конец.

Предписываем  всем  Советам  немедленно  произвести  арест  правых  эсеров,  представителей

крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников».

«Массовый террор» – это не фигура речи, а указание.

Когда  начались  повальные  аресты  и  хватали  известных  и  уважаемых  ученых  и

общественных  деятелей,  нашлись  уважаемые  и  еще  не  запуганные  люди,  воззвавшие  к

Ленину:  прекратите  произвол!  Известная  актриса  Мария  Федоровна  Андреева,  много

сделавшая  для  большевиков,  жена  Максима  Горького,  ходатайствовала  об  освобождении

заведомо  невиновных.  Ленин  откровенно  ей  объяснил:  «Нельзя  не  арестовывать,  для

предупреждения  заговоров,  всей  кадетской  и  околокадетской  публики…  Преступно  не

арестовывать ее».

Арестовали  председателя  Всероссийского  союза  журналистов  Михаила  Андреевича

Осоргина. Следователь задал ему обычный в те годы вопрос:

– Как вы относитесь к советской власти?

– С  удивлением, –  признался  Осоргин, –  буря  выродилась  в  привычный  полицейский

быт.

Жестокость,  ничем  не  сдерживаемая,  широко  распространилась  в  аппарате

госбезопасности. Беспощадность оправдывалась и поощрялась с самого верха. За либерализм

могли сурово наказать, за излишнее рвение – слегка пожурить.

Главный  редактор  «Правды» и будущий член политбюро Николай Иванович Бухарин, считавшийся  самым  либеральным из большевистских  руководителей,  писал:  «Пролетарское

принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является,  как  ни  парадоксально  это  звучит,  методом  выработки  коммунистического

человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

В  определенном  смысле  Николай  Иванович  оказался  прав.  Беззаконие,  массовый

террор,  ужасы  Гражданской  войны  –  вот  через  какие  испытания  прошли  советские  люди.

Тотальное насилие не могло не сказаться на психике и представлениях о жизни.

Почему  Владимир  Ильич  Ленин,  русский  интеллигент  из  просвещенной  дворянской

семьи, воспитанный на классической литературе, считал возможным сажать и расстреливать

людей без суда и следствия? Он же сам прошел через тюрьму и ссылку! Но это не воспитало

в нем чувствительности к ущемлению прав человека.

Ленинская попытка построить коммунизм за несколько месяцев разрушила экономику

и  привела  Россию  к  голоду.  Обычно  провалившееся  правительство  уходит,  уступая  место

более умелым соперникам. Большевики нашли другой вариант: изобретали все новых врагов, на которых перекладывали вину за собственные неудачи.

Ленин придумал себе оправдание: лишь построение коммунизма приведет к торжеству

справедливости  и  сделает  весь  народ  счастливым.  Какое  значение  имеет  жизнь  отдельных

людей,  когда  сражаемся  за  всеобщее  благо!  Сомнений  в  собственной  правоте  не  допускал.

Власть была в его руках, и это единственное, что имело значение.

В штаб к Духонину 

В областном театре Могилева до сих пор существует царская ложа, потому что именно

в этом городе в Первую мировую войну находилась Ставка Верховного главнокомандования.

В 1915 году император Николай II принял на  себя звание главковерха и из Могилева почти

не выбирался. Спектаклей император здесь не смотрел, постоянной труппы в театре не было, а  гастролеры  его  не  интересовали.  Здесь  императору  показывали  свежую  военную

кинохронику – вести с фронтов.

И сохранилось здание, в котором в 1917 году находилась  служба дежурного генерала.

Здесь император, уже  отрекшись от престола, прощался  со своими генералами, и многие из

них  плакали…  А  осенью  того  же  революционного  года  хозяином  стал  генерал-лейтенант

6

Николай  Николаевич  Духонин,  начальник  штаба  Ставки  Верховного  главнокомандования.

После того как большевики разогнали Временное правительство и взяли власть, он по уставу

принял на себя обязанности главковерха.

Генерал  Духонин  был  талантливым  штабистом.  По  отзыву  Керенского  –

«широкомыслящий,  откровенный  и  честный  человек,  далекий  от  политических  дрязг  и

махинаций». Духонин демонстративно не желал заниматься политикой. Но в 1917 году это

была  должность  не  для  профессионального  военного  без  политического  опыта  и

политических  амбиций.  Генерал  хотел  исполнять  свой  профессиональный  долг  –

командовать  армией,  но  не  сумел  ни  сохранить  контроль  над  вооруженными  силами,  ни

спасти самого себя.

Держа  в  руках  все  нити  управления  вооруженными  силами  России,  генерал  Духонин

медлил  и  считал,  что  кто-то  другой  должен  подавить  большевистский  мятеж.  Но  власти

большевиков генерал не признавал:

– Полномочного правительства сейчас в России нет. Его еще надо создать.

Ленин  этого  не  стерпел.  В  Смольном,  где  находился  Совет  народных  комиссаров, приняли  решение  сместить  генерал-лейтенанта  Духонина  и  назначить  Верховным

главнокомандующим  прапорщика  Николая  Васильевича  Крыленко.  Ленин  приказал

Крыленко  сформировать  боевой  отряд  из  верных  большевикам  солдат  и  матросов,  выехать

на фронт, начать с немцами переговоры о перемирии, а заодно захватить Ставку.

Крыленко – один из немногих большевиков, имевших хоть какой-то военный опыт. Он

хорошо  выступал  и  пользовался  популярностью  среди  солдат.  Генерал  Духонин  воспринял

назначение прапорщика главнокомандующим как неуместную шутку или как свидетельство

полного авантюризма большевиков.

Духонин пытался уберечь страну и от вероятного наступления немцев (Первая мировая

еще  продолжалась),  и  от  междоусобной  розни.  Приказал  штабу  Северного  фронта:  «Вам

надлежит с верными национальной чести войсками прикрывать подступы к Москве. Людей, покидающих  самовольно  фронт,  силой  оружия  не  пропускайте  вглубь  России  или

предварительно обезоруживайте их. Мы должны спасти Россию от гражданской войны».

Генерал Духонин обратился к солдатам:

– Дайте время истинной  русской демократии сформировать власть и  правительство, и

она даст нам немедленный мир совместно с союзниками.

Но вот времени у него уже не оставалось! Да и войска вышли из повиновения.

Генерал Духонин провел в Могилеве совещание, на котором решили перевести Ставку

в Киев. Но на Украине возникла своя власть, желавшая отгородиться от России. Центральная

рада  ответила  отказом,  заявив,  что  Киев  «мало  пригоден  по  техническим  условиям».

Главнокомандующему русской армией некуда было деваться.

Генерал  хотел  избежать  братоубийственного  сражения  между  солдатами  русской

армии и приказал верным ему ударным батальонам покинуть Могилев. Ревком, состоявший

из  большевиков  и  левых  эсеров,  объявил,  что  помещает  Духонина  под  домашний  арест.

Главнокомандующий  остался  совершенно  один.  Никто  не  пришел  ему  на  помощь.  Даже

батальон георгиевских кавалеров, охранявший Ставку, перешел на сторону красных. Генерал

горько сказал:

– Я имел и имею тысячу возможностей скрыться, я знаю, что Крыленко меня арестует

и, может быть, даже расстреляет, но это будет солдатская смерть.

Смещенного с должности генерала Духонина держали в его собственном салон -вагоне.

Судьба его решилась в тот день, когда на вокзал прибыл поезд с наркомом по военным делам

Крыленко. Арестованного Духонина привели в крыленковский поезд.

Его  должны  были  отправить  в  Петроград.  Но  опьяненные  сознанием  собственной

власти  матросы  требовали  выдать  им  Духонина  на  суд  и  расправу.  Все  это  произошло  в

считаные минуты. Собралась толпа: матросы и пехотинцы жаждали крови. Требовали, чтобы

генерал вышел к ним. И когда он вышел, толпа растерзала его.

«Ставка  взята,  и  весь  технический  аппарат  командования  в  руках  новой  власти», –

7

удовлетворенно писал в своих воспоминаниях Крыленко.

Он  сообщил  в  Петроград:  «Если  передать  дело  судебному  следователю,  обязательно

вскрытие.  Предлагаю  прекратить  дело  постановлением  государственной  власти…

Возбуждение дела с обязательными допросами матросов едва ли целесообразно».

Убийство осталось безнаказанным.

В  годы  Гражданской  войны  выражение  «отправить  в  штаб  к  Духонину»  стало

крылатым  и  означало  казнь  без  суда  и  следствия.  Сам  Крыленко  никогда  не  выразил

сожаления по поводу гибели Духонина.

Возможно, Николай Васильевич отнесся бы к этому трагическому эпизоду иначе, если

бы подозревал, что с ним через двадцать лет поступят точно так же: в 1938 году расстреляют

как «террориста и контрреволюционера»…

Русской  армии  как  единого  механизма,  подчиняющегося  воле  командования  и

способного  выполнять  боевые  приказы,  больше  не  существовало.  Начальник  штаба  12-й

армии прислал новому главкому Крыленко свой доклад:

«Армии  не  стало  –  есть  огромная,  усталая,  плохо  одетая,  с  трудом  прокармливаемая, озлобленная  толпа  людей,  объединяемая  жаждой  мира  и  всеобщим  разочарованием.

Достаточно натиска небольших неприятельских  сил, чтобы вся эта масса людей  ринулась в

тыл, все сокрушая, поедая и уничтожая на своем пути».

Крыленко, в свою очередь, обратился в Совет народных комиссаров:

«Изголодавшиеся  массы  бегут  и,  движимые  инстинктом  самосохранения,  затевают  в

местностях  прифронтовой  полосы  погромы  в  поисках  денег  и  хлеба.  Недостаток  фуража  и

ослабление конского состава делают невозможным вывоз материальной части и артиллерии.

Армия неспособна даже стоять на позиции. Фронта фактически нет».

18  декабря  Крыленко  доложил  Совнаркому,  что  армия  утратила  боеспособность  и

придется  принять  любые  условия,  которые  выставят  немцы  при  заключении  мира.  Но

невозможно же остаться без вооруженной силы.

25  декабря  Крыленко  подписал  приказ  о  формировании  из  солдат-добровольцев

народно-социалистической гвардии:

«Народно-социалистическая  гвардия  создается  из  солдат  действующей  армии, запасных частей и всех добровольцев, желающих вступить в ее ряды для защиты завоеваний

революции и борьбы за демократический мир и торжество социалистической революции на

Западе и в России».

Он призвал к «священной революционной войне»:

«С  упованием  смотрят  на  нас  народы  Запада,  в  Италии  и  Испании,  в  Германии  и

Франции, в Австрии и Швеции.

Ждут не дождутся истомленные народы призыва к борьбе со своей буржуазией».

Планов  формирования  добровольческих  частей  было  много.  Ни  один  не  удавалось

воплотить  в  жизнь.  Отсутствие  дисциплины  было  вполне  закономерным.  Сразу  после

революции  большевики  разработали  декларацию  прав  солдата.  За  подписью  Ленина

появились декреты «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и

об  организации  власти  в  армии».  Власть  в  армии  передавалась  солдатским  комитетам.

Солдаты получили право выбирать себе командиров и не подчиняться приказам.

Крыленко самокритично писал:

«Конечно,  тут  не  обошлось  без  тяжелых  эксцессов,  страданий  для  части  ни  в  чем  не

повинного  младшего  офицерства,  повсеместно  смещенного  солдатами  с  должностей  и

поставленного  на  уровень  рядовых;  самоубийства  офицеров,  брошенных  в  землянки, приставленных  конюхами,  кашеварами  и  т. д.,  эпидемией  прошли  по  армии,  но  зато

революция была поставлена на ноги в армии».

Очень  быстро  большевики  столкнулись  с  тем,  что  такая  армия  воевать  не  может,  это

была  не  армия,  а  толпа.  Большевики  могли  положиться  только  на  вооруженных  рабочих

Петрограда, матросские сводные отряды и латышские стрелковые части.

Почему  в  Гражданскую  войну  необычно  большую  роль  играли  латыши,  венгры  и

8

другие нерусские отряды? Им некуда было деваться, в  отличие от  русских крестьян они не

могли разбежаться по родным селам, им оставалось только одно – воевать.

Еще в царской армии в 1915 году сформировали восемь полков латышских стрелков  –

общей  численностью  сорок  тысяч  человек.  В  декабре  1916-го  полки  свели  в  Латышскую

дивизию. Латышские крестьяне ненавидели балтийских баронов. Эту социальную ненависть

использовали  в  войне  с  немцами.  А  после  революции  латыши  надеялись,  что  большевики

выгонят из Прибалтики немцев и раздадут им землю.

13 апреля 1918 года большевики  сформировали Латышскую  стрелковую дивизию под

командованием  бывшего  полковника  Иоакима  Иоакимовича  Вацетиса.  В  ту  пору  это  была

самая надежная часть в составе Красной армии.

На  стороне  большевиков  воевали  и  китайцы.  Откуда  они  взялись?  Во  время  Первой

мировой в России не хватало рабочих рук. Договорились с правительством Китая. Имелось в

виду использовать китайцев на строительстве оборонительных сооружений и дорог, а также

на военных предприятиях.

В 1916 году пригласили пятьдесят тысяч китайских рабочих. К Октябрю в европейской

части  России находилось  уже втрое больше китайцев. Они  строили  Мурманскую железную

дорогу,  добывали  уголь  в  Донбассе,  валили  лес  в  Карелии.  После  революции  на  родину

уехало  только  сорок  тысяч.  Остальные  остались.  Присоединялись  к  большевикам.

Формировались  китайские  интернациональные  отряды.  Китайцы  воевали  и  в  составе

ставшей знаменитой 25-й дивизии Василия Ивановича Чапаева.

Атаман Каледин застрелился 

Николай  Николаевич  Духонин  не  нашел  в  себе  силы  бросить  войска  против

большевиков.  Не  смог  и  оставить  армию,  когда  ему  самому  угрожала  смерть.  Но,  уже

сознавая,  что  обречен,  позволил  бежать  от  большевиков  военачальникам,  которые  через

несколько месяцев положили начало Белому движению.

По  мнению  генерала  Алексея  Алексеевича  Брусилова,  этот  поступок  «погубил

окончательно  рыцарски  честного  Духонина».  Он  спас  боевых  товарищей,  но  не  себя.  Они

уехали,  он  остался.  Если  бы  генералы  Корнилов,  Деникин,  Марков  попали  тогда  в  руки

прапорщика Крыленко, Добровольческая армия, возможно, вообще бы не создалась.

Генералы  находились  под  арестом  после  неудачи  Корниловского  мятежа  летом

семнадцатого  года.  Это  крайне  запутанная  история.  Одни  считают  ее  авантюрой,  другие  –

последней реальной попыткой остановить большевиков.

Лавр Георгиевич Корнилов был одним из самых знаменитых генералов русской армии.

В июле 1917 года Временное правительство назначило его Верховным главнокомандующим.

А  всего  через  месяц  с  небольшим  генерал  от  инфантерии  Корнилов  потребовал  от  главы

Временного правительства Керенского передать ему власть в стране, чтобы навести порядок.

Но  ничего  из  Корниловского  мятежа  не  вышло.  Лавр  Георгиевич,  человек  эмоциональный, импульсивный  и  прямолинейный,  и  мятежником  оказался  спонтанным,  плохо

подготовившимся.

Смещенного  генерала  Корнилова  доставили  в  гостиницу  «Метрополь»  в  Могилеве  и

держали  под  домашним  арестом.  Через  несколько  дней  переправили  в  город  Быхов.

Поразительным  образом  это  мрачное  и  неуютное  здание  бывшей  женской  гимназии

сохранилось. Я бродил по этому дому, представляя себе события столетней давности.

На  фронте  радикально  настроенные  солдаты  требовали  судить  корниловцев.  Но  в

Быхове  им  ничего  не  угрожало.  Генералов,  смещенных  с  должности  «за  попытку

вооруженного  восстания»,  охраняли  преданные  Корнилову  кавалеристы-текинцы  и

георгиевские кавалеры. Для них он оставался Верховным.

Внутри  тюрьмы  арестованные  передвигались  вполне  свободно.  Среди  них  был  и

генерал  Антон  Иванович  Деникин,  которому  суждено  будет  вести  с  большевиками  долгую

войну.  Разместили  генералов  с  относительным  комфортом.  Жена  Деникина  вспоминала:

9

в камере  два  окна,  между  ними  столик,  два  стула,  кровати  заправлены  солдатскими

одеялами. Из Ставки даже прислали повара, который им готовил. Кормили арестованных на

первом этаже. Туда же по субботам приходил батюшка, а вечерами они собирались в шестой, самой просторной камере на втором этаже.

Жена  Деникина  приносила  бутылку  водки.  Но  пили  немного,  в  основном  спорили  и

говорили.  Как  вспоминал  сам  Антон  Иванович,  разговоры  сводились  к  одному  и  тому  же

мучительному и больному вопросу: о причинах русской смуты и о способах ее прекращения.

Генерал  Корнилов  ел  в  своей  камере  и  по  нескольку  дней  не  выходил  на  прогулку.  Хотел, чтобы тюремщики привыкли к его отсутствию. Он готовился бежать.

Ранним утром 19 ноября 1917 года генерал Духонин отправил в Быхов одного из своих

офицеров  –  полковника  Генерального  штаба  Павла  Алексеевича  Кусонского,  помощника

начальника  оперативного  отделения  в  управлении  генерал-квартирмейстера  Ставки

Верховного главнокомандующего. Он предупредил о приближении большевиков:

– Через четыре часа Крыленко и эшелон матросов будут в Могилеве. Город сдадут без

боя. Всем необходимо покинуть Быхов.

Вечером пять генералов бежали. Они решили пробираться в Новочеркасск, где власть

принадлежала их сослуживцу генералу Каледину.

Иван  Павлович  Романовский  надел  погоны  прапорщика,  Сергей  Леонидович  Марков

переоделся в рядового и изображал денщика Романовского. Александр Сергеевич Лукомский

выдавал  себя  за  немецкого  колониста.  Деникин  получил  в  польской  дивизии  документы

помощника  начальника  73-го  санитарного  отряда…  Они  поехали  в  Новочеркасск  по

железной дороге.

Корнилов  покинул  Быхов  последним.  В  полночь  построили  караул.  Он  вышел.

Поблагодарил  солдат  за  службу,  вручил  им  две  тысячи  рублей  наградных,  сел  на  коня  и

уехал. Солдаты проводили его криками «ура!».

В  час  ночи  сонный  Быхов  был  разбужен  топотом  коней.  Текинский  полк  во  главе  с

генералом  Корниловым  скрылся  в  ночной  тьме.  За  двенадцать  дней  похода  Корнилов

потерял  своих  людей  в  стычках  и,  оставшись  практически  один,  все  равно  вынужден  был

сесть  на  поезд.  Он  позже  всех  добрался  до  Новочеркасска,  где  его  ждали  с  тревожным

нетерпением семья и соратники.

«Я увидел подлинную жизнь и ужаснулся, – вспоминал генерал Деникин путешествие в

Новочеркасск. –  Прежде  всего  –  разлитая  повсюду  безбрежная  ненависть.  Ко  всему,  что

было  социально  и  умственно  выше  толпы,  что  носило  малейший  след  достатка,  даже  к

неодушевленным  предметам  –  признакам  культуры,  чужой  или  недоступной  толпе.

Ненависть рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона «буржуя», разбивала

череп начальнику  станции и рвала в клочья бархатную  обшивку вагонных  скамеек. Царило

одно желание – захватить или уничтожить».

Добровольческая армия родилась в казачьей столице – городе Новочеркасске. Сюда со

всей  страны  устремились  офицеры,  кадеты  (воспитанники  начальных  военно-учебных

заведений),  юнкера  (курсанты  военных  училищ),  не  признавшие  Октябрьский  переворот  в

Петрограде. Они надеялись превратить юг России в базу войны против большевиков. Верили

в природный монархизм казаков.

2 ноября 1917 года в Новочеркасск прибыл генерал от инфантерии Михаил Васильевич

Алексеев,

который

при

императоре

был

начальником

штаба

Верховного

главнокомандующего.  Он  обещал  сформировать  Добровольческую  армию,  которая

восстановит в России законную власть. В гостинице «Европейская» – здание сохранилось, я

его  нашел  –  не  осталось  ни  одного  свободного  номера.  Здесь,  вспоминал  Деникин, разместился  штаб  антибольшевистского  сопротивления  –  генералы,  съехавшиеся  со  всей

России,  чтобы  поднять  вооруженное  восстание  против  большевиков.  Организацию  взял  на

себя генерал Алексеев. Но ему не хватало популярности в войсках.

Растерянное  офицерство  взирало  с  надеждой  на  генерала  Корнилова.  Его  имя  было

притягательно  для  молодых  офицеров.  «Никогда  не  забуду  его  темного,  сумрачного  лица,

10

его  узких  калмыцких  глаз», –  вспоминал  один  из  руководителей  Военного  министерства.

Алексеев  передал  Корнилову  непосредственное  командование  Добровольческой  армией,  а

сам  занялся  материальным  обеспечением  и  политическими  делами.  Алексеев,  который  еще

недавно  распоряжался  миллиардным  военным  бюджетом  Российской  империи,  бегал  по

всему городу, чтобы найти десяток кроватей, несколько пудов сахара и обогреть, накормить

и приютить бездомных офицеров.

«Я  застал  генерала  Алексеева  в  вагоне,  где  он  жил, –  вспоминал  бывший  депутат

Государственной  думы  Василий  Витальевич  Шульгин. –  Он  говорил  о  том,  что  армии

прежде  всего  нужна  база,  где  она  могла  бы  собраться.  Что  этой  базой  он  избрал  Дон, который  хотя  шатается,  но  все-  таки  еще  держится.  Что  не  может  быть  другого  принципа, как  добровольное  вступление  в  армию.  Что  он  убежден:  дисциплинированный  отряд, имеющий военные знания и опыт, возьмет в конце концов верх над всеми «революционными

армиями» с их комиссарами. И что он, Алексеев, исполняет свой долг, а там – что Бог даст».

16  ноября  1917  года  в  Новочеркасске  под  видом  слабосильной  команды  –  то  есть

команды  выздоравливающих  –  сформировали  первую  белую  часть,  сводную  офицерскую

роту, наполовину состоявшую из юнкеров и студентов. В декабре образовали еще несколько

офицерских рот, которые впоследствии развернули в батальоны.

27  декабря  первые  офицерские  формирования  стали  называться  Добровольческой

армией.  Хотя  какая  это  была  армия  –  всего  несколько  тысяч  человек!  Без  оружия  и

амуниции.  Из  Киева  приехал  отряд  полка  георгиевских  кавалеров,  затем  появился  эшелон

ударного  полка,  который  был  создан  летом  на  Юго-Западном  фронте  и  стал  называться

Корниловским в честь Лавра Георгиевича.

Восхищавшаяся белой армией Марина Ивановна Цветаева писала: Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая…

Старого мира – последний сон:

Молодость – Доблесть – Вандея – Дон…

И в словаре задумчивые внуки

За словом «долг» напишут слово «Дон».

18 января 1918 года в Новочеркасске Алексеева прямо спросили:

– Скажите, генерал, откуда вы получаете средства для существования?

– Средства  главным  образом  национального  характера  и  добываются  путем

добровольного пожертвования от частных лиц, – ответил генерал. – Кроме того, не скрою от

вас, что некоторую поддержку мы имеем  от союзников, ибо,  оставаясь верными до  сих пор

союзным обязательствам, мы тем самым приобрели право на эти с их стороны поддержки.

На самом деле союзники выделили сущие копейки, хотя были заинтересованы в Белом

движении, поскольку оно обещало продолжить войну против Германии. В январе 1918 года

Алексеев получил от французской военной миссии триста тысяч рублей. Англичане и на это

не  расщедрились.  Зато  Донское  правительство  выделило  четырнадцать  миллионов.  Из  них

шесть миллионов ассигновал только что избранный донским атаманом Алексей Максимович

Каледин.

Неизвестно,  родилась  ли  бы  белая  армия,  если  бы  на  просьбу  «дать  приют  русскому

офицерству» не откликнулся атаман войска Донского генерал Каледин. На донские деньги и

приобреталось оружие.

Атаман Каледин, герой Первой мировой войны, – фигура и по сей день недооцененная

и  непонятая.  Большевики  считали  его  своим  злейшим  врагом,  офицеры  Добровольческой

армии называли «казачьей слякотью».

Алексей Максимович Каледин с юности избрал военную стезю, окончил Николаевскую

11

академию  Генерального  штаба.  Сослуживцы  считали  его  честным,  смелым,  упрямым  и, может быть, несколько  угрюмым. Насколько  он был  счастлив в военной карьере, настолько

несчастлив в личной жизни. Его единственный сын в двенадцать лет утонул, купаясь в реке.

Первую  мировую  войну  будущий  атаман  начал  в  роли  командующего  12-й

кавалерийской дивизии. Он был ранен, награжден. Генерал  Алексей  Брусилов поставил его

сначала  во  главе  корпуса,  а  весной  1916  года,  возглавив  Юго-Западный  фронт,  передал

Каледину свою 8-ю армию.

Каледин участвовал в знаменитом Луцком прорыве, который при советской власти стал

именоваться  Брусиловским  (поскольку  Брусилов  перешел  на  сторону  советской  власти).

Тогда,  в  1916  году,  Каледин  добился  большого  успеха.  Получил  погоны  генерала  от

кавалерии.

Командующий фронтом Брусилов телеграфировал Каледину:

«Слава  и  честь  8-й  армии  с  Вами  во  главе.  Не  нахожу  слов  благодарности  за

беспримерную быструю  решительную боевую работу. Низко кланяюсь  славным частям 8 -й

армии».

Каледин писал жене:

«Ты знаешь, как  я всегда сердился, когда ты (еще до войны) начинала мечтать о моей

карьере,  повышении  и  т. д.  Разве,  милая,  недостаточно  того,  что  судьба  нам  послала?  Не

следует  ее  искушать  и  говорить  еще  о  чем-нибудь…  Мое  имя,  сделавшее  всероссийский

шум,  скоро  совершенно  забудется.  Я  не  буду  в  претензии,  лишь  бы  Бог  дал  мне  успешно

выполнить  мою  задачу  (даже  маленькую)  до  конца  и  лишь  был  бы  общий  успех  наших

армий. Поэтому, дорогая, мечтай только об этом и, пожалуйста, не возмечтай, что твой муж

какая-то особая птица, а ты, его жена, важная дама».

Каледин  спокойно  перенес  отречение  императора  и  Февральскую  революцию,  но  он

переживал  распад  вооруженных  сил.  Сдал  свою  армию  генералу  Лавру  Георгиевичу

Корнилову и вернулся на Дон.

События  на  Дону  развивались  не  в  пользу  советской  власти.  В  1917  году  донское

казачество  пыталось  отгородиться  от  остальной  России.  После  почти  двухсотлетнего

перерыва 26 мая 1917 года в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг. Один делегат

избирался от пяти тысяч населения или от пятисот казаков-фронтовиков.

В области войска Донского жило полтора миллиона казаков  –  это половина  сельского

населения  края,  но  им  принадлежало  там  три  четверти  всей  земли.  При  царях  воинская

повинность казачества компенсировалась  определенными привилегиями. В первую очередь

казаков  щедро  наделяли  плодородной  землей,  что  вызывало  зависть  соседей-крестьян  и

переселенцев.  Из-за  земли  здесь  и  воевали.  На  нее  претендовало  и  местное  малоземельное

крестьянство,  почти  миллион  человек,  а  главное  –  крестьяне-переселенцы  с  севера  и  из

центра  страны.  Казаки  называли  их  иногородними  и  отказывали  им  в  праве  на  постоянное

жительство и на землю,  они могли быть  либо арендаторами, либо батраками. Иногородних

насчитывалось от восьмисот тысяч до миллиона.

Большой  войсковой  круг  отверг  претензии  соседей-  крестьян  на  передел  угодий:

«Земля  принадлежит  казакам!»  Соседи  возненавидели  казаков  и  примут  самое  деятельное

участие в кампании расказачивания.

Председателем Донского войскового круга избрали Митрофана Петровича Богаевског о, главного идеолога и выразителя казачьих интересов. Он окончил историко-филологический

факультет Петербургского университета и директорствовал в гимназии в станице Каменской.

Весной 1918 года Митрофана Богаевского  расстреляют большевики в Ростове-на-Дону.  Его

брат  Африкан  Петрович  служил  в  лейб-гвардии  Атаманском  полку.  Первую  мировую

окончил командиром полка. Он станет последним Донским атаманом.

Митрофан  Богаевский  уговорил  Каледина  выставить  свою  кандидатуру  в  войсковые

атаманы.  Казаки  встретили  прославленного  генерала  аплодисментами  и  охотно  за  него

проголосовали. 17 июня 1917 года он стал выборным атаманом области войска Донского.

Политические взгляды Каледина были неопределенными. Он понимал, что жизнь надо

12

переустроить как-то по- новому, но не знал как. Казакам заявлял:

– Не буду говорить  о своей преданности новым началам жизни. Думаю, если бы у вас

было хотя малейшее сомнение в этом, то не только мое избрание, но даже моя кандидатура

на пост атамана были бы невозможны.

Каледин  не  поддержал  выступление  генерала  Корнилова,  стремившегося  к  военной

диктатуре  в  стране.  25  октября  1917  года,  получив  сведения  из  Петрограда  о  свержении

Керенского  и  взятии  Зимнего  дворца  большевиками,  Каледин  и  Богаевский  приняли

решение:  в чрезвычайной  ситуации,  когда  потеряна  связь  с  центральной  государственной

властью,  войсковое  правительство  «до  восстановления  власти  Временного  правительства  и

порядка  в  России  приняло  на  себя  всю  полноту  исполнительной  государственной  власти  в

Донской области».

Но атаман Каледин не спешил ссориться с новой властью в Петрограде.

28 октября генерал Духонин телеграфировал Каледину:

«Не  найдете  ли  возможным  направить  в  Москву  для  содействия  правительственным

войскам  в  подавлении  большевистского  восстания  отряд  казаков  с  Дона,  который  по

усмирении восстания в Москве мог бы пройти на Петроград».

Каледин ответил Духонину отказом:

«Посылка  противоречит  постановлению  Круга  и  требует  наличия  чрезвычайной

необходимости для оправдания в глазах казаков».

И  Ленин  говорил,  что  с  Калединым  можно  заключить  соглашение  –  за  ним  сила.  Но

столкновение было неминуемым, поскольку большевики не доверяли казакам.

В Ростове-на-Дону большевики попытались взять власть и с помощью Красной гвардии

овладели  городом.  Каледин  отправил  казачьи  части  в  Ростов,  чтобы  навести  в  городе

порядок.  Ростовчане  восторженно  встречали  атамана.  Его  автомобиль  ехал  по  Большой

Садовой  улице  мимо  ликующей  толпы.  Каледин  сидел  молча,  погруженный  в  свои  мысли.

Автомобиль остановился, и атаману устроили овацию.

Каледин сделал властный жест – и толпа затихла.

– Не надо устраивать мне оваций, – сказал он. – Я не герой, и мой приезд не праздник.

Не  счастливым победителем въезжаю я в ваш город. Пролилась кровь  – и это не повод для

радости. Мне тяжело. Я всего лишь исполняю свой гражданский долг.

Казаки  считались  оплотом  царского  трона,  но  они  вовсе  не  были  едиными,  их

раздирали  противоречия  между  казачьей  массой  и  казачьей  аристократией,  между

радикально  настроенными  жителями  Верхнего  Дона  и  более  умеренными  жителями

Нижнего Дона.

27  декабря  1917  года  в  Смольном  нарком  по  делам  национальностей  Иосиф

Виссарионович  Сталин  декларировал  политическое  недоверие  к  казакам.  Ему  поручили

принять делегацию донцов,  которые не желали конфликтовать  с Москвой. Казаки спросили

наркома, что именно советская власть ставит в вину атаману Каледину.

– Каледин организует контрреволюционные силы, – объяснил Сталин, – не пропускает

грузов  хлеба  и  угля,  вносит  расстройство  в  хозяйственную  жизнь  страны,  то  есть  наносит

самый чувствительный удар революции.

Казаки  обратили  внимание  наркома  на  то,  что  Каледин  избран  «не  буржуями  и

мироедами, а трудовым казачеством», которому, выходит, советская власть объявляет войну.

– Мы  стараемся  объяснить  трудовому  казачеству,  куда  ведет  его  Каледин, –

хладнокровно отвечал Сталин. – Но история знает, что иногда убеждаешь-убеждаешь друзей, а они не понимают. Нам приходится бить Каледина, а рикошетом и трудовое казачество.

Казаки  обещали,  что  они  сами  наведут  порядок  на  Дону,  и  просили  не  присылать  из

Москвы карательные отряды.

– Вы,  господа,  не  представляете  никакой  силы, –  отверг  это  предложение  Сталин, –

следовательно,  нет  никаких  гарантий,  что  ваше  обещание  устранить  контрреволюционное

гнездо  на  Дону  будет  исполнено.  А  потому  отозвать  посланные  против  Дона  войска  и

прекратить начатую борьбу мы не можем. Единственное, что я могу обещать, так это то, что

13

мы примем все меры  к  тому, чтобы не пролить ни  одной  лишней  капли крови народной.  А

войска как посылались, так и впредь будут посылаться на Дон.

Атаман  Каледин  поддержал  создание  Добровольческой  армии,  но  его  собственные

позиции  оказались  слабыми  –  с  фронта  вернулись  казачьи  полки,  благодарные  Ленину  и

Троцкому за то, что те покончили с Первой мировой войной.

Фронтовики  были  недовольны  Калединым  за  то,  что  он  пустил  на  Дон  белых

генералов,  втягивающих  их  в  Гражданскую  войну.  Генералы  действительно  надеялись

превратить  юг  России  в  антибольшевистский  оплот.  Верили  в  монархизм  казаков, готовились  к  походу  на  Москву.  Но  казаки  не  собирались  вникать  в  большую  политику,  в

дела, далекие  от их нужд. Донцы не поддержали атамана, и Каледин взял  свои  слова назад.

Попросил  белых  офицеров  покинуть  Новочеркасск.  Добровольческая  армия  приняла

решение  уходить  на  Кубань.  Воспользовавшись  этим,  советские  войска  окружили

Новочеркасск.

Командовал  ими  народный  комиссар  по  военным  и  морским  делам  Владимир

Александрович Антонов-Овсеенко. Он окончил военное училище. Познания в военном деле

и  энергия  выдвинули  его  в  число  главных  действующих  лиц  Октябрьской  революции.

Именно он 25 октября 1917 года руководил захватом Зимнего дворца и арестом Временного

правительства.  8 декабря  Совнарком  назначил  Антонова-  Овсеенко  командующим

советскими войсками по борьбе с контрреволюцией на юге страны.

Он сообщал в Совнарком, что вооружает рабочие отряды, но подчиненные ему войска

пьянствуют, занимаются грабежами и при первом удобном случае дезертируют.

25 декабря Антонов-Овсеенко доносил в Петроград:

«Новые  силы приходят  крайне  туго, и  у меня  сейчас всего до 500 человек московских

красногвардейцев остается под рукой – все остальное пущено в ход».

Антонов сообщал, как к нему обратились за помощью харьковские рабочие, которые по

шесть недель не получали зарплаты:

«Тогда  я  «созвал»  совещание  виднейших  капиталистов,  послав  за  ними

красногвардейцев. Совещание  заупрямилось.  Я предложил гостям посидеть  у меня в вагоне

2-го  класса,  пока  рабочим  не  будет  выдан  нужный  миллион  рублей.  Миллиона  все  нет.

Капиталисты сидят, и я повезу их на рудники».

Ленин 29 декабря 1917 года телеграфировал Антонову-Овсеенко:

«От  всей  души  приветствую  вашу  энергичную  деятельность  и  беспощадную  борьбу  с

калединцами. Вполне одобряю неуступчивость к местным соглашателям, сбившим, кажется, с толку часть большевиков. Особенно одобряю арест миллионеров-саботажников в вагоне I и

II класса. Советую отправить их на принудительные работы в рудники».

29  января  1918  года  в  своем  кабинете  в  Атаманском  дворце  Каледин  сказал  членам

Донского правительства:

– Положение вещей должно быть признано безнадежным. Население  не  только нас не

поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я

не  хочу  лишних  жертв,  лишнего  кровопролития…  Я  слагаю  с  себя  полномочия  атамана  и

полагаю, что то же самое следует сделать и членам правительства.

Каледин предложил казакам действовать по своему усмотрению: или присоединиться к

Добровольческой армии, или просто бежать от советских войск.

«Боевой  генерал,  который,  не  колеблясь,  посылал  десятки  тысяч  людей  на  верную

смерть,  сам  оказался  душевно  неспособен  к  самой  жестокой  войне,  войне  гражданской, –

писал  известный  публицист  Петр  Бернгардович  Струве. –  Я  эту  неспособность  к

гражданской войне прочел на лице Каледина  с потрясающей ясностью в том незабываемом

для меня последнем заседании Донского правительства».

Атаман  оставил  генералу  Алексееву,  одному  из  создателей  Добровольческой  армии, горькое предсмертное письмо:

«Вы  отчаянно  и  мужественно  сражались,  но  не  учли  того  обстоятельства,  что

казачество  идет  за  своими  вождями  до  тех  пор,  пока  вожди  приносят  ему  лавры  победы,  а

14

когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а

слабого предводителя своих интересов и отходят от него.

Так случилось  со мной и случится  с  Вами,  если Вы не  сумеете  одолеть врага; но мне

дороги  интересы  казачества,  и  я  Вас  прошу  щадить  их  и  отказаться  от  мысли  разбить

большевиков  по  всей  России.  Казачеству  необходимы  вольность  и  спокойствие;  избавьте

Тихий Дон от змей, но дальше не ведите на бойню моих милых казаков…»

Алексей  Максимович  Каледин  покончил  с  собой  29  января  1918  года  в  14  часов  32

минуты.  В  маленькой  комнате  своего  брата  Василия  на  железной  койке.  В  этот  день  в

Атаманском дворце все готовились к бегству. Переодевались в штатское…

В  недавно  отремонтированном  Атаманском  дворце  в  Новочеркасске  я  долго  стоял  в

этой небольшой комнатке, где он застрелился, и думал: почему он это сделал?

Слабохарактерный  и  излишне  впечатлительный?  Боевой  генерал!  Он  не  захотел

участвовать в братоубийственной бойне. Трагедия Каледина состояла в том, что Дон за ним

не  пошел.  Но  отдадим  ему  должное  –  он  предпочел  умереть  сам,  а  не  отдавать  приказы

убивать  других,  чем  с  таким  удовольствием  занимались  остальные  вожди  Гражданской

войны.

Что празднуем 23 февраля 

Декрет  о  создании  Рабоче-крестьянской  Красной  армии  (РККА)  Ленин  подписал  28

января  1918  года.  Народный  комиссар  по  военным  и  морским  делам  Николай  Ильич

Подвойский и предлагал считать этот день праздником вооруженных сил Советской России.

Но днем рождения Красной армии сделали 23 февраля.

В сталинские времена считалось, что в этот день в 1918 году красноармейцы одержали

первую победу над наступавшими немецкими войсками под Нарвой и Псковом. В «Кратком

курсе истории ВКП(б)», который редактировал лично Сталин, написали:

«Немецким  оккупантам  был  дан  решительный  отпор.  Их  продвижение  было

приостановлено. День  отпора войскам германского империализма  – 23 февраля –  стал днем

рождения молодой Красной армии».

Однако же «Краткий курс»– весьма ненадежный с точки зрения познания исторической

истины документ. Даже нарком обороны Климент Ефремович Ворошилов еще в 1933 году в

газете «Правда» выражал сомнение:

«Кстати  сказать,  приурочивание  празднества  годовщины  РККА  к  23  февраля  носит

довольно  случайный  и  труднообъяснимый  характер  и  не  совпадает  с  историческими

датами».

Когда  переговоры  с  немцами  о  заключении  мира  прервались,  командование

кайзеровской  армии  объявило,  что  с  18  февраля  1918  года  будет  считать  себя  в  состоянии

войны  с  Россией.  А в Москве между лидерами большевиков  шли ожесточенные  споры. ЦК

партии большевиков отказывался подписывать мир  с немцами, многие требовали защищать

революцию  с  оружием  в  руках.  Но  русской  армии  больше  не  существовало!  Большевики

обещали, что немедленно закончат войну, и солдаты, бросив фронт, отправились по домам.

Для  обороны  демаркационной  линии,  установленной  после  заключения  перемирия  с

немцами,  большевики  развернули  так  называемую  завесу,  состоявшую  из  разрозненных

отрядов.  Северный,  Западный  и  Южный  участки  завесы  будут  потом  преобразованы  в

соответствующие фронты.

Отряды  красногвардейцев,  моряков-балтийцев  и  остатки  старой  армии  действительно

сопротивлялись  наступавшим  немцам  под  Псковом  и  Нарвой,  но  отстоять  оба  города  не

сумели.

23  февраля  1918  года  начались  бои  в  нескольких  километрах  от  Пскова.  1-й  и  2-й

Красноармейские полки  отступали, мужественно  сопротивляясь. Город немцы взяли  только

28 февраля.

Оборонять  Нарву  отправился  Павел  Ефимович  Дыбенко,  корабельный  электрик  и

15

недавний  руководитель  моряков-балтийцев.  21  февраля  Совнарком  учредил  Наркомат  по

морским  делам,  и  Дыбенко  стал  первым  советским  военно-морским  министром.  Он

возглавил 1-й Северный летучий отряд революционных моряков.

Военный  руководитель  Комитета  обороны  Петрограда  бывший  генерал  Михаил

Дмитриевич Бонч-Бруевич (брат управляющего делами Совнаркома) неодобрительно сказал

Дыбенко:

– Ваши «братишки» не внушают мне доверия. Я против отправки моряков под Нарву.

Но  поскольку  нарком  Дыбенко  был  о  себе  высокого  мнения,  то  он  проигнорировал

мнение какого-то золотопогонника.

В  те  дни  под  Нарвой  проявились  все  дурные  качества  Дыбенко:  авантюризм, импульсивность, самоуверенность.  Балтийцы захватили цистерну  со  спиртом, что добавило

им  уверенности  в  собственных  силах.  Дыбенко  всегда  был  склонен  к  неумеренному

употреблению горячительных напитков. На поле боя это пристрастие особенно опасно.

В первом же настоящем бою моряки, привыкшие в  основном митинговать и наводить

страх  на  мирных  жителей  Петрограда,  понесли  большие  потери  и  отступили.  А  в  общем

наступлении Дыбенко, никогда не воевавший, вообще  отказался  участвовать. И не пожелал

исполнять  приказы  начальника  Нарвского  участка  обороны  бывшего  генерал-  лейтенанта

Дмитрия Павловича Парского, пытавшегося организовать оборону.

«Встревоженный  сообщением  Парского, –  писал  потом  Михаил  Бонч-Бруевич, –  я

подробно доложил Ленину. По невозмутимому лицу Владимира Ильича трудно было понять, как  он  относится  к  этой  безобразной  истории.  Не  знаю  я  и  того,  какая  телеграмма  была

послана им Дыбенко.

Но  на  следующий  день,  всего  через  сутки  после  получения  телеграфного  донесения

Парского, Дыбенко прислал мне со станции Ямбург немало позабавившую меня телеграмму:

«Сдал командование его превосходительству генералу Парскому», – телеграфировал он, хотя

отмененное титулование было применено явно в издевку».

Отряд  матросов  бросил  фронт  и  самовольно  ушел  в  Гатчину.  Ленин  возмущенно

говорил о «хаосе и панике, заставившей войска добежать до Гатчины».

Бои под Нарвой начались 3 марта, на следующий день немцы вошли в город. Впрочем, это был последний день боевых действий. 3 марта советская делегация все-таки заключила в

Брест-Литовске  мирный  договор  с  государствами  Четверного  союза  –  Германией, Австро-Венгрией,  Османской  империей  и  Болгарией.  Ленин  отозвал  Дыбенко  с  фронта  и

снял с поста наркома.

Так как же возник праздник? На  следующий год, 23  февраля 1919 года, провели сбор

подарков для Красной армии. Первоначально  собирались провести этот праздник в первую

годовщину  ленинского  декрета  о  создании  РККА,  то  есть  28  января.  Но  газета  «Правда»

оповестила:

«Устройство  Дня  Красного  подарка  по  всей  России  перенесено  на  23  февраля.  В  этот

день  по  городам  и  на  фронте  будет  организовано  празднование  годовщины  создания

Красной армии, исполнившейся 28 января».

Широко  проведенное  и  описанное  во  всех  газетах  мероприятие  запомнилось.  В

дальнейшем этот день и превратился в праздник Рабоче-крестьянской Красной армии.

В  начале  1918  года  положение  Советской  Республики  сильно  ухудшилось.  Враги

большевиков множились на глазах, и все они брались за оружие. Совнарком решил создавать

новую  –  революционную  армию  на  добровольческой  основе.  При  Наркомате  по  военным

делам появилась Всероссийская коллегия по организации и формированию новой армии. Но

солдаты разбегались по домам.

Ленин  принял  решение  сменить  военное  руководство  и  поручить  это  дело  Льву

Давидовичу  Троцкому.  13  марта  1918  года  Совет  народных  комиссаров  РСФСР  принял

постановление: «Народным комиссаром по военным делам назначить тов. Троцкого».

Наступил  звездный  час  Троцкого.  Но  вначале  казалось,  что  Троцкий  взялся  за

невыполнимое  дело  и  советская  власть  долго  не  протянет.  Он  должен  был  создать  новую

16

армию и сделал это: в мае 1918 года РККА насчитывала триста тысяч бойцов, осенью – уже

больше миллиона. В 1918 году в Красную армию добровольно вступили или были призваны

двадцать  две  тысячи  бывших  офицеров.  Кадровые  военнослужащие  высоко  ценили  чины  и

должности,  на  что  Троцкий  не  скупился,  поэтому  бывшие  офицеры  охотно  шли  на  службу

Красной  армии.  Иногда  из  белой  армии  перебегали  в  Красную.  Этот  путь  проделали

четырнадцать с половиной тысяч офицеров.

Военную  организацию  при  ЦК  партии  ликвидировали.  Все  полномочия  отходили  к

наркомвоенмору Троцкому, который руководил и политической работой в армии.

Еще 20 октября 1917 года Военно-революционный комитет при Петроградском  совете

создал институт военных комиссаров, которые должны были представлять в воинских частях

советскую власть,  контролировать действия военных специалистов и  следить  за  тем, чтобы

они не перебегали к врагу.

Троцкий так и писал в 1918 году:

«Комиссары  ставятся у нас в первую голову для наблюдения за командным составом.

Если  командир  перебежал,  виноват  комиссар,  и  в  боевой  обстановке  он  за  это  отвечает

головой».

Военкомы  не  доверяли  бывшим  офицерам  и  вмешивались  в  чисто  военные  дела.

8 апреля  1918  года  при  Высшем  военном  совете  было  образовано  Всероссийское  бюро

военных  комиссаров.  Председателем  назначили  Константина  Константиновича  Юренева.

Бюро должно было руководить всей политической работой на фронте и в тылу.

2  сентября  1918  года  постановление  ВЦИК  объявило  республику  военным  лагерем:

«Во  главе  всех  фронтов  и  всех  военных  учреждений  республики  ставится  Революционный

военный  совет».  Председателем  Реввоенсовета  (РВСР)  назначили  Льва  Троцкого.  Он

получил  широчайшие  полномочия.  По  существу  Реввоенсовет  обладал  не  меньшими

правами, чем Совнарком, правительство страны.

Финляндия потеряна 

Хельсинки,  особенно  центр,  и  сейчас  напоминает  Санкт-Петербург.  Когда  ходишь  по

городу,  поневоле  задумываешься  над  тем,  что  сегодняшняя  Финляндия  –  нереализованный

вариант развития Российской империи. Сложись сто лет назад события иначе – и вся Россия

жила  бы  не  хуже  соседней  Финляндии.  В  1917  году  Финляндия  вовсе  не  была  самой

развитой  частью  империи.  Но  финны  после  революции  создали  себе  политическую  и

экономическую систему, которая позволила им добиться завидных успехов.

Финляндия  стала  частью  империи  в  результате  успешной  для  России  войны  со

Швецией  в  1808–1809  годах.  Император  Александр I  объявил  себя  великим  князем

Финляндским.  Великое  княжество  Финляндское  имело  собственный  сейм,  без  согласия

которого  император  не  мог  принимать  или  отменять  законы.  Стараниями  видного

государственного  деятеля-реформатора  Михаила  Михайловича  Сперанского  при  дворе

согласились с тем, что Финляндия – не такая же губерния, как все остальные части империи, а отдельное государство, особенности которого следует учитывать и уважать.

Лишь  один  народ  в  многонациональной  Российской  империи  имел  реальную

автономию  –  это  финны,  отмечал  академик  Юрий  Александрович  Поляков.  20  июня  1906

года  Николай II  утвердил  новую  конституцию  Финляндии.  Финны  получили  всеобщее

равное  избирательное  право.  Свободомыслящие  русские  люди  считали  своим  долгом

выступать  за  права  финнов,  полагая,  что  если  в  одной  части  империи  утвердятся  эти

принципы, их проще будет распространить на всю огромную страну.

«Финляндия  поистине  демократична, –  эти  слова  принадлежат  писателю  Александру

Ивановичу Куприну. – Демократична вовсе не  тем, что в ней при выборах в сейм победили

социал-демократы,  а  потому,  что  ее  дети  составляют  один  цельный,  здоровый,  работящий

народ,  а  не  как  в  России  –  несколько  классов,  из  которых  высший  носит  на  себе  самый

утонченный цвет европейской полировки, а низший ведет жизнь пещерного человека».

17

После Февральской революции Временное правительство признало за финнами только

широкую  автономию.  А  большевики  рассчитывали,  что  финские  единомышленники

повторят  успех  русских,  и  были  готовы  во  всем  идти  им  навстречу.  Сторонником  полной

независимости  Финляндии  была  член  ЦК  партии  большевиков  Александра  Михайловна

Коллонтай.  Она  любила  финнов  и  Финляндию.  В  юности  обожала  жить  у  деда  по  матери

Александра  Масалина  –  в  его  имении  Куусаа  под  Муолаа  (Куусанхови),  теперь  это  село

Климово под Выборгом.

ЦК  командировал  ее  на  съезд  социал-демократической  партии  Финляндии.  17  июня

1917 года Коллонтай изложила позицию большевиков:

– Мы,  революционные  социал-демократы,  выступаем  за  предоставление  Финляндии

самостоятельности вплоть до отделения от Российского государства.

15 ноября 1917 года только что избранный сейм в Хельсинки заявил, что принимает на

себя всю власть на территории Финляндии. 25 ноября Коллонтай и Сталин приехали на съезд

социал-демократов  Финляндии.  Теперь  они  представляли  новое  правительство  России.

Сталина  командировали  как  наркома  по  делам  национальностей,  Коллонтай  –  как  знатока

финских дел.

Сталин призвал финских социал-демократов действовать:

– В  атмосфере  войны  и  разрухи,  в  атмосфере  разгорающегося  революционного

движения на Западе и нарастающих побед рабочей революции в России может удержаться и

победить только одна власть, власть  социалистическая. В такой атмосфере пригодна только

одна  тактика,  тактика  Дантона:  смелость,  смелость  и  еще  раз  смелость!  И  если  вам

понадобится  наша  помощь,  мы  дадим  ее  вам,  братски  протягивая  вам  руку.  В  этом  вы

можете быть уверены!

6  декабря  1917  года  сейм  Финляндии  провозгласил  независимость  и  сформировал

правительство.  Теперь  все  зависело  от  позиции  Советской  России:  признает  или  не

признает? 29 декабря финское правительство обратилось к Совету народных комиссаров:

«В числе основных начал свободы российской революцией признано и провозглашено

перед  всем  миром  право  полного  самоопределения  народов.  Это  великодушное  признание

вызвало  сочувственный  отклик  в  финском  народе…  По  численности  он  не  велик.  Но  он

чувствует  себя  нацией  среди  наций  с  самобытною  национальною  культурою,  с  особою

общественною  и  политическою  жизнию.  Однако  до  сих  пор  сему  народу  приходилось

довольствоваться  ограниченным  правом  самоопределения.  Освобождение  русского  народа

принесло свободу и финскому. Финляндия рассчитывает на признание со стороны России, от

имени  которой  неоднократно  провозглашено,  что  свобода  –  неотъемлемое  право  каждого

народа».

31  декабря,  в  последний  день  1917  революционного  года,  советская  власть  признала

независимость  Финляндии.  Глава  правительства  Пер  Эвинд  Свинхувуд  получил  этот

документ из рук Ленина. Отношения между соседями могли сложиться вполне дружескими.

Однако российские большевики вовсе не собирались отпускать Финляндию – рассчитывали, что и там победит революция.

8  января  1918  года  финские  красногвардейцы  заняли  особняк  генерал-губернатора  в

Гельсингфорсе (ныне  Хельсинки). 28 января захватили ключевые  объекты в городе.  Хотели

арестовать правительство, но министры благополучно исчезли. Образовался Совет народных

уполномоченных, то есть правительство Финляндской рабочей республики.

29  января  Совет  уполномоченных  сообщил  в  Петроград:  «Буржуазное  правительство

свергнуто  революционным  движением  рабочего  класса».  Юг  страны  перешел  под

управление финских коммунистов. Вспыхнула война между красными и белыми финнами.

17  февраля  в  Финляндию  отправилась  делегация,  утвержденная  высшим  органом

государственной  власти  Советской  России  –  Центральным  исполнительным  комитетом

Советов  рабочих,  солдатских  и  крестьянских  депутатов.  Александру  Коллонтай  утвердили

главой делегации.

– Вы  ведь  «язычница», –  сказал  ей  Ленин, –  сумеете  столковаться  на  разных  языках.

18

Притом вы – нарком, это придает делегации официальный характер.

На  следующий  день  делегация  уже  была  в  Гельсингфорсе,  где  власть  находилась  в

руках  красных  финнов.  Но,  отметила  Александра  Михайловна,  у  них  «нет  уверенности  в

своих  силах,  в  возможностях».  Столица  Финляндии  показалась  ей  настороженной  и

безрадостной. Она от души приветствовала братскую социалистическую страну.

Казалось,  мировая  революция  шагает  по  Европе.  Финские  коммунисты  говорили,  что

судьба  всей  революции  решается  в  Финляндии:  если  белогвардейцы  победят  здесь,  они

доберутся и до Петрограда.

«Улицы слабо  освещены, пустынны, –  записала в дневнике Коллонтай. – Впечатление

города в осаде. Вспоминаю Гельсингфорс весною прошлого года. Тогда он кипел и бурлил.

Городом  владели  моряки:  куда  ни  поглядишь  –  белые  матросские  блузы,  открытые, оживленные  лица,  радостно-напористые,  волевые  и  бесстрашные…  Тогда  население, пролетарское население, шло с нами. А сейчас наших моряков чуть не растерзали. Классовая

вражда в Финляндии острее и беспощаднее. Лютая будет здесь гражданская война!»

1  марта  1918  года  Россия  и  Финляндская  Социалистическая  Рабочая  Республика

заключили  в  Петрограде  договор.  С  советской  стороны  его  подписали  Ленин,  нарком  по

иностранным делам Троцкий, нарком по вопросам национальностей Сталин (он подписался

двойной  фамилией  Джугашвили-Сталин,  вместо  имени  поставил  латинский  инициал  J  –

Иосиф),  нарком  почт  и  телеграфа  левый  эсер  Прош  Перчевич  Прошьян.  С  финской  свои

подписи поставили социал-демократы Оскари Токой и Эдвард Гюллинг.

Советское  правительство  широким  жестом  отдало  красным  финнам  немалую

территорию  –  в  надежде,  что  вскоре  произойдет  воссоединение  Красной  России  и  Красной

Финляндии. Отдали, в частности, район Петсамо, где нашли стратегические  запасы никеля; его отберут назад в 1944 году, после двух войн.

«Правда»,  главная  газета  большевиков,  поместила  статью  Александры  Коллонтай

«Новая Финляндия», подписанную призрачным псевдонимом «А. М. К-ай»:

«Рождается  новая  социалистическая  советская  Финляндия.  Финляндия  сейчас

советская республика, которой с севера угрожают белогвардейцы, с юга – русско-германский

империализм.  Бои  между  белой  и  красной  гвардиями  идут  непрерывно.  Но  позиции

советской власти в Финляндии укрепляются с каждым днем».

Советская  Россия  помогала  красным  финнам.  Но  параллельно  шли  переговоры  с

Германией о мире. А Берлин требовал вывести Красную армию с территории Финляндии!

6  марта  1918  года  открылся  VII  экстренный  съезд  партии  большевиков.  Коллонтай

получила слово вечером 7 марта и произнесла пламенную речь против мира с немцами:

– Подписание мира явилось бы предательством перед  Финляндией, перед той войной, какая там идет и которая перебрасывается, несомненно, в другие страны, потому что, как вы

знаете,  за  белогвардейцами  Финляндии  сейчас  стоит  Швеция…  Там  уже  чувствуется  ясно

дыхание  этой  нарастающей  и  крепнущей  с  каждым  днем  борьбы,  новой  войны  красных  и

белых.  Мы  должны  использовать  этот  момент,  создавая  интернациональную

революционную армию. И если погибнет наша Советская Республика, наше знамя поднимут

другие.  Это  будет  защита  не  отечества,  а  защита  трудовой  республики.  Да  здравствует

революционная война!

Зал отозвался аплодисментами. Но мир с Берлином все-таки был подписан, и Красную

армию  пришлось  вывести.  А  7  марта  правительство  Финляндии  заключило  договор  с

Германией,  которая  признала  новое  государство.  Немцы  отправили  в  Финляндию

экспедиционный  корпус.  Высадились  на  Аландских  островах,  взяли  столицу  страны  и

раздавили красных финнов. Аландские острова – архипелаг из более шести тысяч островов и

островков в стратегически важном районе – у входа в Ботнический залив и рядом с Финским

заливом. Острова служили базой российского флота на Балтике, поэтому Германия спешила

их захватить.

Большевистское  правительство  (точнее,  отвечавший  за  отношения  с  финнами  нарком

по  делам  национальностей  Сталин)  сильно  промахнулось.  Вернуть  назад  территории,

19

отданные  красным  финнам,  уже  было  невозможно.  Пришлось  подтвердить  их  передачу  в

договоре  1920  года,  подписанном  уже  с  буржуазным  правительством.  Эта  история

предопределила новый конфликт с Финляндией, который вспыхнет через два десятилетия…

Смерть генерала Корнилова 

В  начале  1918  года  казалось,  что  Белое  движение  нигде  не  встречает  поддержки.

Офицеров-добровольцев  было  так  мало,  что  они  не  представлялись  надежной  силой,  к

которой хочется присоединиться. Но молодежь в военной форме верила в звезду невероятно

популярного тогда Лавра Георгиевича Корнилова.

Корнилова  многие  называли  выдающимся  полководцем  и  крупным  политиком,  но  он

не  был  ни  тем,  ни  другим.  Он  принял  несколько  гибельных  для  Добровольческой  армии

решений. Лавру Георгиевичу не удалось ни одно из тех предприятий, за которые он брался.

Генерал потерпел поражение и в политике, и на поле брани.

Отношения  двух  вождей  Белого  движения,  генералов  Корнилова  и  Алексеева,  не

сложились.  Михаил  Васильевич  так  отзывался  о  своем  недавнем  подчиненном:  «опасный

сумасброд, человек неуравновешенный и непригодный на первые роли». А Лавр Георгиевич

не  мог  забыть,  что  именно  генерал  Алексеев  летом  семнадцатого  арестовал  его  после

неудачного мятежа.

Нежелание казаков  сражаться  с наступавшими красногвардейцами вынудило генерала

Корнилова  в  середине  января  1918  года  перевести  все  добровольческие  формирования  в

Ростов-на-Дону.  Но  и  Ростов  не  оправдал  ожиданий  Корнилова:  рабочее  в  основном

население враждебно встретило офицеров.

Пришлось покинуть город. Когда Корнилов ушел из Ростова, большевики решили, что

одержали  полную  победу:  с атаманом  Калединым  покончено,  Дон  взят,  а  корниловские

части  особой  опасности  не  представляют…  Красноармейцев  стали  перебрасывать  на

Украину. Большевики упустили возможность задушить Белое движение в зародыше.

Отряды добровольцев шли через казачьи  станицы. Призывали казаков присоединяться

к  походу  против  советской  власти.  Безуспешно!  Возникла  другая  идея:  если  донцы  не

желают воевать с большевиками, может, поднять кубанцев?

В  начале  февраля  1918  года  все  белые  силы  составляли  три-четыре  тысячи  человек.

Корнилов  приказал  пробиваться  на  Кубань.  Все  шли  пешком,  даже  сам  Лавр  Георгиевич.

Переход  был  невыносимо  тяжелым.  Пробивались  с  боями.  Добровольческая  армия

выработала такую  тактику:  фронтальная атака густыми цепями при  слабой артиллерийской

поддержке  –  не  хватало  ни  орудий,  ни  снарядов.  Плохо  обученные  красные  части  не

выдерживали яростной атаки и отходили.

Ночью  в  снегопад  отряд  Корнилова  переправился  через  реку,  покрывшуюся  льдом,  и

штыковым  ударом  выбил  красных,  не  ожидавших  появления  противника.  Этот  переход  к

станице  Новодмитриевской  длиной  в  пятнадцать  верст  занял  восемь  часов  и  вошел  в

историю как Ледяной поход. Выжившие вспоминали его как ад.

«Во время марша погода быстро менялась, –  объясняют историки, –  мелкий холодный

дождь перешел в мокрый снег, а после полудня температура резко опустилась ниже нуля, и в

степи  бушевала  настоящая  метель.  Насквозь  мокрая  одежда  превращалась  в  ледяной

панцирь»  (см. «Вопросы истории», № 6/2006).

Первый  Кубанский  поход  начался  23  февраля  1918  года,  так  что  впоследствии

первопоходники  отмечали  этот  день  одновременно  с  большевиками,  праздновавшими  День

Красной  армии.  Участники  похода  вошли  в  почитаемую  Белым  движением  когорту

первопоходников.  Добровольцы  были  в  основном  не  кадровыми  военнослужащими,  а

офицерами  военного  времени.  Недавние  гимназисты,  студенты,  юнкера,  они  были

романтически  настроены,  считали  себя  особой  кастой,  новыми  крестоносцами.  Первый

Кубанский поход именовали крестовым.

Добровольцы  вышли  к  Екатеринодару  (ныне  Краснодар).  Но  выяснилось,  что  они

20

опоздали:  в городе  большевики.  Со  своей  небольшой  армией  Корнилов  осадил

Екатеринодар.  Ему противостояли значительные силы красных. Три дня шли жестокие бои.

От  Добровольческой  армии  осталась  половина.  Но  Корнилов,  не  считаясь  с  потерями, требовал продолжать штурм. Остальные говорили, что нужно отступить и спасти армию.

Что мешало ему отвести войска? Упрямство? Нежелание признать свою ошибку? Лавр

Георгиевич  стоял  на  своем.  На  Военном  совете,  не  принимая  во  внимание  мнение

сослуживцев, командующий распорядился через день возобновить штурм.

Офицеры возмущались:

– Корнилов угробит всю армию!..

Деникин, когда они с Корниловым остались вдвоем, прямо спросил:

– Лавр Георгиевич, почему вы так упорствуете?

Командующий обреченно ответил:

– Выхода нет, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, пущу себе пулю в лоб.

– Этого  вы  не  можете  сделать, –  возразил  Деникин. –  Ведь  тогда  остались  бы

брошенными  тысячи  жизней.  Отчего  же  нам  не  оторваться  от  Екатеринодара,  чтобы

действительно  отдохнуть,  устроиться  и  скомбинировать  новую  операцию?  Ведь  в  случае

неудачи штурма отступить нам едва ли удастся.

– Вы выведете.

Деникин встал и возвышенно произнес:

– Ваше высокопревосходительство! Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто

не выведет армии – она погибнет.

Антон  Иванович  ошибся.  Как  раз  смерть  Корнилова  дала  шанс  Добровольческой

армии.

Штаб  Корнилова  находился  в  доме,  который  принадлежал  Екатеринодарскому

сельскохозяйственному  обществу.  Дом  сохранился!  Я  его  нашел.  Утопая  в  непролазной

грязи, подошел поближе.  Ни мемориальной доски, ничего! Я не большой поклонник  Лавра

Георгиевича,  но  он  сыграл  немалую  роль  в  истории  России.  И  его  смерть  на  берегу  реки

Кубани – тоже событие исторического значения.

В  восьмом  часу  утра  снаряд,  выпущенный  красной  артиллерией,  попал  в  дом.  В

соседней  с  корниловской  комнате  устроили  перевязочную.  Там  офицеры  пили  чай.  Когда

посыпалась штукатурка с потолка, решили, что снаряд разорвался под окном. Только потом

сообразили, что снаряд угодил точно в комнату командующего.

«В  комнате  ничего  не  было  видно  от  дыма  и  пыли, –  рассказывали  очевидцы. –  Мы

принялись  расчищать  ее  от  обломков  мебели,  и  нашим  глазам  представился  Корнилов.

Недалеко  от  виска  была  небольшая  ранка  –  на  вид  неглубокая,  на  шароварах  большое

кровавое пятно».

Снаряд  разорвался  прямо  под  столом,  за  которым  сидел  Корнилов.  Его  подбросило

вверх,  ударило  о  печку.  Когда  вбежали  в  комнату,  Корнилов  лежал  на  полу,  засыпанный

щебенкой и пылью. Его вытащили в коридор.

– Неужели убит?

– Без чувств, но дышит.

Корнилов лежал беспомощно и недвижимо.

Умирающего  генерала  на  носилках  вынесли  на  берег  Кубани.  Он  еще  дышал,  кровь

сочилась  из  небольшой  ранки  в  виске  и  из  пробитого  правого  бедра.  Антон  Иванович

Деникин  склонился  над  ним.  Глаза  Корнилова  были  закрыты.  На  лице  выражение

мученической боли.

Вокруг  носилок  с  телом  Корнилова  в  скорбном  молчании  замерли  его  офицеры.  Это

произошло 31 марта (13 апреля по новому стилю) 1918 года.

Смерть  командующего  пытались  скрыть,  но  безуспешно.  Один-единственный  снаряд

попал  в  дом  Корнилова.  Именно  в  его  комнату.  И  убил  его  одного!  Мистический  страх

распространился в армии. Поползли слухи  о приближении превосходящих  сил противника.

О неминуемом окружении.

21

– Все кончено, – обреченно говорили добровольцы.

В  их  представлении  все  было  связано  с  Корниловым:  идея  борьбы,  вера  в  победу, надежда на спасение! И когда его не стало, многим казалось, что Белое дело проиграно.

Лавра  Георгиевича  следовало  похоронить  с  воинскими  почестями.  Но  где  и  как?

Добровольцы  отступали.  Станичный  священник  дрожащим  голосом  отслужил  панихиду, гроб засыпали сеном и повезли в обозе армии.

«В  бою  я  был  контужен  и  попал  в  армейский  лазарет, –  вспоминал  один  из

добровольцев. –  Вдруг  по  лазарету  пробежала  с  плачем  сестра  милосердия,  больные

повскакивали  с  постелей,  желая  узнать,  в  чем  дело.  И  мы  узнали  –  Корнилов  Лавр

Георгиевич,  отец  наш,  убит.  Все  начали  плакать…  Мы  выехали  по  направлению  к  Дону.

Здесь мы увидели повозку с гробом Корнилова и его верных текинцев в мохнатых шапках. Я

был погружен в думы, что теперь будет с армией, с нашей бедной Россией».

2  апреля,  ночью,  в  присутствии  всего  нескольких  человек  из  конвоя  Корнилова  гроб

закопали.  Рядом  зарыли  и  его  друга  полковника  Неженцева.  Первый  командир

Корниловского  ударного полка Митрофан Осипович Неженцев,  участник Ледяного похода, погиб днем ранее во время штурма Екатеринодара.

Могилу  сровняли  с  землей,  чтобы  нельзя  было  найти.  План  захоронения  составили  в

трех экземплярах, чтобы после победы, вернувшись, проводить командующего в последний

путь со всеми почестями. Те, кто тайно предал тело Корнилова земле, по-разному называют

место, где они зарыли цинковый гроб: Гначдау или Гнабау…

На  самом  деле  это  одно  и  то  же  место.  Его  больше  нет  на  карте.  Большую  немецкую

сельскохозяйственную  колонию  в  начале  двадцатых  годов  переименовали.  Теперь  это  село

Долинское.  И  когда  ходишь  там  в  наши  дни,  невозможно  себе  представить,  какие  страсти

кипели здесь в незабываемом восемнадцатом…

Амбициозному  Лавру  Георгиевичу  нравилось,  когда  его  именовали  героем-вождем.

Вокруг  него  объединились  офицеры,  поклонявшиеся  ему  как  «духовному  диктатору».  Они

были готовы отдать за него жизнь. Но сберечь его могилу не смогли. На следующий же день

появились  отряды  красных.  Они  обратили  внимание  на  свежие  могилы.  Или  кто-то  донес.

Могилу  Корнилова  раскопали,  гроб  погрузили  на  подводу  и  повезли  в  Екатеринодар.  Уже

мертвого  попытались  повесить  на  балконе.  Полное  безумие!  Ничего  не  получилось.  Тело

оборвалось и упало.

Большевики знали, что сказал генерал Корнилов 1-му офицерскому батальону:

– Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать!

Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом беру я на себя.

Прямо на площади останки генерала Корнилова сожгли. Жестокая и варварская месть!

Его смерть стала потрясением для добровольцев. Но и спасением. Штурм города, на котором

настаивал  Корнилов,  закончился  бы  полным  разгромом,  и  Белое  движение  погибло  бы,  не

родившись. Возможно, Гражданская война не приобрела бы таких масштабов.

Но  генерал  Алексеев,  как  верховный  руководитель  Добровольческой  армии,  передал

командование  Антону  Ивановичу  Деникину.  Спасая  армию,  тот  приказал  отступить, Гражданская война продолжилась.

В  станице  Мечетинской  генерал  Алексеев  устроил  смотр  Добровольческой  армии, вышедшей  из  похода.  Молодые  офицеры  с  любопытством  смотрели  на  маленького

сухонького  старичка  в  крохотной  кубанке.  Старичок  в  очках  с  тихим  голосом  еще  недавно

командовал  крупнейшей  в  мире  армией  Российской  империи,  а  теперь  вел  куда-то  в  степь

четыре тысячи добровольцев.

– В  царской  армии, –  ностальгически  напомнил  Алексеев, –  насчитывалось  четыреста

тысяч офицеров. Даже если теперь к нам придет десятая часть – сорок тысяч, а к ним мы еще

соберем  шестьдесят  тысяч  солдат,  у  нас  будет  сто  тысяч  человек,  а  стотысячной  армии

достаточно, чтобы спасти Россию.

«У  единственного  портного  станицы  Мечетинской  образовалась  «генеральская»

очередь, –  вспоминал  Александр  Рудольфович  Трушнович,  командовавший  пулеметной

22

ротой  в  Корниловском  полку. –  Первым  заказал  себе  брюки  генерал  Деникин.  Вторым, минуя генералов, – полковник Кутепов».

Генерал  Деникин,  крайне  щепетильный  в  личной  жизни,  ходил  в  дырявых  сапогах  и

больше  всего  боялся  обвинений  в  расточительности.  Он  смог  одеться,  когда  англичане

прислали обмундирование для всей белой армии.

Брест-Литовск, 

или Похабный мир 

Судьба России в революционный год зависела от настроений людей в серых шинелях.

С лета 1914-го и до осени 1917 года в России мобилизовали пятнадцать миллионов человек.

Из них  тринадцать миллионов, подавляющее большинство, были  крестьянами. Они едва  ли

могли  найти  на  карте  Сербию,  из-за  которой  вспыхнула  мировая  война,  и  просто  не

понимали,  за  что  их  отправили  умирать.  В  Первую  мировую  войну  в  отличие  от  Второй  в

стране не возникло ощущение смертельной схватки: проиграем войну – потеряем все!

Сразу  после  отречения  императора  Николая II,  весной  1917  года,  начался  саботаж

войны.  Миллионы  жаждали  мира  любой  ценой.  Напрасно  комиссары,  назначенные

Временным  правительством  уговаривали  солдат  продолжать  войну:  победа  не  за  горами!

Армия не хотела воевать.

Ленин,  уловив  настроения  армейской  массы,  сделал  ставку  на  лозунг,  понятный  и

привлекательный  для  солдат:  «Немедленный  мир!».  Сколько  бы  его  ни  обвиняли  в

отсутствии  патриотизма,  в  пораженчестве  и  прямом  предательстве,  на  митингах  Ленин

повторял вновь и вновь:

– Товарищи  солдаты,  кончайте  воевать,  идите  по  домам.  Установите  перемирие  с

немцами и объявите войну богачам!

Ленин понял: если что-то и может привлечь солдат на сторону большевиков, то только

обещание  закончить  войну,  демобилизовать  армию  и  отпустить  одетых  в  серые  шинели

крестьян домой – к семьям и земле. Он оказался прав. Солдаты столичного военного округа, не  желая  отправляться  на  фронт,  помогли  большевикам  в  октябре  свергнуть  Временное

правительство.

Союзники России в Первой мировой войне  – Англия, Франция и Америка – убеждали

новую  власть  соблюдать  взятое  страной  обязательство  не  заключать  сепаратный  мир  с

кайзеровской Германией.

Антанта,  Entente cordiale («Сердечное согласие») – так называлось заключенное в 1904

году соглашение между Францией и Англией. Через три года к ним присоединилась Россия.

В  Первую  мировую  войну  на  стороне  Антанты  вступили  и  другие  страны,  в  том  числе  и

Соединенные  Штаты.  5 сентября  1914  года  представители  Антанты  подписали  в  Лондоне

декларацию:  «Российское,  английское  и  французское  правительства  взаимно  обязуются  не

заключать сепаратного мира в течение настоящей войны».

Первая  мировая,  продолжавшаяся  уже  три  года,  шла  к  концу.  Страны  Антанты  не

сомневались  в  скорой  победе  и  боялись,  что  выход  России  из  войны  продлит

кровопролитные бои еще на два-три года.

Но,  исполняя  волю  тех,  кто  привел  большевиков  к  власти,  нарком  по  иностранным

делам Лев Троцкий по радиотелеграфу предложил всем воюющим государствам немедленно

заключить  мир  без  аннексий  и  контрибуций.  Союзники  –  страны  Антанты  –  ответили

отказом.  А  враги  –  государства  Четверного  союза  (Германия,  Австро-Венгрия,  Турция  и

Болгария) –  согласились.  Они  терпели  поражение  и  хотели  заключить  сепаратный  мир  на

Востоке, чтобы продолжить войну на Западе.

22 ноября 1917 года было подписано соглашение о приостановке военных действий на

русском  фронте  от  Балтийского  моря  до  Черного.  Глава  американской  военной  миссии

генерал  Уильям  Джадсон  уговаривал  наркома  Троцкого  по  крайней  мере  добиться  от

Берлина  обещания  не  перебрасывать  немецкие  войска  с  Восточного  фронта  на  Западный.

23

Троцкий  соглашался,  что  долг  России  –  не  позволить  Германии,  воспользовавшись

перемирием, отправить все войска на Запад. И не спешить с обменом пленными.

9  декабря  начались  переговоры  российской  делегации  с  представителями  Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии в Брест-Литовске, где с 1916 года располагалась Ставка

главнокомандующего  германским  Восточным  фронтом  генерал-фельдмаршала  принца

Баварского Леопольда. Он сменил на этом посту будущего президента Германии Пауля фон

Гинденбурга.

Российскую делегацию (двадцать восемь человек) составили из видных большевиков и

левых  эсеров.  Выделялась  Анастасия  Биценко,  террористка,  убившая  царского  военного

министра. В делегацию включили по  одному представителю от  рабочих, крестьян и  солдат.

Австрийцы и немцы с удивлением взирали на эту пеструю компанию.

«Во  время  первого  обеда, –  вспоминал  начальник  штаба  германского  Восточного

фронта  генерал  Макс  Гофман, –  напротив  меня  сидел  рабочий,  которого  явно  смущало

обилие  столового  серебра.  Он  брал  то  один,  то  другой  прибор,  но  вилку  использовал  для

ковыряния  в  зубах.  Рядом  с  принцем  Гогенлоэ  сидела  госпожа  Биценко,  рядом  с  ней  –

крестьянин с длинными волосами и бородой. На вопрос вестового, какого вина ему налить –

белого или красного, попросил того, что крепче».

Принято  считать, что переговорами  с немцами занимались исключительно дилетанты.

В  реальности  в  Петрограде  собрали  штабных  офицеров,  разведчиков,  представителей  всех

фронтов и даже моряков с Балтики и Черноморского флота и отправили в Брест. Это Ленин

распорядился  командировать  профессиональных  военных  –  для  работы  над  текстом

будущего мирного договора.

Со  стороны  Германии  и  Австро-Венгрии  переговоры  формально  вели  дипломаты.

Фактически  позиции  определяли  военные.  Министр  иностранных  дел  Австро-Венгрии

Оттокар фон Чернин заявил, что основные положения русской декларации могут быть взяты

за основу – мир без аннексий и контрибуций.

На следующий день дипломатов поправил заместитель начальника генерального штаба

генерал Эрих фон Людендорф:

«Создается впечатление, что не мы, а Россия является диктующей стороной. Я должен

выразить  свой  решительный  протест  против  того,  что  мы  отказались  от  насильственного

присоединения территорий и репараций… Не мы, а Россия нуждается в мире».

Немецкая  делегация  пошла  на  попятный  и  тут  же  выставила  жесткие  условия:  линия

фронта становится временной границей между Германией и Россией. Иначе говоря, большая

часть  Латвии,  Литвы,  Польши  и  Белоруссии  остаются  под  контролем  Германии.  Советская

делегация сообщила, что должна информировать Совнарком.

«Русские  в  отчаянии,  собираются  уезжать, –  пометил  в  дневнике  Чернин. –  Они

думали,  что  немцы  просто  откажутся  от  оккупированных  областей  и  предоставят  их

русским».

Центральный  комитет  партии  большевиков  проголосовал  за  идею  Ленина  затягивать

подписание мира в надежде на скорые революционные перемены в Германии.

В протоколе заседания ЦК записали:

«Тов.  Ленин  предлагает  поставить  на  голосование,  что  мы  всячески  затягиваем

подписание мира.

Ставится на голосование.

За – 12, против 1.

Ленин:  При  этом  затягиваем  мир  прелиминарный  (предварительный. –   Авт.)  в  мир

постоянный хотя бы путем уплаты 1 000 000 000 рублей.

Тов.  Троцкий  предлагает  поставить  на  голосование  следующую  формулу:  мы  войну

прекращаем, мир не заключаем, армию демобилизуем.

Ставится на голосование.

За – 9, против 7».

На заседании ЦК Сталин констатировал:

24

– Ясности  и  определенности  по  вопросу  о  мире  нет,  так  как  существуют  различные

течения. Надо этому положить конец. Выход из тяжелого положения дала нам средняя точка

зрения – позиция Троцкого.

У власти в Советской России находились две партии  – большевики и левые эсеры. На

совместном заседании двух ЦК – большевиков и левых эсеров – еще раз одобрили формулу

Троцкого: «Войны не вести, мира не подписывать, армию демобилизовать».

«Известия» процитировали слова Троцкого, сказанные на III съезде Советов:

– «Похабного мира» быть не может, может быть лишь несчастный мир.

Троцкий рассказывал на VII съезде партии:

– Перед  последней  поездкой  в  Брест-Литовск  мы  все  время  обсуждали  вопрос  о

дальнейшей нашей тактике.

И  только  один  голос  в  Центральном  комитете  раздавался  за  то,  чтобы  немедленно

подписать  мир:  это  голос  Зиновьева.  Он  говорил  совершенно  правильно,  я  с  ним  был

совершенно  согласен.  Он  говорил,  что  оттягиванием  мы  будем  ухудшать  условия  мира, подписывать  его нужно сейчас. Но большинство  сказало: нет, продолжайте  ту же политику

агитации, затягивания и так далее…

Для затягивания переговоров, заключил Ленин, нужен затягиватель. И в Брест-Литовск

прибыл  новый  руководитель  советской  мирной  делегации  –  нарком  по  иностранным  делам

Лев Троцкий.

Немцы считали  Россию безнадежно слабой. 10 января Троцкий возразил  Рихарду фон

Кюльману, статс-секретарю Министерства иностранных дел Германии:

– У  нас  нет  ни  возможности,  ни  намерения  оспаривать  то  обстоятельство,  что  наша

страна  ослаблена  политикой  господствовавших  у  нас  до  недавнего  времени  классов.  Но

мировое  положение  страны  определяется  не  только  сегодняшним  состоянием  ее

технического  аппарата,  но  и  заложенными  в  ней  возможностями,  подобно  тому  как

хозяйственная мощь Германии не может измеряться  одним лишь нынешним  состоянием  ее

продовольственных средств.

Тем  временем  21  января  1918  года  ленинское  правительство  аннулировало  царские

долги внешнему миру. Они составили 13,8 миллиарда рублей. Кто больше всех ссудил денег

России? Франция, Англия, Соединенные Штаты, Бельгия.

Тем временем возник  украинский фактор.  В Киеве власть принадлежала Центральной

раде,  которая  провозгласила  «полную  независимость»  от  России  и  создание  Украинской

Народной Республики. Киев пожелал сам вести переговоры о мире.

В  Брест-Литовск  прибыла  украинская  делегация,  ее  возглавил  премьер-министр

Украинской  Народной  Республики  Всеволод  Александрович  Голубович,  инженер  по

образованию  и  эсер  по  политическим  взглядам.  10  января  1918  года  он  огласил  ноту

Центральной рады о непризнании советского правительства и о  решении принять участие в

мирных переговорах самостоятельно. Державы Четверного союза согласились.

А  украинские  большевики,  собравшись  в  Харькове,  объявили  о  создании  Украинской

Социалистической  Советской  Республики.  Москва  поддержала  украинских  большевиков

военной  силой.  1 февраля  1918  года  в  Бресте  Троцкий  заявил,  что  в  составе  российской

делегации  находятся  представители  украинского  большевистского  правительства,  которое

уже  контролирует  большую  часть  территории  Украины.  Но  австрийский  министр  Оттокар

Чернин ответил, что страны Четверного союза признают Украинскую Народную Республику.

Вот  тогда  стало  ясно,  что  появилась  Украина  как  самостоятельное  государство.  В

Киеве  очень  хотели  подписать  мирный  договор  с  немцами,  австрияками,  болгарами  и

турками,  потому  что  это  означало  международное  признание.  А  немцы  и  австрийцы, голодавшие  в  войну,  подсчитывали,  сколько  продовольствия  и  сырья  могут  получить  от

Украины.

За  Киев  уже  шли  бои.  Большевики  успешно  теснили  войска,  оставшиеся  верными

Центральной  раде.  Начальник  штаба  по  борьбе  с  контрреволюцией  на  Юге  России

докладывал  Ленину:  «Я  приказал  артиллерии  бить  по  высотным  и  богатым  дворцам,  по

25

церквям  и  попам…  Просили  перемирия.  В  ответ  я  приказал  душить  их  газами.  Мы  могли

остановить  гнев  мести,  однако  мы  не  делали  этого,  потому  что  наш  лозунг  –  быть

беспощадными!»

8  февраля  Троцкий  телеграфировал  Ленину:  «Договор  с  Радой  готов.  Подписания  его

можно  ожидать  с  часу  на  час.  Только  точные  и  проверенные  данные,  что  Киев  в  руках

советской власти, могли бы помешать этому».

Но  9  февраля  Германия,  Австро-Венгрия,  Турция  и  Болгария  подписали  с  делегацией

Украинской  Народной  Республики  мир  и  договор  о  помощи,  после  чего  немецкие  войска

вошли на территорию Украины. Секретным соглашением Киев обещал поставить Германии

и Австро-Венгрии около миллиона тонн зерна, полмиллиона тонн мяса. Договор с Украиной

австрийцы называли «хлебным миром».

Теперь  германское  военное  командование  потребовало  предъявить  Троцкому

ультиматум: либо он подписывает мир на немецких условиях, либо возобновляются военные

действия.  И  тогда  Троцкий  произнес  свою  знаменитую  речь  о  том,  что  Россия  не  может

принять те условия, которые выдвигает Германия и Австро-Венгрия:

– Мы  не  поставим  подписи  русской  революции  под  условиями,  которые  несут  гнет  и

несчастье  миллионам  людей. Мы выходим из войны и ждем, что другие народы последуют

нашему примеру.

Заявление  поддержали  все  члены  русской  делегации.  Петроградский  совет  одобрил

позицию  Троцкого.  ВЦИК  –  высший  орган  государственной  власти  –  тоже  признал  его

действия

правильными.

Но

начальник

германского

генерального

штаба

генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург распорядился:

– Если  русские  намерены  затягивать  переговоры,  возобновим  военные  действия.  Это

приведет  к  падению  большевистского  правительства,  а  те,  кто  придет  к  власти  после  него, вынуждены будут заключить мир.

Кайзеровская армия перешла в наступление. Германское военное командование верило

в то, что оно пришло на территорию Белоруссии всерьез и надолго, и на Соборной площади

Минска  устроило  военный  парад.  Если  бы  Германия  выиграла  Первую  мировую,  немалая

часть Украины, Белоруссии и балтийские страны превратились бы в немецкие колонии.

Но в ту пору приход немцев не всех пугал.

«Большевизм, – записывал в дневнике профессор-историк Юрий Готье, – настолько дик

и  тяжел,  что  даже  владычество  бронированного  немецкого  кулака  кажется  меньшим  злом, чем  разгул  русских  горилл.  Ужасно,  если  придут  немцы;  ужасно,  если  останутся

большевики».

Нашлись  люди,  которые  надеялись,  что  немцы  уничтожат  большевиков.  Знаменитая

писательница  Зинаида  Николаевна  Гиппиус,  люто  ненавидевшая  революцию,  записала  в

дневнике: «Германия всегда понимала нас больше, ибо всегда была к нам внимательнее. Она

могла бы понять: сейчас  мы  опаснее, чем когда-либо,  опасны для всего тела Европы (и для

тела Германии, да, да!). Мы – чумная язва. Изолировать нас нельзя, надо уничтожать гнездо

бацилл,  выжечь,  если  надо, –  и  притом  торопиться,  в  своих  же,  в  своих  собственных

интересах!»

Новые немецкие условия мира были хуже прежних: Россия теряла Прибалтику и часть

Белоруссии.  Города  Карс,  Батум  и  Ардаган  надо  было  отдать  Турции.  А  еще  признать

независимость Украины и немедленно демобилизовать армию и флот.

Большевики  раскололись.  Многие  не  принимали  «похабного  мира» –  это  выражение

кандидата  в  члены  ЦК,  председателя  Петроградской  ЧК  Моисея  Соломоновича  Урицкого.

Темпераментный  Феликс  Дзержинский  заявил,  что  подписание  мира  –  это  полная

капитуляция.  Левые  эсеры,  партнеры  большевиков  по  правительственной  коалиции,  были

категорически  против.  Ленин  бросил  на  чашу  весов  всю  силу  своего  убеждения:  никакие

потери  не  имеют  значения,  можно  полстраны  отдать,  лишь  бы  сохранить  власть  и  строить

коммунизм! Троцкий не был с ним согласен, но, понимая  опасность  ситуации, воздержался

при голосовании. Ленинская точка зрения была принята.

26

Троцкий попросил освободить его от обязанностей наркома по иностранным делам.

Записали в протоколе:

«Тов. Сталин говорит, что он не делает ни тени упрека Троцкому, но все же просит его

выждать пару дней…

Тов.  Ленин  предлагает  голосовать:  ЦК,  выслушав  заявление  тов.  Троцкого,  вполне

мирясь  с  отсутствием  тов.  Троцкого  во  время  решений  в  Совете  народных  комиссаров  по

иностранным делам, просит тов. Троцкого не отстраняться от других решений. Принято».

24 февраля Ленин и Троцкий подписали постановление Совнаркома:

«Согласно  решению,  принятому  Центральным  исполнительным  комитетом  Советов

рабочих,  солдатских и крестьянских депутатов 24 февраля в четыре с половиной часа  утра, Совет  народных  комиссаров  постановил:  условия  мира,  предлагаемые  германским

правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск».

Третья  советская  делегация  прибыла  в  Брест  в  самом  мрачном  настроении.

Подписывать  мир  никто  ехать  не  хотел.  С  трудом  уговорили  члена  ЦК  партии  Григория

Яковлевича  Сокольникова,  будущего  наркома  финансов,  Георгия  Васильевича  Чичерина, будущего  наркома  иностранных  дел,  и  Григория  Ивановича  Петровского,  наркома

внутренних дел.

Секретарь  делегации  Лев  Михайлович  Карахан,  будущий  заместитель  наркома

иностранных дел, телеграфировал в Москву:

«Как и предполагали, обсуждение условий мира совершенно бесполезно, ибо они носят

ультимативный  характер.  Вследствие  отказа  немцев  прекратить  до  подписания  договора

военные действия мы решили подписать договор, не входя в его обсуждение».

Отдельный пункт договора был посвящен Украине:

«Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой

и  признать  мирный  договор  между  этим  государством  и  державами  Четверного  союза.

Территория  Украины  незамедлительно  очищается  от  русских  войск  и  русской  Красной

гвардии».

3  марта  1918  года,  поставив  свою  подпись  под  мирным  договором,  Сокольников

заметил:

– Мы  ни  на  минуту  не  сомневаемся,  что  это  торжество  империализма  и  милитаризма

над международной пролетарской революцией окажется временным и преходящим.

Россия  утратила  территории  с  населением  в  пятьдесят  шесть  миллионов  человек, четверть  всех  железных  дорог,  три  четверти  черной  металлургии,  девяносто  процентов

добычи каменного угля, треть текстильной промышленности.

Советская  делегация  подписала  договор  с  Четверным  союзом.  Но  удастся  ли  его

ратифицировать? Все висело на волоске. Ждали прихода немцев. 3 марта немецкая авиация

совершила налет на Петроград. Одна бомба разорвалась неподалеку от Таврического сада. В

Петрограде началась паника. Столицу перенесли в Москву.

Ночью  10  марта  1918  года  специальный  поезд  № 4001  отошел  от  станции  Цветочный

пост  –  он  увозил  в  Москву  советское  правительство.  Разместились  в  Кремле,  который

представлял собой печальное зрелище.

«Часть  зданий  значительно  пострадала  еще  в  дни  Октябрьских  боев, –  вспоминал

комендант  Кремля  Павел  Дмитриевич  Мальков,  член  Центрального  комитета  Балтийского

флота. –  Во  дворе  Арсенала  уродливо  громоздились  груды  битого  кирпича,  стекла,  всякой

дряни. Верхний этаж огромных казарм, тянувшихся чуть ли не от Троицких ворот почти до

самого подъезда Совнаркома, выгорел, и его окна зияли черными провалами.

На улицах была несусветная грязь. Весна стояла в 1918 году ранняя. Уже в конце марта

было  по-апрельски  тепло,  и  по  улицам  Кремля  разливались  настоящие  озера  талой  воды, побуревшей  от  грязи  и  мусора.  На  обширном  плацу,  раскинувшемся  между  колокольней

Ивана Великого и Спасскими воротами,  образовалось  такое болото, что не проберешься ни

пешком, ни вплавь».

12  марта  1918  года  управляющий  делами  Совета  народных  комиссаров  Владимир

27

Дмитриевич Бонч-Бруевич подписал извещение:

«Всем СОВДЕПАМ, всем, всем, всем.

Правительство  Федеративной  Советской  Республики,  Совет  народных  комиссаров  и

высший  орган  власти  в  стране,  Центральный  исполнительный  комитет  Советов  рабочих, солдатских,  крестьянских  и  казачьих  депутатов  прибыли  в  Москву.  Адрес  для  сношений: Москва, Кремль, СОВНАРКОМ или ЦИКСОВДЕП».

Делегаты  VII  съезда  партии  большевиков,  экстренно  собранного  6  марта  1918  года, полного текста мирного договора не видели. Видимо, не сознавали масштаба потерь. Ленин

требовал  от  делегатов  съезда  не  рассказывать  о  содержании  договора  о  мире,  чтобы

сохранить «военную тайну».

14  марта  созвали  чрезвычайный  IV  съезд  Советов  –  высший  орган  государственной

власти.  Итоги  голосования:  785  голосов  за  ратификацию  мира,  261  против,  215

воздержались.  Левые  эсеры проголосовали против  ратификации. Наркомы  от партии  левых

эсеров в знак протеста вышли из правительства.

Заключение мира и восстановление дипломатических отношений с Германией означало

признание  власти  большевиков  де-юре,  что  имело  для  них  большое  значение.  27  августа

подписали с немцами дополнительные секретные соглашения к Брест-Литовскому договору.

Россия  обязалась  еще  и  выплатить  Германии  контрибуцию  –  шесть  миллиардов  марок.

Успели отправить 93 542 тонны золота.

Осенью 1918 года кайзеровская Германия рухнула, и больше платить не пришлось. 13

ноября  Москва  с  удовольствием  аннулировала  Брест-Литовский  мирный  договор.  Но

получить назад русское золото не удалось.

Однако  же  главным  последствием  Брестского  мира  стала  вовсе  не  потеря  золота.  А

массовое  возмущение,  в  первую  очередь  русского  кадрового  офицерства,  которое

восприняло мир с главным врагом, Германией, как позор и предательство. И восстало против

большевиков.

Федор Августович Степун, писатель и философ, в Первую мировую служил в армии и

был тяжело ранен на Рижском фронте; летом 1917 года он стал начальником политического

управления в Военном министерстве. Он вспоминал те дни:

«Чем  дальше  развертывалась  революция,  тем  неприемлемее  становилась  она  для

офицерства.  Брестский  мир,  кровавым  бичом  хлестнувший  по  опозоренному  лицу  всей

России, больше всего, с чисто психологической точки зрения, ударил, конечно, по рядовому

офицерству…  Все  это  делает  вполне  понятным,  почему  честное  и  уважающее  себя

офицерство психологически должно было с головою уйти в Белое движение».

Мир породил войну. Вспыхнула Гражданская война.

Часть вторая 

Брат на брата 

Москва. 6 июля. Мятеж 

ЦК партии правых эсеров после Брестского мира заявил, что «правительство народных

комиссаров  предало  демократическую  Россию,  революцию,  Интернационал,  и  оно  должно

быть  и  будет  низвергнуто…  Партия  социалистов-революционеров  приложит  все  усилия  к

тому, чтобы положить предел властвованию большевиков».

Партия  эсеров  была  самой  популярной  в  России,  потому  что  защищала  интересы

крестьян,  составлявших восемьдесят пять процентов населения страны. Реальная  опасность

для  большевиков  возникла,  когда  подняли  восстание  и  левые  социалисты-революционеры, единственные политические союзники большевиков.

Яростной  противницей  мира  с  немцами  была  самая  знаменитая  и  самая  влиятельная

женщина русской революции – вождь левых эсеров Мария Александровна Спиридонова.

28

Начиная с того январского дня 1906 года, когда гимназистка Спиридонова выстрелила

в  царского  чиновника,  и  до  11  сентября  1941  года,  когда  ее  расстреляет  комендант

орловского  областного  управления  Наркомата  внутренних  дел,  она  проведет  на  свободе

всего два года. Практически всю взрослую жизнь  ей было  суждено  оставаться за решеткой.

Менялись режимы, вожди и тюремщики, но власть предпочитала ее держать в камере.

Вот главный вопрос: знай она наперед свою трагическую судьбу,  взялась бы она в тот

январский

день

исполнить

поручение

боевой

организации

тамбовских

социалистов-революционеров? Похоже, да. Страх за свою судьбу ее бы точно не остановил.

Неукротимый  темперамент,  обостренное  чувство  справедливости,  железный  характер

определили  ее  жизнь.  У  нее  не  раз  была  возможность  изменить  судьбу,  спастись,  но  она

упрямо  двигалась  по  определенной  в  юности  траектории,  которая  закончилась  пулей  в

затылок.

Она провела на каторге одиннадцать лет. Ее освободила Февральская революция. У нее

неожиданно  открылись ораторские и  организаторские  способности. Когда она выступала, в

ее  словах  звучали  истерические  нотки.  Но  в  революцию  такой  накал  страстей  казался

естественным.

В  октябре  1917  года  партия  социалистов-революционеров  раскололась.  Правые  эсеры

выступили против захвата власти большевиками. Левые эсеры поддержали Ленина, вошли в

правительство,  заняли  важные  посты  в  армии  и  ВЧК.  Мария  Спиридонова  стала

заместителем председателя ВЦИК, формально вторым человеком в государстве.

Первое  время  Ленин  дорожил  союзом  с  левыми  эсерами,  которых  поддерживало

крестьянство.  У  них  были  крепкие  позиции  на  местах.  Но  это  сотрудничество  постепенно

сходило  на  нет,  потому  что  левые  эсеры  все  больше  расходились  с  большевиками.

Большевики не хотели раздавать землю крестьянам и заводили в деревне комитеты бедноты, которые просто грабили зажиточных крестьян.

Окончательный  раскол  произошел  из-за  сепаратного  мира  с  Германией.  Левые  эсеры

провели  свой  съезд и потребовали  расторжения Брестского договора,  считая, что он душит

мировую революцию.

4  июля  1918  года  в  Большом  театре  открылся  V  Всероссийский  съезд  Советов.

Настроения  в  зале  царили  антибольшевистские.  Они  усилились,  когда  выступил

представитель  Украины,  который  сказал,  что  украинцы  уже  восстали  против  германских

оккупационных войск, и призвал революционную Россию прийти им на помощь.

С револьвером на боку член ЦК партии левых эсеров Борис Давидович Камков назвал

большевиков  «лакеями  германского  империализма».  Камков,  отражая  настроения  эсеров, крестьянской партии, пригрозил большевикам:

– Ваши продотряды и ваши комбеды мы выбросим из деревни за шиворот.

6 июля несколько членов ЦК эсеров демонстративно покинули Большой театр, где шел

съезд Советов, и обосновались в штабе кавалерийского отряда ВЧК в Покровских казармах в

Большом Трехсвятительском переулке.

Руководитель московских эсеров Анастасия Биценко тайно передала сотрудникам ВЧК

эсерам Якову Блюмкину и Николаю Андрееву бомбы. Имя их изготовителя держалось тогда

в  особом  секрете.  А  им  был  член  ЦК  партии  левых  эсеров  Яков  Моисеевич  Фишман, будущий  генерал,  доктор  химических  наук  и  начальник  военно-химического  управления

Красной армии. В царское время он бежал с каторги, уехал за границу и окончил химический

факультет в Италии.

В  два  часа  дня  Блюмкин  и  Андреев  на  машине  прибыли  в  германское  посольство.

Предъявили  мандат  с  подписью  Феликса  Эдмундовича  Дзержинского  и  печатью  ВЧК .

Потребовали встречи с послом Мирбахом.

Подпись  Дзержинского  на  мандате,  который  Блюмкин  предъявил  в  посольстве,  была

поддельной,  а  печать  подлинной.  Ее  приложил  к  мандату  заместитель  председателя  ВЧК

Вячеслав Александрович Александрович (настоящая фамилия – Дмитриевский), левый эсер.

Он был бескорыстным человеком, мечтал о мировой революции и всеобщем благе.

29

От  партии  левых  эсеров  его  назначили  заместителем  Дзержинского  в  ВЧК.  Феликс

Эдмундович  объяснял  после  мятежа:  «Права  его  были  такие  же,  как  и  мои.  Он  имел  право

подписывать  все  бумаги  и  делать  распоряжения  вместо  меня.  У  него  хранилась  большая

печать… Александровичу я доверял вполне».

Вячеслав  Александрович  не  только  заверил  печатью  поддельный  мандат  Блюмкина  и

Андреева, но и написал записку в гараж ВЧК, чтобы им выделили автомобиль.

Граф Вильгельм Мирбах возглавил в Москве германо-австрийскую миссию, когда еще

только начались мирные переговоры. После установления дипломатических отношений граф

Мирбах был назначен послом.  Мирбаху несколько раз  угрожали, и появление в посольстве

сотрудников  ВЧК  он  воспринял  как  запоздалую  реакцию  советских  властей.  Посол  принял

чекистов в малой гостиной.

Яков  Блюмкин  был  очень  молодым  человеком.  К  левым  эсерам  он  присоединился  в

семнадцать лет, после Февральской революции. Через год, в июне восемнадцатого года, его

утвердили  начальником  отделения  ВЧК  по  противодействию  германскому  шпионажу.  Но

меньше чем через месяц – после Брестского мира – отделение ликвидировали: какая борьба с

германским шпионажем, если у нас с немцами мир?

«Я беседовал с послом, смотрел ему в глаза, – рассказывал потом Блюмкин, – и говорил

себе:  я должен  убить  этого  человека.  В  моем  портфеле  среди  бумаг  лежал  браунинг.

«Получите, – сказал я, – вот бумаги», – и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через

большую  гостиную,  его  секретарь  рухнул  за  кресло.  В  большой  гостиной  Мирбах  упал,  и

тогда я бросил гранату на мраморный пол».

Убийство посла стало сигналом к восстанию. Левые эсеры располагали вооруженными

отрядами в Москве и считали, что вполне могут взять власть в стране. Они все еще считали

себя  самой  популярной  партией  в  крестьянской  России.  На  выборах  в  Учредительное

собрание деревня проголосовала за эсеров, которые обещали дать им землю. И на выборах в

Советы им достались голоса почти всех крестьян.

Через  час  Ленин  позвонил  Дзержинскому  и  сообщил  об  убийстве  германского  посла.

ВЧК  тогда  не  была  еще  такой  всевластной  организацией  и  многие  новости  узнавала  со

стороны.  Импульсивный  Дзержинский  поехал  в  подчиненный  ему  кавалерийский  отряд  в

Большом Трехсвятительском переулке. Отрядом командовал эсер Дмитрий Иванович Попов, моряк-балтиец и член ВЦИК. В его штабе и собрались члены ЦК партии эсеров.

Дзержинский рассказывал:

«Я с тремя товарищами поехал в отряд, чтобы узнать правду и арестовать Блюмкина. В

комнате  штаба  было  около  десяти  –  двенадцати  матросов.  Попов  в  комнату  явился  только

после того, как мы были обезоружены,  стал бросать  обвинения, что наши декреты пишутся

по приказу «его сиятельства графа Мирбаха».

Дзержинский требовал выдать Блюмкина, угрожал:

– За голову Мирбаха ответит своей головой весь ваш ЦК.

Но  левые  эсеры  отказались  выдать  Блюмкина  и  Андреева.  Член  ЦК  партии  левых

эсеров  Владимир  Александрович  Карелин,  недавний  нарком  имуществ  (ушел  в  отставку  в

знак  протеста  против  Брестского  мира),  предложил  разоружить  охрану  Дзержинского.  Она

не стала сопротивляться.

Александрович объявил председателю ВЧК:

– По постановлению ЦК партии левых эсеров объявляю вас арестованным.

Оставшись  без  председателя,  подчиненные  Дзержинского  не  знали,  что  делать.  В

критической  ситуации чекисты  растерялись. Вечером Александрович приехал на Лубянку и

распорядился арестовать  Мартына Ивановича Лациса (Яна Судрабса), члена коллегии ВЧК.

Матросы хотели расстрелять Лациса. Александрович его спас. Распорядился:

– Убивать не надо, отправьте подальше.

Левые  эсеры  захватили  телеграф  и  телефонную  станцию,  напечатали  свои  листовки.

Военные,  присоединившиеся  к  левым  эсерам,  предлагали  взять  Кремль  штурмом,  пока  у

восставших перевес в силах. Но руководители эсеров действовали нерешительно – боялись,

30

что междоусобная схватка с большевиками пойдет на пользу буржуазии.

Левые  эсеры  исходили  из  того,  что  без  поддержки  мировой  революции  подлинный

социализм в России не построить. Рассчитывали на поддержку революционного движения в

Германии.  А  Брестский  мир  задержал  германскую  революцию  на  полгода.  Мария

Спиридонова писала Ленину:

«Мы  не  свергали  большевиков,  мы  хотели  одного  –  террористический  акт  мирового

значения,  протест  на  весь  мир  против  удушения  нашей  Революции.  Не  мятеж,  а

полустихийная самозащита, вооруженное сопротивление при аресте. И только».

Пассивная  позиция  эсеров  позволила  большевикам  взять  инициативу  в  свои  руки.

Ликвидацию мятежа взял на себя нарком по военным и морским делам Троцкий. Он вызвал

из-под  Москвы два латышских полка, верных большевикам, подтянул броневики и  утром  7

июля  приказал  обстрелять  штаб  Попова  из  артиллерийских  орудий.  Через  несколько  часов

левые  социалисты-революционеры  сложили  оружие.  К  вечеру  мятеж  был  подавлен.

Дзержинского и остальных арестованных освободили.

Убийцы  немецкого  посла  Яков  Блюмкин  и  Николай  Андреев  бежали  на  Украину,  где

левые эсеры тоже действовали активно. Андреев заболел на Украине сыпным тифом и умер.

Блюмкин весной девятнадцатого вернулся в Москву и пришел с повинной в ВЧК.

На суде Блюмкин объяснил, почему он убил Мирбаха:

«Я  противник  сепаратного  мира  с  Германией  и  думаю,  что  мы  обязаны  сорвать  этот

постыдный для России мир…

Но  кроме  общих  и  принципиальных  побуждений  на  этот  акт  толкают  меня  и  другие

побуждения.  Черносотенцы-  антисемиты  с  начала  войны  обвиняли  евреев  в

германофильстве,  а  сейчас  возлагают  на  евреев  ответственность  за  большевистскую

политику и сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России

и  союзников  большевиками  в  Брест-Литовске  представляет  особое  значение.  Я  как  еврей  и

социалист взял на себя свершение акта, являющегося этим протестом».

Брестский  мир  был  уже  забыт,  в  Германии  произошла  революция,  левые  эсеры  были

подавлены,  о  графе  Мирбахе  никто  не  сожалел.  19  мая  1919  года  Блюмкина

реабилитировали.  Он  воевал  на  Южном  фронте,  учился  в  военной  академии,  работал  в

секретариате наркома Троцкого. В 1923 году его вернули в органы госбезопасности. На сей

раз определили в иностранный отдел, то есть в разведку…

Командир  эсеровского  отряда  Дмитрий  Попов  после  подавления  мятежа  несколько

месяцев скрывался в Москве. В конце года по поручению ЦК своей партии уехал в Харьков.

Под другой фамилией  служил на  Украине в Красной армии. В 1919 году вступил в партию

анархистов  и  присоединился  к  Махно,  стал  у  Нестора  Ивановича  членом  Реввоенсовета.

Осенью  1920  года  Махно  поручил  ему  вести  переговоры  с  большевиками  о  совместных

действиях против белой армии.

Чекисты  арестовали  Попова  и  отправили  в  Москву.  Дзержинский  распорядился:

«Попова держать до  ликвидации Махно, выжимая из него все  сведения». Весной 1921 года

его расстреляли. Уже в наши дни Генеральная прокуратура России установила: «Материалов

о преступной деятельности Попова, которая бы повлекла за собой высшую меру социальной

защиты  (расстрел),  в  деле  не  имеется.  На  Попова  Дмитрия  Ивановича  распространяется

действие закона «О реабилитации жертв политических репрессий».

Дзержинский

распорядился

расстрелять

и

своего

заместителя

Вячеслава

Александровича. Очень торопился. Думал, видимо, что придется его освободить…

В  1998  году  Вячеслава  Александровича  Александровича  тоже  реабилитировали.

Генеральная прокуратура России установила:

«Доказательств  совершения  Александровичем  каких-  либо  противоправных  действий

против  советской  власти  и  революции  в  деле  не  имеется.  Сведений  о  подготовке

террористического  акта  над  Мирбахом  Александрович  не  имел,  а  заверение  удостоверения

от имени Дзержинского, дающее полномочия Блюмкину и  Андрееву  на аудиенцию  у посла

Мирбаха,  не  может  служить  основанием  для  привлечения  Александровича  к  уголовной

31

ответственности и его осуждению».

Июльский

мятеж

1918

года

имел

трагические

последствия.

Социалисты-революционеры  были  изгнаны  из  политики  и  из  государственного  аппарата  и

уже  не  имели  возможности  влиять  на  судьбу  страны.  Российское  крестьянство  лишилось

своих защитников. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров уничтожили.

Ярославское восстание 

«В  Петербурге  сидеть  и  бездействовать  было  и  противно  и  голодно.  И,  кроме  того, хотелось  почувствовать  себя  опять  человеком  сцены,  артистом.  Я  задумал  дать  ряд

концертов в провинции, в приволжских городах,  куда большевизм  еще не успел докатиться

во всей своей столичной мерзостности».

Так  летом  1918  года  знаменитый  в  ту  пору  исполнитель  цыганских  романсов  Юрий

Спиридонович  Морфесси  оказался  в  городе  Ярославле.  Вместе  с  танцовщицей  и

пианистом-аккомпаниатором разместился в отеле «Бристоль». Черноволосый и темноглазый

красавец,  грек  по  происхождению,  Морфесси  начинал  в  опере,  но  быстро  перешел  в

оперетту. Пел в варьете, в концертных залах. А потом и вовсе ушел на эстраду.

Певец  ехал  на  гастроли,  а  попал  на  войну.  Но  кто  мог  предвидеть,  что  кровавая

трагедия разыграется в этом дивном волжском городе?

На Леонтьевском кладбище, неподалеку от железнодорожной станции Всполье, в ночь

с  5  на  6  июля  1918  года  собралось  около  ста  бывших  офицеров  царской  армии.  Это  были

участники  заговора.  Рядом  с  кладбищем  находились  артиллерийские  склады.  Помощник

начальника  складов  тоже  входил  в  подпольную  организацию,  поэтому  караул  не

сопротивлялся.  Офицеры  забрали  пулеметы,  винтовки,  патроны.  Нашли  даже  несколько

орудий.

Заговорщики заняли город без боя.  Утром 6 июля 1918 года горожане приветствовали

офицеров  криками  «ура!».  Никто  не  встал  на  защиту  большевиков.  Это  была  Гражданская

война. В стране – хаос. Люди пребывали в растерянности. Не знали, на кого надеяться и кого

поддерживать.  Власть  валялась  под  ногами.  Надо  было  только  нагнуться,  чтобы  ее

подобрать. Или, точнее, взять винтовку, чтобы заставить людей подчиниться.

Всех поразила  легкость,  с которой большевики утратили власть над крупным городом

всего  в  нескольких  часах  езды  от  Москвы.  Ярославль  стоит  на  Волге,  через  него  проходит

важная  железная  дорога.  Поэтому  город  называют  северными  ключами  к  Москве.  Если

сравнительно небольшая группа офицеров под аплодисменты народа берет власть в крупном

губернском городе, то, может быть, дни большевиков в России сочтены?

Руководил  заговорщиками  недавний  полковник  царской  армии  Александр  Петрович

Перхуров.  Он  объявил  себя  командующим  вооруженными  силами  Ярославского  района

Северной Добровольческой армии. В городе расклеивали подписанную им листовку:

«Граждане!  Власть  большевиков  свергнута.  Те,  кто  несколько  месяцев  назад  обманом

захватил  власть  и  затем  путем  неслыханных  насилий  и  издевательства  над  здоровой  волей

народа держал  ее в своих  руках,  те, кто привел народ к голоду и безработице, восстановил

брата  на  брата,  разделил  по  карманам  народную  казну, –  теперь  сидят  в  тюрьме  и  ждут

возмездия».

Арестованных большевиков держали в плавучей тюрьме  – на барже  с дровами. Сразу

убили двоих: председателя исполкома Ярославского совета Давида Соломоновича Закгейма

и  комиссара  Ярославского  военного  округа  Семена  Михайловича  Нахимсона  –  как

большевиков  и  как  евреев.  Нахимсона  вывели  во  двор  и  расстреляли.  Труп  Закгейма

выволокли на Духовскую  улицу, где, как вспоминали ярославцы, «он в течение нескольких

дней  валялся  и  служил  предметом  издевательства  проходивших  мимо  хулиганов  и

черносотенцев. Когда труп окончательно разложился, его сбросили в канаву».

Смена  власти  приободрила  всех,  кто  уже  пострадал  от  революции,  в  первую  очередь

профессиональных военных.

32

«Я тотчас отправился в штаб Добровольческой армии, – вспоминал бывший полковник

Петр Фомич Злуницын. – По дороге встретил знакомую певицу – артистку Барковскую. Она

очень обрадовалась мне:

– Вы какими судьбами, Петр Фомич? Вот и отлично! Поможете нам большевиков бить.

Мы так много слышали о храбрости вашего полка. Пойдемте в штаб.

По дороге Барковская рассказала, как город оказался во власти восставших. Она была в

близких  отношениях  со  всеми  политкомиссарами  и  красными  командирами.  По  ее

предложению  в  день  восстания  был  устроен  ужин,  на  котором  присутствовало  много

женщин  и  коммунистического  начальства.  К  ночи  все  перепились,  и  переловить  их  не

представляло затруднения».

Эпизод  с  вечеринкой  –  байка.  Но  молодая,  красивая  женщина  в  кожаной  куртке,  с

револьвером  у  пояса  запомнилась  многим  ярославцам,  пережившим  восстание!  Это  была

Валентина  Николаевна  Барковская,  артистка  Интимного  театра,  появившегося  в  городе  как

раз  летом  1918  года.  Это  не  кабаре  со  стриптизом,  ничего  эротического  –  камерный  театр, театр миниатюр «для своих». А еще Барковская открыла при театре свой салон. Решительная

женщина с авантюрной жилкой, что так привлекает мужчин.

«В  Севастополе  я  познакомилась  с  Дмитрием  Васильевичем  Ботельманом, –

рассказывала  сама  Валентина  Николаевна. –  Он  был  молодой  поручик,  только  что

вернувшийся  с  японской войны.  Мы полюбили друг друга.  Муж по моему настоянию тоже

пошел на сцену. До начала мировой войны мы играли в разных городах… После объявления

войны мой муж был призван на военную службу. Но он был тяжело ранен и освобожден от

воинской  повинности.  После  полного  выздоровления  опять  поступил  на  сцен у.  Мы

подписали  контракт  в  Ярославле  в  Интимный  театр  на  три  месяца,  считая  со  второго  дня

Пасхи».

Вот  уж  ей  Ярославское  восстание  показалось  увлекательным  приключением.

Валентина Барковская ощущала себя в восставшем городе, как на огромной сцене.

«В  коридоре  штаба  меня  представили  полковнику  Перхурову, –  вспоминала

Барковская. –  Он  просил  поскорее  распорядиться  чаем  и  куда-нибудь,  до  прибытия  сестер, поместить  раненых.  Раненых  мы  поместили  в  одну  из  комнат  на  столах,  потом  появились

сестры  и  доктор,  которые  ими  занялись,  а  ко  мне  подбежал  офицер,  что  полковник

приказывает  отправиться  в  хлебную  лавку  и  немедленно  привезти  хлеба.  Вслед  за  хлебом

меня  послали  на  двор  гимназии,  где  находился  вещевой  склад,  присмотреть,  как  отбирают

для  солдат  шинели,  чтобы  не  раскрали.  Так  совершенно  незаметно  для  меня  самой

навалилась на меня и эта работа».

Она  всегда  мечтала  о  главной  роли.  И  она  ее  получила  –  в  драме,  которую  придумал

знаменитый революционер  Борис Викторович Савинков, вождь боевой организации партии

эсеров  и  фактический  руководитель  Военного  министерства  во  Временном  правительстве.

Он вел с большевиками свою личную войну.

«Я  буду  бороться,  пока  стою  на  ногах, –  писал  Савинков  за  полгода  до  восстания  в

Ярославле. –  Бороться  за  Россию.  Пусть  «товарищи»  называют  меня  «изменником»  и

«продавшимся  буржуазии».  Я  верю,  что  единственная  надежда  –  вооруженная  борьба.  И

надежды этой я не оставлю».

Борис  Савинков  с  его  бешеной  энергией,  с  его  даром  убеждать,  с  его  почти

дьявольским обаянием взялся организовать антибольшевистское восстание.

«В  начале  марта  1918  года, –  вспоминал  Савинков, –  кроме  небольшой

Добровольческой  армии,  в  России  не  было  никакой  организованной  силы,  способной

бороться  против  большевиков.  В  Петрограде  и  Москве  царили  уныние  и  голод.  Казалось, страна подчинилась большевикам».

В  Москве,  под  боком  у  ВЧК,  Савинков  создал  тайную  организацию  «Союз  защиты

Родины и Свободы». Завербовал в нее две тысячи человек и намеревался поднять восстание

сразу  в  нескольких  городах.  «В  июне  1918  года, –  вспоминал  Савинков, –  был  выработан

окончательный план вооруженного выступления. Предполагалось в  Москве  убить  Ленина и

33

Троцкого  и  одновременно  выступить  в  Рыбинске  и  Ярославле,  чтобы  отрезать  столицу  от

Архангельска, где должен был высадиться десант союзников».

Савинков  взял  себе  в  помощники  полковника  Перхурова.  Выпускник  Николаевский

академии  Генерального  штаба,  он  прошел  Первую  мировую,  командовал  артиллерийским

дивизионом на Северном фронте. В декабре 1917 года офицерские звания отменили.  Солдат

Перхуров по возрасту подлежал демобилизации.

«Семью  я  застал  в  плохом  положении, –  рассказывал  Перхуров, –  жена  потеряла

зрение,  сын  маленький.  Была  надежда  на  дочь,  которая  служила  на  Содовом  заводе,  но  ее

уволили  как  дочь  офицера.  Самому  найти  работу  –  бывшему  полковнику  –  было

невозможно.  Поехал  в  Москву.  Полковники  Троицкий  и  Григорьев  поступили  в  артель  по

разгрузке шпал. Хотел туда пристроиться…

Когда  в  конце  семнадцатого  я  был  выброшен  за  борт,  я  столкнулся  с  действительной

жизнью  людей:  сплошные  жалобы,  плач,  когда  отбирают  последнее.  На  станциях  видел

сценки, когда забирали последние два-три пуда. Видел женщину, которая сошла под поезд с

криком:  «Если  отобрали  хлеб,  кормите  моих  детей».  Я  решил  встать  на  сторону

недовольных. Люди, у которых отбирают хлеб, имеют право протестовать».

Борис Савинков отправил полковника в Ярославль.

«Мы получили сведения, – вспоминал Перхуров, – что в Верхнем Поволжье население

изнывает  под  бременем  реквизиций,  разверсток,  голодает  –  купить  хлеба  нельзя,  словом, готово выступить против советской власти с кольями и дрекольями».

Савинков напутствовал полковника: продержитесь всего четыре дня. Скоро подоспеют

союзники  –  солдаты  стран  Антанты.  Так  рождался  миф  о  союзных  армиях,  спешащих  на

помощь белым. В это хотелось верить, и верили.

«Французы, – рассказывал Перхуров, – обещали высадить десант, который поможет и в

борьбе  против  Германии,  и  в  устройстве  нашей  внутренней  жизни.  Они  назначили  срок

высадки между 4 и 8 июля».

Савинков легко давал обещания и не считал грехом ложь во спасение.

«Я не надеялся на удачу в Ярославле, – признавался Савинков. – Зато был  уверен, что

мы без особого труда овладеем Рыбинском. В Рыбинске наше тайное общество насчитывало

до  четырехсот  отборных  офицеров,  большевистский  же  гарнизон  был  немногочислен.  В

Ярославле соотношение сил было гораздо хуже… Как это часто бывает, произошло обратное

тому,  чего  мы  ждали.  В  Рыбинске  восстание  было  раздавлено.  Я  послал  офицера

предупредить Перхурова, что в этих условиях бессмысленно выступать в Ярославле. Офицер

не успел. Перхуров уже поднял восстание».

Иначе говоря, восстание было обречено с первого дня. Никто не мог прийти на помощь

мятежному городу. Тем более ни о чем не подозревавшая французская армия. Но полковник

Перхуров и  его  офицеры пребывали в эйфории, поскольку  еще и пришла весть  о восстании

левых эсеров в самой Москве.

Штаб Перхурова информировал население Ярославля:

«Радиотелеграфом  получено  сообщение,  что  Московский  Кремль,  в  котором  засели

большевики,  окружен  восставшими.  Вокзалы  находятся  в  руках  восставших  против

советской  власти.  Германский  посол  Мирбах  убит  разорвавшейся  бомбой.  Получены

сведения, что все Поволжье восстало против советской власти».

Но все это были слухи. Неумелое восстание левых эсеров в Москве быстро подавили.

Перхуров объявил мобилизацию в свою армию мужчин в возрасте от восемнадцати до

тридцати девяти лет. Положил оклады: командиру полка – 600 рублей, обученному бойцу –

300 рублей, необученному – 275. Семейным добавил еще по 100 рублей.

Несколько дней казалось, что все удалось. Верили, что придут союзники, что восстанут

соседи  и  большевистская  власть  падет.  На  самом  деле  все  только  начиналось.  В  Москве

долго  не  могли  поверить,  что  в  Ярославле  восстание.  Потом  пытались  подавить  мятеж

местными силами.

«Первые  дни, –  вспоминал  председатель  Военно-революционного  комитета  Северных

34

железных  дорог  Миронов, –  мы  пытались  взять  город  ружейной  атакой,  но  у  белых  было

слишком много пулеметов, мы потерпели поражение. Поэтому мы перешли вскоре главным

образом к артиллерийскому  обстрелу  города, и  обстрел был беспрерывный,  круглые  сутки, за исключением глубокой ночи».

Александр  Поляков  командовал  сводным  батальоном,  находившимся  на  станции

Всполье:

«На платформах стояли двенадцать новеньких трехдюймовых орудий, было несколько

вагонов снарядов. Орудия навели на центр города, где по указанию моей разведки находился

штаб белых. Я приказал открыть огонь. Красноармейцы стрелять отказались, говоря, что там

есть мирные граждане. Проверив наводку орудия, я сам выпустил четыре снаряда, после чего

начали и красноармейцы обстреливать город».

По  своей  жестокости  артиллерийский  обстрел  города  не  знал  себе  равных.  Красных

командиров не останавливало то, что снаряды убивают мирных жителей. Перхуровский штаб

обратился за помощью к горожанам:

«Заведующий  санитарной  частью  штаба  Северной  Добровольческой  армии  призывает

всех  жителей  оказывать  помощь  по  уборке  трупов,  не  допускать  их  до  разложения  и

закапывать  в  ближайших  церковных  оградах;  фамилии  и  адреса  похороненных  следует

сообщать в санитарную часть штаба».

Стояла  невыносимая  жара.  Водокачка  была  разбита,  и  в  городе  ощущался  недостаток

воды,  запретили  стирать  белье  и  вообще  использовать  воду  кроме  как  для  питья.  Жители

набережных  бегали  к  реке  за  водой  под  обстрелом.  Не  все  возвращались.  На  Семеновском

спуске  к  Волге  под  аркой  лежало  несколько  офицеров  в  форме  с  Георгиевскими  крестами, рядом валялись пустые ведра. На другое утро офицеры были раздеты мародерами…

Командование  Красной  армии  использовало  и  авиацию.  19  июля  чрезвычайный  штаб

Ярославского фронта докладывал:

«Летчиками,  прилетевшими  из  Москвы,  совершено  два  полета  над  городом  для

подготовки наступления наших войск. За два полета было сброшено более двенадцати пудов

динамитных  бомб,  большая  часть  которых,  по  полученным  сведениям,  попала  в  район

расположения штаба противника».

Со  стороны Вологды против восставших действовали войска Северного Ярославского

фронта под командованием бывшего офицера царской армии Анатолия Ильича Геккера. А от

Рыбинска  наступали  войска  Южного  Ярославского  фронта  под  командованием  Юрия

Станиславовича Гузарского, тоже недавнего офицера.

14 июля со станции Всполье Гузарский связался с Москвой:

«Если  не  удастся  ликвидировать  дело  иначе,  придется  срыть  город  до  основания.

Нужно десять вагонов снарядов, среди них химические и зажигательные».

Семнадцатого числа его штаб телеграфировал в Москву: город выжжен. Еще через два

дня новое донесение: противник сжат в кольцо, можем ликвидировать его за несколько часов

химическими  средствами.  Но  поскольку  в  городе  остается  мирное  население,  то  для

ликвидации противника потребуются еще сутки.

Предупредили Москву:

«Положение  ухудшается  тем,  что  наши  красноармейцы  страшно  и  доблестно  грабят

город,  не  удерживаемые  своими  начальниками…  Для  ликвидации  белых  потребуется  еще

пятьсот человек латышских стрелков или интернациональных отрядов».

Все  требовали  присылки  латышей,  потому  что  дисциплинированные  и  надежные

латышские части стали своего рода гвардией большевиков.

В  окруженном  и  горящем  городе  надеялись  только  на  чудо.  Слухи  ходили  одни

фантастичнее  других.  Рассказывали,  что  к  городу  уже  подходит  пехота  союзников,  и

называлась  грандиозная  цифра:  десять  тысяч  солдат  и  офицеров.  А  в  штабе  на  эти  десять

тысяч человек уже готовят обед.

«По словам Перхурова, – рассказывала Валентина Барковская, – появившиеся в городе

французские  летчики  обещали  приход  французского  войска  и  распорядились  приготовить

35

для  них  довольствие.  Мое  личное  впечатление,  что  Перхуров  не  верил  в  возможность

прихода французских войск, но делал вид, что верит, – для поднятия  настроения. Перхуров

отдал распоряжение приготовить провиант на пять дней по расчету на две тысячи человек и

держать наготове».

Так и было. Союзники и не подозревали о происходившем в Ярославле.

«Восстания  на  окраинах  никогда  не  дадут  положительных  результатов, –  доказывал

сражавшийся  в  Ярославле  полковник  Петр  Злуницын. –  Неорганизованные  повстанческие

отряды не в состоянии вести борьбу с регулярной армией. Если бы подобное восстание было

не в Ярославле, а в Москве и все советские верхи были переловлены, то, возможно, сейчас в

России о большевиках вспоминали бы как о далеком прошлом».

«Никем  не  поддержанный, –  считал  Борис  Савинков, –  Ярославль  пал  жертвой

оказавшегося  несостоятельным  расчета  на  помощь  союзников  по  Первой  мировой  и  на

широкое,  повсеместное  объединение  разных  политических  сил  –  либералов,  монархистов, социалистов – для борьбы с узурпаторами».

В  этом  и  состояла  разница  между  большевиками  и  их  противниками,  которые

раскололись на множество различных лагерей с разными идеями и лозунгами. Одни считали

необходимым  сражаться  за  свои  идеалы,  другие  надеялись  как-то  договориться,  третьи

полагали, что минует их чаша сия. Верили, что сумеют отсидеться. Поэтому и проиграли.

«Когда  в  селах  узнали,  что  в  Ярославле  восстание, –  рассказывал  полковник  Петр

Злуницын, –  крестьяне  явились  и  предложили  свои  услуги.  Им  были  выданы  винтовки  и

обмундирование.  Крестьяне  под  шумок  разграбили  город  и  уехали  в  свои  деревни,  заявив, что  если  большевики  только  вздумают  показаться  в  селах,  то  они  их  мигом  выгонят; защищать же город им вовсе нежелательно».

Восставшие ярославцы конечно же не предполагали, какой кровавый конец их ожидает.

Они вообще плохо понимали, с кем имеют дело. А большевики сразу поделили мир на своих

и чужих. Чужие – враги, с ними война не на жизнь, а на смерть.  Красные войска получили

приказ не только подавить восстание в Ярославле, но и уничтожить непокорных. Война шла

на уничтожение.

Константин Юренев, который возглавлял Всероссийское бюро военных комиссаров, то

есть руководил всей политической работой Красной армии, распорядился:

«Белогвардейское  восстание  в  Ярославле  должно  быть  подавлено  беспощадными

мерами.  Пленных  расстреливать;  ничто  не  должно  останавливать  или  замедлять  суровой

кары  народной.  Террор  применительно  к  местной  буржуазии  и  ее  прихвостням, поднимающим  головы  перед  лицом  надвигающихся  французских  империалистов,  должен

быть железным и не знать пощады».

20 июля 1918 года штаб Ярославского фронта обратился к горожанам: всем, кто желает

остаться  живым,  в  течение  двадцати  четырех  часов  покинуть  город  и  выйти  к  мосту.

Оставшиеся в городе будут приравнены к мятежникам. Пощады никому не будет, потому что

по городу откроют  ураганный артиллерийский огонь, в том числе  химическими снарядами.

Оставшиеся погибнут вместе с мятежниками, предателями и врагами революции.

21  июля  всех  мужчин  привели  на  Всполье.  Здесь  выясняли,  кто  что  делал  во  время

восстания. Вызвавших сомнение расстреливали прямо на железнодорожной насыпи.

Командующий Южным Ярославским фронтом Гузарский получил приказ:

«Не  присылайте  пленных  в  Москву,  так  как  это  загромождает  путь,  расстреливайте

всех на месте, не разбирая, кто он. В плен берите только для того, чтобы узнать об их силах и

организациях».

Гузарский успокоил Москву:

«Захваченных с оружием расстреливаем на месте, а остальных забирает ЧК».

Расстреляли  и  мужа  актрисы  Барковской  бывшего  поручика  Дмитрия  Ботельмана, коменданта  штаба  восставших.  Валентину  Барковскую  спас  Юрий  Гузарский.  Эффектная

женщина  в  кожанке  досталась  командующему  фронтом  по  праву  победителя.  Актриса  все

еще рассчитывала на первые роли.

36

«Первый  раз  заговорила  с  Гузарским  на  платформе, –  рассказывала  потом

Барковская, –  прося  разрешения  напиться,  так  как  целый  день  нам  не  давали  воды.  На

допросе  все  ему  рассказала.  За  два  с  половиной  часа  допросили  73  человека,  из  которых

осталось  18  человек,  из  которых  было  три  женщины.  Остальные  тут  же  у  вагона  были

расстреляны.

Через  некоторое  время  в  вагон  пришел  военный  с  завязанной  головой  и  сказал,  что  я

свободна.  Я  упросила  караульного  доложить  начальнику,  чтобы  он  меня  принял,  и,  когда

меня к нему пустили, я на коленях его умоляла довезти меня до Москвы».

Командующий  фронтом  Юрий  Гузарский  чувствовал  себя  на  коне.  Он  завоевал  и

мятежный город, и красивую женщину. Высокомерно телеграфировал в Москву:

«Передайте  Троцкому,  что  вся  канитель  ликвидирована.  Белогвардейский  штаб

арестован. Я удивлен телеграммами от имени Троцкого, которые приписываю интригам всех

приезжих  гастролеров,  которые  ни  в  чем  не  помогают,  но  зато  подкапываются  под  меня.

Ныне,  считая  возложенную  на  меня  задачу  выполненной,  передаю  военную  власть

окружному комиссару, гражданскую – Исполнительному комитету и возвращаюсь в Москву

для доклада и разъяснения кому следует, что я отлично знаю свои обязанности».

О  судьбе  бывшего  командующего  фронтом  Юрия  Станиславовича  Гузарского  ходили

разные  слухи.  Говорили,  что  «он  связался  с  крупной  контрреволюционеркой  –  артисткой

Барковской,  находившейся  в  штабе  белых,  скрыл  эту  контрреволюционерку,  за  что  был

привлечен к ответственности и приговорен к высшей мере наказания».

Валентина  Барковская  действительно  оказалась  на  Лубянке.  Чекисты  лишили  Юрия

Гузарского  его  трофея.  Но  в  порядке  компенсации  он  получил  новое  назначение.  В  ноябре

1918  года  принял  под  командование  15-ю  стрелковую  дивизию.  Но  в  январе  1919  года  его

дивизия  фактически  вышла  из  подчинения.  Наказание  не  заставило  себя  ждать.  С

победителем  Ярославля  поступили  так  же,  как  он  сам  обошелся  с  мятежниками.  Его

расстреляли.

Из  активных  участников  Ярославского  восстания  выжили  немногие.  Полковник

Перхуров  добрался  до  Сибири,  служил  у  адмирала  Колчака,  который  произвел  его  в

генералы. После разгрома колчаковской армии попал в плен к красным. Прошел фильтрацию

–  сибирские  чекисты  имя  Перхурова  не  знали.  В  феврале  1921  года  его  как  опытного

военспеца даже взяли в  штаб Приуральского военного  округа. Он составлял инструкции по

ведению войсковой разведки и контрразведки. Но в мае его арестовали.

«Мне говорили, что, если не будешь сознаваться, мы сдерем шкуру, – рассказал на суде

Перхуров. –  Меня  повалили  на  пол  и  начали  избиение  шомполами.  Эта  история

продолжалась до рассвета… На следующий день у меня было все окровавлено. Ничего есть

мне не дали. Потом при каждом допросе опять повторялось избиение шомполами и жгутами

с проволокой. Я провел там шестнадцать дней.

За  это  время  было  восемь  допросов  и  из  них  шесть  с  избиениями,  причем  каждое  в

два-три приема».

Судили  бывшего  полковника  Перхурова  в  Ярославле  летом  1922  года.  Верховный

трибунал  при  ВЦИК  заседал  в  здании  старейшего  русского  театра  имени  Федора  Волкова.

Председательствовал  печально  знаменитый  Василий  Васильевич  Ульрих,  который  многие

годы  будет  председателем  Военной  коллегии  Верховного  суда  и  подпишет  смертные

приговоры многим полководцам Красной армии.

В последнем слове Перхуров сказал:

– Я служил России. Я отдавал этой службе все, что только мог. Во время Февральской

революции я оставался на фронте. Наступила Октябрьская революция – я там же остался. Я

считал, что воюю ради России, независимо от того, какое правительство сидит. Но когда мне

сказали в семнадцатом году, что мы не нужны, – я не мог этого понять.

Вождя  Ярославского  восстания  Александра  Петровича  Перхурова  приговорили  к

высшей  мере  наказания.  Расстреляли  бывшего  полковника  во  дворе  дома,  где  тогда

находилась ярославская ЧК.

37

Демократы у власти, 

или Самарский Комуч 

Из-за  Брестского  мира  среди  врагов  советской  власти  оказался  Чешско-словацкий

(Чехословацкий) корпус.  С началом Первой мировой войны чехи и  словаки, которые жили под

властью Австро-Венгерской империи, воспринимались в России как братья-славяне и союзники.

Чехи переходили линию фронта и охотно воевали против немцев, надеясь, что после поражения

Германии и Австро-Венгрии будет создана независимая Чехо-Словакия.

Сначала  на  территории  России  сформировали  чехословацкий  стрелковый  полк  имени  Яна

Гуса. Через год полк развернули в бригаду, еще через год это уже была 1-я Гуситская стрелковая

дивизия, а затем и корпус.

После Октябрьской революции будущий президент Чехословакии Томаш Масарик попросил

Францию принять корпус под французское командование. И с декабря 1917 года чехи и словаки

подчинялись  французам.  После  Брестского  мира  Франция  решила  вывезти  чехов  из  России  и

перебросить их на Западный фронт, потому что испытывала острую нехватку людских ресурсов.

Это была плата за будущее самостоятельное государство.

Высший  военный  совет  Антанты  принял  декларацию  № 25  «Переброска  чешских  войск  из

России». Имелось в виду сосредоточить чешско-словацкие части в  Мурманске,  Архангельске и

Владивостоке,  откуда  их  эвакуируют.  Но  большевики,  подчиняясь  требованию  Германии, настояли на том, чтобы эвакуация шла только через Владивосток.

Весной  восемнадцатого  года  сорокапятитысячный  Чешско-словацкий  корпус  двинулся  по

Транссибирской  железной  дороге  во  Владивосток,  чтобы  сесть  там  на  пароходы.  Составы

растянулись от Пензы до Владивостока. Чехи и словаки сдали свою артиллерию, большую часть

пулеметов  и  даже  часть  винтовок.  Но  немцы  не  хотели,  чтобы  свежий  корпус  появился  на

Западном  фронте.  Германия  предъявила  Москве  новый  ультиматум:  Россия  обязана

демобилизовать все воинские формирования на своей территории.

Нарком  по  военным  делам  Троцкий  приказал  местным  властям  остановить  продвижение

чешско-словацких отрядов и разоружить их. Теперь уже они воспринимались как враги. Отряды

Красной  гвардии  атаковали  эшелоны,  но  столкнулись  с  хорошо  обученными  и

дисциплинированными частями.

Томаш  Масарик  не  желал,  чтобы  его  люди  ввязывались  во  внутрироссийскую  борьбу.

Отказывал  белым  в  поддержке:  «Я  не  позволю,  чтобы  чешская  армия  пошла  на  службу

контрреволюции». Он не хотел ни с кем ссориться.

Но  когда  большевики  попытались  силой  разоружить  чехов  и  словаков,  они  восстали  и  без

труда  заняли  основные  города  на  всем  протяжении  Транссибирской  магистрали.  Тогда  у

руководителей  белой  армии  и  возникла  мысль  использовать  чешско-словацкие  части  против

советской  власти;  их  попросили  остаться  в  России  и  развернуть  на  Волге  фронт  против

большевиков, которые союзничают с немцами и австрийцами.

Леонид Борисович Красин, один из видных большевиков, писал жене:

«Самое скверное – это война с чехословаками и разрыв с Антантой… Много в этом виновата

глупость  политики  Ленина  и  Троцкого,  но  я  немало  виню  и  себя,  так  как  определенно  вижу: войди я раньше в работу, много ошибок можно было бы предупредить… Хуже всего то, что по

мере успехов чехословаков становится труднее сдерживать захватнические стремления немцев и

теоретически мыслим такой оборот, что при занятии чехословаками Нижнего Новгорода немцы

ответят на это занятием Питера и Москвы, хотя бы под видом военной помощи».

Летом  1918  года  Леонид  Красин,  который  руководил  советской  частью  двусторонней

финансово-экономической  комиссии,  подписал  с  министерством  торговли  и  промышленности

Германии  соглашение  о  поставке  в  Россию  ста  тысяч  тонн  немецкого  угля  и  кокса  в  обмен  на

лен, пеньку и другие товары.

Красин поехал в Германию, чтобы встретиться с генералом Людендорфом. К концу Первой

мировой начальник генерального штаба генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург и первый

генерал-квартирмейстер  (начальник  оперативного  управления)  генерал  пехоты  Эрих  фон

Людендорф  стали  влиятельнее  самого  кайзера  Вильгельма II.  Кайзер  утратил  контроль  над

38

страной,  который  перешел  к  военному  командованию.  Гинденбург  и  Людендорф,  которые

вдвоем  руководили  боевыми  действиями,  фактически  установили  военную  диктатуру.  Власть

кайзера  была  чисто  символической,  а  генерал-фельдмаршал  Гинденбург  полностью  доверял

Людендорфу. После войны они оба помогут Адольфу Гитлеру взять власть…

«Цель  поездки, –  писал  Красин  из  Германии, –  как  и  всех  моих  разговоров  здесь,  доказать

необходимость  приостановления  всех  враждебных  действий  против  России,  как  со  стороны

немцев,  так  и  со  стороны  украинцев,  финнов,  турок  и  всей  этой  сволочи,  которую  послала  на

Русь  Германия.  Доказать,  что  терпенью  русского  народа  приходит  конец,  что  дальнейшее

продвиженье вызовет уже народную войну против немцев, и пусть при этом погибнут миллионы

людей  и  пол-России  попадет  в  немецкую  оккупацию, –  мы  будем  бороться  пять  и  десять  лет, пока  не  утомится  и  немецкий  народ  и  пока  не  будет  заключен  мир  сколько-нибудь  сносный  и

справедливый.

В  конце  концов,  оставив  Россию  сейчас  в  покое,  немцы  скорее  выигрывают,  так  как  путем

торговли и обмена они могли бы кое-что получить от нас из сырья и товаров, между тем ведение

войны отнимает у них силы и не очень-то много дает, как показывает уже опыт Украины, откуда

они и при новом правительстве не очень много получают».

Эриха фон Людендорфа Красин нашел в курортном местечке Спа, где генерал разместился в

санатории:

«Спа  –  нечто  вроде  бельгийского  Боржома  или  Виши,  маленький  городок  с  большим

количеством минеральных источников, обилием отелей и шписбюргерских домиков, владельцы

которых  кормились  приезжими  больными.  Сейчас  все  занято  германской  солдатней.  Эта  часть

Бельгии пощажена войной и совершенно не пострадала.

На  портретах  Людендорф  мало  похож.  У  него  нет  придаваемого  ему  демонического  вида, просто  жирное  немецкое  лицо  со  стальным,  не  мрачным,  а  скорее  злым  взглядом,  кричащий

голос, несколько более высокий, чем должно было бы быть по объему тела… Выслушал меня не

прерывая,  лишь  время  от  времени  мимикой,  покачиванием  головы,  легкой  усмешкой,  выражая

свое отношение к содержанию той или иной части речи».

– Мы, – говорил немецкий генерал Красину, – не имеем ни малейшей охоты наступать, и мне

жаль  каждого  солдата,  павшего  на  Восточном  фронте,  но  нас  вынудили  агрессивные  поступки

большевиков. Брать Питер и Москву у нас никакого желанья нет, иначе мы, может быть, это уже

сделали бы. Внутренние ваши дела нам безразличны, лишь бы был от вас толк и не нарушались

разными  социалистическими  мерами  интересы  немецких  подданных  или  по  крайней  мере

производилось бы возмещение убытков.

Леонид Красин записал:

«Вкратце резюмируя речь его, надо ожидать, что если в России наладится кое-какой порядок

и Германия сможет получать оттуда нужное ей сырье, то, вероятно, дальнейшего наступления не

последует, если же товарообмен не наладится вовсе или будет совсем незначительным, то можно

ждать дальнейших нападений.

Главное  дело  –  это,  конечно,  прекращение  нападений  со  стороны  немцев.  Тут  большевики, по-видимому, тоже не вполне выдерживают линию и время от времени на местах бьют немецкие

войска, а затем за каждый удар получают сторицей. Истерика или даже  простое и само по себе

естественное негодование – плохие помощники в войне и в дипломатии. Сейчас мы воевать не

можем,  это  надо  сознать  и  восстановлением  внутренних  сил  как  можно  скорее  создать

положение, когда можно будет думать и об отпоре».

Чешско-словацкие  части  легко  подавили  все  очаги  сопротивления,  и  большевики  утратили

власть над Сибирью и Дальним Востоком. Под защитой чехов и словаков возник Комитет членов

Учредительного собрания.

В 1917 году с Учредительным собранием связывались огромные надежды. После отречения

императора Россия ждала, когда соберется Учредительное собрание, определит государственное

устройство, сформирует правительство, примет новые законы. Временное правительство потому

и  называлось  временным,  что  поклялось  «принять  все  меры  для  созыва  Учредительного

собрания и передать в руки его полноту власти».

Но большевики выборы проиграли и распустили Учредительное собрание. Страна лишилась

парламента.  Но  идея  Учредительного  собрания  продолжала  жить.  Многие  считали  его

39

единственной  законной  властью.  Депутаты  искали  место  в  России,  где  могли  бы  собраться  и

начать работать. Таким городом летом 1918 года стала Самара.

Чешские  и  словацкие  легионеры  обещали  помочь  демократическим  силам  России.  Они, кстати,  показывали  пример  организации  армии.  Отношения  командиров  и  бойцов  были

простыми и доброжелательными, свидетельствовали о духе боевого товарищества. Друг к другу

обращались так: «брат генерал», «брат легионер».

Чешско-словацкий  корпус  стал  ударной  силой  в  борьбе  против  большевиков.  Владимир

Михайлович Зензинов, член ЦК партии эсеров и депутат Учредительного собрания, вспоминал:

«Хорошо  вооруженная  50-тысячная  чешская  армия  была  для  демократической  России

настоящим подарком судьбы».

Защищать  Самару  должен  был  глава  советской  власти  Валериан  Владимирович  Куйбышев.

Он  возглавлял  боевой  революционный  штаб.  На  передовых  позициях  находились  латышские

стрелки, но в ночь на 8 июня 1918 года латышей сменили, чтобы они смогли немного отдохнуть.

А  занявшие  их  место  красноармейцы  элементарно  проспали  появление  чехословаков.  Когда  на

рассвете чехи и словаки без единого выстрела проникли в город, то Куйбышев первым оставил

свой пост и устремился на пристань.

В царской России Куйбышев сидел в самарской тюрьме. В бывшем тюремном здании теперь

медицинский институт, но бывшую камеру Куйбышева сохранили как музей. Вновь оказаться за

решеткой  Валериан  Владимирович  не  пожелал.  На  Волге  стоял  пароход  с  солдатами,  которых

прислали  защищать  Самару,  но  Куйбышев  не  стал  ввязываться  в  бой,  а,  предъявив  свои

документы, потребовал немедленно отходить. Товарищей он ждать не стал,  поэтому известные

коммунисты попали в руки своих злейших врагов.

Спасшийся  Куйбышев  станет  одним  из  верных  помощников  Сталина.  Он  будет  руководить

партийной инквизицией и различными наркоматами. Причиной ранней смерти Куйбышева, как

считается, станет пристрастие к горячительным напиткам.

На Заводской улице находился клуб коммунистов и штаб обороны города, и чешские солдаты

захватили  там  видных  большевиков.  Пока  вели  арестованных,  толпа  кидала  в  них  камнями,  но

чешские  солдаты  их  окружали  и  не  давали  никого  тронуть.  Арестованных  большевиков

приводили в отдел контрразведки Чешско-словацкого корпуса, допросы вели двое следователей, чех и русский.

Советская власть  уже  успела  вызвать ненависть к себе. Горожане были  охвачены желанием

отомстить.  Толпа  все-  таки  отбила  у  чешского  конвоя  несколько  комиссаров,  с  ними

расправились  на  месте.  Мертвые  тела  топтали  ногами.  Расправу  остановили  депутаты

Учредительного собрания, приехавшие в освобожденную от большевиков Самару.

Вначале их было всего пять человек, в основном те, кого избрали в Самарской губернии. Они

прилагали невероятные усилия, чтобы собрать в городе всех депутатов Учредительного собрания

и возобновить работу единственного законно избранного органа власти. Им удалось доставить в

Самару около ста депутатов.

Они  решили  установить  настоящее  демократическое,  республиканское  правление.  И

образовали Комитет членов Учредительного собрания, который вошел в историю как Самарский

Комуч.  Это  было  общенациональное  беспартийное  правительство,  обратившееся  к  народу  с

воззванием:

«Большевистская власть низвергнута!

Власть,  предавшая  Россию  немецкому  штыку,  опозорившая  страну  перед  всеми  народами

своим  предательским  сепаратным  миром,  позорно,  с  лакейской  угодливостью  исполнявшая  все

немецкие  приказания,  штыком  и  насилием  захватившая  власть  в  стране  вопреки  воле  народа, посягнувшая  на  эту  волю  в  лице  Учредительного  собрания,  теперь  сметена  тем  же  оружием.

Переворот, совершенный нами благодаря подходу к Самаре доблестных чехословацких отрядов, совершен во имя великого принципа народовластия и независимости России».

Депутаты отменили все декреты советской власти, восстановили основные права и свободы и

создали Народную армию.

«Все  ограничения  и  стеснения  в  свободах, –  говорилось  в  приказе  Комуча, –  введенные

большевистскими властями, отменяются, и восстанавливается свобода слова, печати, собраний и

митингов.  Комиссариат  печати  упраздняется…  Революционный  трибунал,  как  орган,  не

40

отвечающий истинным народно-демократическим принципам, упраздняется и восстанавливается

окружной народный суд».

Собравшиеся в Самаре депутаты поставили перед собой три задачи: во-первых, возобновить

работу  Учредительного  собрания;  во-вторых,  отменить  мир  с  немцами  и  восстановить

антигерманский  фронт  вместе  с  союзниками;  в-третьих,  провести  демократические  выборы

местных  органов  самоуправления.  Участвовать  в  местных  выборах  могли  все  партии,  кроме

большевиков и монархистов.

Города,  контролировавшиеся  большевиками,  жили  очень  скудно.  «Сегодня  выдали  вместо

хлеба  полфунта  овса, –  пометила  в  дневнике  писательница  Зинаида  Гиппиус. –  На  Садовой  –

вывеска: «Собачье мясо, 2 рубля 50 копеек фунт». Перед вывеской длинный хвост. Мышь стоит

20  рублей…  Нет  лекарств,  даже  йода.  Почти  все  питаются  в  «столовках»,  едят  селедки, испорченную конину и пухнут».

Беженцы  из  других  городов  поражались  самарскому  изобилию.  В  состав  самарского

правительства  в  качестве  управляющего  ведомством  труда  вошел  Иван  Михайлович  Майский, будущий посол в Англии, а тогда член ЦК партии меньшевиков.

Майский приехал в Самару в августе 1918 года:

«Выставки  магазинов  были  полны  всевозможными  товарами,  являя  резкий  контраст  с

товарной  пустотой,  зиявшей  в  то  время  в  московских  магазинах.  Вся  картина  города  носила

хорошо  знакомый,  привычный,  «старый»  характер,  еще  не  нарушенный  горячим  дыханием

социалистической революции. Высшего пункта наше настроение достигло, когда мы пришли на

рынок. Эти горы белого хлеба, свободно продававшегося в ларях и на телегах, это изобилие мяса, битой птицы, овощей, масла, сала и всяких иных продовольственных прелестей нас совершенно

ошеломило.  После  Москвы  1918  года  самарский  рынок  казался какой-то  сказкой  из  «Тысячи  и

одной ночи».

Различные антибольшевистские силы устремились в Самару, чтобы превратить город в центр

борьбы против красных; стратегически это была очень важная позиция, позволявшая брать один

за  другим  волжские  города.  Если  бы  большевики  потеряли  Волгу,  они  бы  потеряли  страну, оставшись без хлеба. И казалось, большевики терпят поражение.

«В сущности – царство большевиков – уже остров, даже островок, – с радостью записывала в

дневник Зинаида Гиппиус. – Кругом бушуют волны. Немцы движутся, узя кольцо. Взяли Крым, вчера  Донскую  область,  Новочеркасск,  Ростов,  двигаются  на  Царицын.  Я-то  утверждаю,  что  и

это все, может быть, ни к чему, большевизм раздавится только с головы – все идет отсюда».

Несколько  частей  Красной  армии  присоединились  к  самарцам,  подняв  лозунг  борьбы  и  с

немцами, и с большевиками. Например, командующий Восточным фронтом Михаил Артемьевич

Муравьев повернул оружие против правительства большевиков, потому что возмутился миром с

немцами.

Крестьянин по происхождению, Муравьев окончил юнкерское училище. В Первую мировую

дослужился  до  подполковника.  В  1917  году  присоединился  к  левым  эсерам.  На  третий  день

после  Октябрьской  революции  он  был  назначен  начальником  обороны  Петрограда.  По  словам

маршала  Михаила  Николаевича  Тухачевского,  «Муравьев  отличался  бешеным  честолюбием, замечательной  личной  храбростью  и  умением  наэлектризовать  солдатские  массы.  Мысль

«сделаться  Наполеоном»  преследовала  его,  и  это  определенно  сквозило  во  всех  его  манерах, разговорах и поступках».

13  июня  1918  года  Муравьев  возглавил  Восточный  фронт,  созданный  для  борьбы  с

чешско-словацкими  частями.  Но  его  служба  в  Красной  армии  быстро  закончилась.  10  июля  в

Симбирске Муравьев заявил, что разрывает Брестский мир, прекращает борьбу с чехословаками

и намерен вместе с ними сражаться против немцев.

Муравьева, которого советская власть объявила вне закона, пригласил к себе для переговоров

председатель Симбирского губкома Иосиф Михайлович Варейкис. А в губкоме солдаты, верные

Варейкису, его  убили – выстрелили в спину. Ровно через двадцать лет, летом 1938 года, так же

беззаконно  убьют  и  самого  Варейкиса:  члена  ЦК  и  первого  секретаря  Дальневосточного

крайкома расстреляют по сталинскому приказу.

К  самарцам  присоединился  и  бронедивизион,  стоявший  в  Симбирске.  Командовавший  2-й

армией Восточного фронта Федор Евдокимович Махин, бывший полковник царской армии, тоже

41

перешел  на  сторону  Комуча  и  стал  военным  руководителем  Народной  армии,  которую  начали

формировать в Самаре.

Армию  задумывали  как  добровольческую.  Солдатам  и  офицерам  платили  по  пятнадцать

рублей  в  месяц.  Но  желающих  служить  оказалось  немного,  поэтому  сразу  приступили  к

мобилизации.  Это  настроило  крестьян  против  новой  власти.  И  быстро  выяснилось,  что  лозунг

«Вся  власть  Учредительному  собранию»  не  так  уж  популярен  среди  народных  масс.

Абстрактные идеологические лозунги были чужды и малопонятны.

Но  поначалу  самарцы  одерживали  одну  победу  за  другой.  Численность  Народной  армии

достигла тридцати тысяч человек. С помощью мобилизованных офицеров сформировали восемь

пехотных  полков.  5 августа  части  Народной  армии  и  чехословаки  подошли  к  Казани.  Утром  7

августа,  после  ночной  грозы  с  ливнем,  в  городе  наступила  тишина  –  советская  власть  была

выбита из Казани.

Командовал  успешной  операцией  полковник  Владимир  Оскарович  Каппель.  Он  доложил

своему начальству:

«После  двухдневных  боев  самарским  отрядом  Народной  армии  Казань  взята,  трофеи  не

поддаются  подсчету,  захвачен  золотой  запас  России,  потери  моего  отряда  25  человек,  войска

вели себя прекрасно».

Солдаты  полковника  Каппеля  захватили  у  большевиков  хранившийся  в  Казани

государственный фонд – сорок тысяч пудов золота и платины и тридцать тысяч пудов серебра. В

ноябре 1918 года Каппеля в знак признания его заслуг произведут в генералы.

Штаб  белых  расположился  на  Грузинской  улице.  Очевидцы  вспоминали,  что  его  охраняли

восторженные  молодые  люди  с  винтовками  в  руках.  Провинциальная  интеллигенция

встрепенулась, вооружилась и занялась государственными делами.

После взятия Казани открывалась дорога для наступления на Москву.

«Отступать  было  некуда,  кроме  как  в  Волгу, –  вспоминал  Троцкий. –  В  момент  утраты

Симбирска  и  Казани  Ленин  дрогнул,  усомнился,  но  это  было,  несомненно,  преходящее

настроение, в котором он едва ли даже кому признался, кроме меня».

Взятие  Казани  было  вершиной  военных  успехов  самарского  правительства  и  породило

невероятный  энтузиазм  среди  белых.  Это  был  самый  сильный  удар,  нанесенный  большевикам.

Самарский  Комуч  представлял  для  большевиков  не  только  военную  опасность.  Преимущества

демократической  модели  были  очевидны.  Она  откликалась  на  нужды  масс,  не  подчиняла  себе

людей, а исполняла их волю.

Красные отступили за Волгу и заняли позиции на противоположном берегу, в районе города

Свияжска.  Туда  прибыл  Лев  Троцкий.  Председатель  Реввоенсовета  и  нарком  по  военным  и

морским  делам  командовал  Красной  армией  не  из  своего  московского  кабинета.  Всю

Гражданскую  войну  он  провел  на  фронтах.  Смелость  и  решительность Троцкого  высоко  ценил

Ленин.  Просил  немедленно  отправиться  туда,  где  грозила  опасность,  «ибо  ваше  появление  на

фронте производит действие на солдат и на всю армию».

Председатель Моссовета Петр Гермогенович Смидович рассказывал:

«Товарищ Троцкий на фронте всегда впереди, он не знает, что такое тыл и что такое фронт.

Он  всегда  под  огнем.  Я  видел,  когда  около  него  разорвался  снаряд,  он  не  обращал  на  него

внимания, не обращал внимания на то, опасно это или нет».

Вооруженные  силы  большевиков  не  могли  поначалу  похвастаться  такими  громкими

генеральскими  именами,  как  белая  армия.  Совет  народных  комиссаров  вообще  намеревался  по

марксистским  канонам  формировать  революционную  армию  на  добровольческой  основе.  Но

желающих тянуть солдатскую лямку оказалось немного.

Троцкий,  сугубо  гражданский  человек,  быстро  понял,  что  боеспособная  армия  может  быть

построена  только  на  началах  обязательной  военной  службы  и  железной  дисциплины.  Троцкий

считал, что войскам надо неустанно объяснять, во имя чего они сражаются, поэтому необходимо

четкое исполнение приказов.

Троцкий  издал  приказ,  отпечатанный  в  типографии  его  поезда  и  зачитанный  бойцам  и

командирам 5-й армии в Свияжске: «Предупреждаю, если какая-то часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар, вторым командир. Трусы, предатели и шкурники не уйдут от

пули. Мужественные и храбрые бойцы займут командные посты».

42

Он  сформировал  новую  армию  всего  за  несколько  месяцев  –  причем,  когда  Гражданская

война уже полыхала, большевики отступали и даже вождям казалось, что дело проиграно.

«Моментами было такое чувство, – вспоминал Троцкий, – что все ползет, рассыпается, не за

что  ухватиться,  не  на  что  опереться.  Вставал  вопрос:  хватит  ли  вообще  у  истощенной, разоренной, отчаявшейся страны жизненных соков для поддержания нового режима?.. Многого

ли  в  те  дни  не  хватало  для  того,  чтобы  опрокинуть  революцию?  Ее  территория  сузилась  до

размеров старого московского княжества. У нее почти не было армии. Враги облегали ее со всех

сторон».

Вместо прежней военной присяги составили текст торжественного обещания, которое давали

красноармейцы:

– Я,  сын  трудового  народа,  гражданин  Советской  Республики,  принимаю  на  себя  звание

воина Рабочей и Крестьянской армии. Перед лицом трудящихся классов России и всего мира я

обязуюсь  носить  это  звание  с  честью,  добросовестно  изучать  военное  дело  и,  как  зеницу  ока, охранять  народное  и  военное  имущество  от  порчи  и  расхищения…  Если  по  злому  умыслу

отступлю  от  этого  моего  торжественного  обещания,  то  да  будет  моим  уделом  всеобщее

презрение и да покарает меня суровая рука революционного закона.

В декрете оговаривалась и материальная сторона военной службы:

«1. Воины  Рабоче-крестьянской  Красной  армии  состоят  на  полном  государственном

довольствии и сверх сего получают 50 рублей в месяц.

2. Нетрудоспособные  члены  семей  солдат  Красной  армии,  находившиеся  ранее  на  их

иждивении, обеспечиваются всем необходимым по местным потребительным нормам, согласно

постановлениям местных органов советской власти».

Летом 1918 года одиноким красноармейцам стали платить сто пятьдесят рублей, семейным  –

на сто рублей больше.

8 мая 1918 года военный комиссариат Москвы издал приказ:

«Каждый поступающий в советскую армию должен снабжаться красноармейской книжкой с

отображением  подписи  под  обязательством,  а  также  красноармейским  значком  «марсовой

звездой» с плугом и молотом».

«Марсова  звезда» –  это  красная  звезда,  названная  в  честь  бога  войны  Марса  (см. 

«Отечественная история», № 2/2006).  Она стала нагрудным знаком на гимнастерке, в мае 1922

года красная звезда появилась на головном уборе красноармейца в качестве кокарды. А в январе

1919  года  Троцкий  ввел  нарукавные  знаки  различия  для  командного  состава  Красной  армии  и

цветные петлицы – для обозначения родов войск.

Белые войска взяли Казань и споткнулись на Свияжске. Здесь летом 1918 года расположился

штаб  по  организации  борьбы  против  Чешско-словацкого  корпуса  и  Народной  армии  Комитета

членов Учредительного собрания.

«Отсюда, – писал  Троцкий, – открывался почти беспрепятственный путь на Москву. Судьба

революции решалась на этот раз под Свияжском. А здесь она в наиболее критические моменты

зависела от одного батальона, от одной роты, от стойкости одного комиссара, то есть висела на

волоске».

Свияжск – одно из самых необычных мест в России. Когда-то Иван Грозный приметил этот

волшебный холм между двумя реками и велел построить здесь крепость как плацдарм для атаки

на Казань. Если бы Красная армия сдала Свияжск и мост через Волгу, дорога на Москву была бы

открыта.

В  Свияжск  Троцкий  приехал  на  своем  поезде,  ставшем  знаменитым.  Говоря  современным

языком,  это  был  мобильный  командный  пункт,  позволявший  ему  принимать  управление

войсками на себя там, где Красной армии грозило поражение.

«Ленин, – писал нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, – как нельзя более

приспособлен к тому, чтобы, сидя в председательском кресле Совнаркома, гениально руководить

мировой  революцией.  Но  он,  конечно,  не  мог  бы  справиться  с  титанической  задачей,  которую

взвалил  на  свои  плечи  Троцкий,  с  этими  молниеносными  переездами  с  места  на  место,  этими

горячечными  речами,  этими  фанфарами  тут  же  отдаваемых  распоряжений,  этой  ролью

постоянного  электризатора  то  в  том,  то  в  другом  месте  ослабевающей  армии.  Нет  человека, который мог бы заменить в этом отношении Троцкого».

43

Именно в Свияжске Троцкий создавал полноценную военную машину. Он привлек к военной

работе  самых  умелых  организаторов.  Среди  них  был  Иван  Никитич  Смирнов,  член

Реввоенсовета Республики. Знаменитая в революцию писательница Лариса Михайловна Рейснер

восторгалась им:

«Вряд  ли  он  сам  знал,  как  боялись  показать  трусость  и  слабость  именно  перед  ним,  перед

человеком, который никогда и ни на кого не кричал, просто оставаясь самим собой, спокойным и

мужественным.  Никого  так  не  уважали,  как  Ивана  Никитича.  Чувствовалось,  что  в  худшую

минуту именно он будет самым сильным и бесстрашным. С Троцким – умереть в бою, выпустив

последнюю пулю в упоении, ничего уже не понимая и не чувствуя ран. А со Смирновым (так нам

казалось  тогда,  так  говорили  между  собой  шепотом,  лежа  на  полу  вповалку  в  холодные  уже

осенние  ночи),  со  Смирновым  –  ясное  спокойствие  у  стенки,  на  допросе  белых,  в  грязной  яме

тюрьмы. Да, так говорили о нем в Свияжске».

Пророчество  рано  умершей  Ларисы  Рейснер  в  определенном  смысле  сбылось.  Только

допрашивали  Ивана  Смирнова  не  белые,  а  свои,  чекисты.  В  годы  Гражданской  войны  он  стал

одним из преданных Троцкому людей, это и сломало его карьеру. После войны он был членом

ЦК,  наркомом  почт  и  телеграфа  СССР.  Его  сняли  с  должности,  выслали  из  Москвы,  потом

арестовали и приговорили к пяти годам заключения, а в 1936-м еще раз судили и расстреляли…

В  Свияжске  Троцкий  привлек  к  военной  работе  еще  одного  умелого  организатора.  Членом

Реввоенсовета  фронта  стал  Аркадий  Павлович  Розенгольц,  чьими  талантами  тоже  восхищалась

Лариса Рейснер:

«Розенгольц в своем вагоне сразу, чуть ли не с первого дня оброс канцелярией Реввоенсовета, обвесился  картами,  затрещал  машинками,  бог  знает  откуда  появившимися, –  словом,  стал

строить  крепкий,  геометрически  правильный  организационный  аппарат,  с  его  точной  связью, неутомимой работоспособностью и простотой схемы.

И впоследствии, в какой бы армии, на каком бы фронте ни расклеивалась работа, – сейчас же, как пчелиную матку в мешке, привозили туда Розенгольца, сажали в разоренный улей, и сразу же

он  начинал  неудержимо  отстраиваться,  выводить  ячейки,  жужжать  телеграфными  проводами.

Огромная  его  сила  –  в  органической  способности  возрождать,  связывать,  доводить  до

взрывчатой скорости тип остановившегося, засоренного кровообращения».

После Гражданской войны Розенгольц возглавлял Красный воздушный флот, был полпредом

в Англии, наркомом внешней торговли.

Чрезвычайную  комиссию  по  производству  военного  снаряжения  в  августе  1918  года

возглавил  Леонид  Борисович  Красин.  В  начале  сентября  она  была  реорганизована  в

Чрезвычайную  комиссию  по  снабжению  Красной  армии  (Чрезкомснаб).  Ей  подчинялись  все

предприятия, которые выпускали военную технику и боеприпасы.

Через  год  эту  работу  поручили  Чрезвычайному  уполномоченному  Совета  обороны  по

снабжению Красной армии и Красного флота (Чусоснабарм) Алексею Ивановичу Рыкову. Рыков

создал  централизованную  систему  обеспечения  вооруженных  сил  оружием,  снаряжением, продовольствием и фуражом. Образовали Совет военной промышленности (Военпром), и Рыков

руководил всеми военными предприятиями. Они с Троцким придумали первые советские танки –

обшитые броней тракторы «катерпиллер».

В 1920 году Троцкий говорил:

– Под  руководством  товарища  Рыкова  наша  расстроенная  промышленность  дала  максимум

того, что она могла дать.

Рыков  стал  заместителем  Ленина  в  правительстве.  После  смерти  Владимира  Ильича  он

возглавил Совнарком. А в марте 1938 года Рыкова расстреляли вместе с Розенгольцем…

28 августа 1918 года  полковник Каппель попытался захватить Свияжск.  Его солдаты ночью

зашли с тыла и застали красноармейцев врасплох. Едва-едва не взяли в плен самого председателя

Реввоенсовета  Республики.  Но  присутствие  Троцкого  действовало  на  красноармейцев

ободряюще. После восьмичасового боя каппелевцы отступили.

«Казанские газеты, – не без иронии вспоминал Троцкий, – сообщали, что я отрезан, в плену, убит  –  или  улетел  на  самолете,  но  зато  захвачена  в  качестве  трофея  моя  собака.  Это  верное

животное  попадало  затем  в  плен  на  всех  фронтах  Гражданской  войны.  Чаще  всего  это  был

шоколадный  дог,  иногда  сенбернар.  Я  отделался  тем  дешевле,  что  никакой  собаки  у  меня  не

было».

44

Неустанные труды по формированию Красной армии приносили плоды. Подчиненная единой

воле, связанная дисциплиной и  общими задачами, она брала верх над разрозненными отрядами

Белого движения.

С  Балтийского  моря  на  Волгу  перегнали  четыре  миноносца  и  создали  Волжскую  военную

флотилию,  командовал  ею  Федор  Федорович  Раскольников,  муж  Ларисы  Рейснер.  Корабли

сначала помогли красному Свияжску, а 10 сентября высадили десант в Казани.

«Когда мы взяли обратно Казань и Симбирск, – вспоминал Троцкий, – я завернул в Москву.

Ленин был в прекрасном настроении. Он с жадностью слушал рассказы про фронт и вздыхал с

удовлетворением, почти блаженно. «Игра, – говорил он, – выиграна».

Национальный  вопрос  сыграл  большую  роль  в  Гражданской  войне.  Белые  генералы

сражались под лозунгом единой и неделимой России и тем самым отказывали народам в праве на

самоопределение.  Поэтому,  скажем,  башкиры  искали  помощи  у  Комитета  членов

Учредительного собрания, у сторонников демократической федеративной республики.

В зоне, где находились чешско-словацкие войска, – а это Поволжье, Урал, Сибирь, Дальний

Восток  –  возникли  два  центра  демократической  власти:  Комитет  членов  Учредительного

собрания в Самаре и Временное Сибирское правительство в Омске.

Между ними существовало соперничество. Сибиряки претендовали на верховенство и право

командовать всеми антибольшевистскими силами. Но все понимали, как опасно дробить силы. И

пришлось идти на сотрудничество. При посредстве чехословацких политиков самарцы и омичи

встретились  и  согласились  провести  Государственное  совещание  для  формирования  единой

всероссийской власти.

Почему  собрались  в  Уфе?  Потому  что  позиции  большевиков  здесь  были  слабые.  Сейчас  в

центре города стоит памятник красноармейцам. На  самом  деле в 1918 году Уфа стала оплотом

демократической  контрреволюции.  Башкирское  правительство  ориентировалось  на  Самару, поскольку Комуч поддерживал автономию башкирского народа.

На  Уфимское  государственное  совещание  съехались  представители  разных  политических

партий  и  национальных  организаций  –  башкиры, киргизы,  казаки,  делегаты  Туркестана  и  даже

Эстонии,  чтобы  договориться  о  формировании  единого  правительства.  Участвовало  около

двухсот  человек,  из  них  семьдесят  семь  депутатов  Учредительного  собрания,  большинство  –

эсеры.

Самое  представительное  совещание  антибольшевистских  сил  России  открылось  8  сентября

1918 года. Дискутировали долго – две недели. Председательствующий призвал всех участников:

– Давайте  дадим  все  клятву,  что  не  покинем  Уфы,  пока  мы  не  восстановим  российскую

государственность и не образуем единое правительство.

Столкнулись две точки зрения. Самарцы настаивали на том, что власть должна оставаться в

руках депутатов Учредительного собрания, они единственные получили мандат доверия от всего

народа.  Представители  Сибирского  правительства  и  казачьих  войск  предлагали  забыть  об

Учредительном  собрании  –  это  говорильня.  А  нужна  сильная  и  твердая  рука,  способная

противостоять большевикам и навести порядок.

23  сентября  совещание  завершилось.  Образовали  Всероссийское  Временное  правительство, высший  орган  государственной  власти  на  территориях,  освобожденных  от  большевиков.

Правительство,  состоявшее  из  пяти  человек,  вошло  в  историю  как  Директория,  или  как

Уфимская  директория. Участники  совещания  объявили  Директорию  «единственным  носителем

Верховной власти на всем пространстве государства Российского».

Председатель  разогнанного  большевиками  Учредительного  собрания  Виктор  Михайлович

Чернов  считал,  что  совершается  ошибка:  «Управление  страной  самодержавно  и  без

Учредительного собрания, и вообще без всякого народного представительства, – значит против

левой,  красной  диктатуры  воздвигнуть  такую  же  деспотическую,  но  только  правую,  белую

диктатуру». Чернов понимал, как опасна диктатура, даже если она кажется самым практичным

способом одолеть врага. И оказался прав.

Тем  временем  Красная  армия  перешла  в  наступление.  Троцкий  назначил  командующим

войсками  Восточного  фронта  Сергея  Сергеевича  Каменева,  бывшего  царского  офицера, выпускника  Академии  Генерального  штаба.  4-я  армия,  наступавшая  на  Самару,  была  наскоро

сколочена  из  разрозненных  партизанских  и  красногвардейских  отрядов,  которые  не  знали,  что

45

такое  дисциплина.  Но  во  главе  армии  Троцкий  поставил  бывшего  генерал-лейтенанта  царской

армии Александра Алексеевича Балтийского.

Реввоенсовет 4-й армии обратился к личному составу: «Перед нами Самара. Еще один удар, и

вся Волга будет открыта для движения красных пароходов с грузом нефти и хлеба, которые так

необходимы Советской России. Скорее туда, на Самару!»

В июне – августе 1918 года власть самарского правительства распространялась на обширную

территорию от Волги до Урала, на  Самарскую, часть  Саратовской и Пензенской, Симбирскую, Казанскую, Оренбургскую и Уфимскую губернии.

Но Комитет членов Учредительного собрания существовал всего четыре месяца. «Первые три

месяца, –  вспоминал  один  из  участников  событий, –  были  временем  успехов  и  надежд.

Четвертый месяц – месяцем агонии».

Почему  же  Комучу  не  удалось  развить  успех?  Почему  самарское  правительство  не  стало

правительством России?

Историки  считают  оборонительную  тактику  самарской  власти  ошибочной.  Демократы

действовали слишком вяло и позволили советской власти взять вверх. И напрасно Комуч делал

ставку на помощь союзников. Англичане и французы ничего не сделали для Самары. К тому же

после  Уфимского  совещания  самарское  правительство  фактически  выпустило  все  нити

управления  из  рук.  А  Директорию  раздирали  противоречия  между  сторонниками  военной

диктатуры и демократии. Пока они спорили, Красная армия наступала.

4 октября 1918 года самарское правительство приняло решение эвакуироваться в Уфу. Город

защищали  части  1-й  чешско-словацкой  дивизии  и  остатки  Народной  армии.  Утром  7  октября, покидая  город,  белые  уничтожили  понтонный  мост,  а  днем  взорвали  и  железнодорожный.

Вечером 7 октября красноармейские части вошли в город.

За одержанные им военные победы Сергей Каменев первым в Красной армии был награжден

Почетным  революционным  оружием  –  шашкой  с  прикрепленным  к  ней  орденом  Красного

Знамени.  За  всю  войну  этой  награды  удостоились  всего  двадцать  человек,  половину  из  них

Сталин со временем расстреляет…

Директория  из  Уфы  переехала  в  Омск,  некоторое  время  в  городе  еще  сохранялся  Комитет

членов  Учредительного  собрания,  бежавших  из  Самары.  Но  и  он  продержался  недолго.  Власть

взяли колчаковцы. Идея демократической контрреволюции сгорела в пламени войны.

В  Гражданскую  погиб  каждый  десятый  депутат  Учредительного  собрания.  Больше  ста

эмигрировали.  Остальным  не  позавидуешь:  60  эсеров,  16  социалистов,  6  кадетов  погибли  в

тюрьмах и лагерях. Как и 62 депутата-большевика, убитые товарищами по совместной борьбе за

коммунистические идеалы.

Генерал Деникин, крестьянский сын 

Когда  в  фильме  «Новые  приключения  неуловимых»,  крайне  популярном  в  позднесоветские

времена,  звучал  утвержденный  еще  Николаем I  первый  государственный  гимн  Российской

империи, который на английский манер начинался словами «Боже, царя храни», это производило

на  зрителей  неожиданно  сильное  впечатление,  на  которое  авторы  фильма,  верно,  и  не

рассчитывали.

Когда,  слушая  царский  гимн,  на  экране  киногерои  один  за  другим  поднимались  и

вытягивались во фрунт, в зрителях просыпалась некая ностальгия. Благородные белые офицеры

в  красивых  мундирах  с  прекрасной  выправкой  нравились  зрителю  больше  надоевших

большевиков  в  мятых  кожанках.  И  стало  ясно,  что  коммунистическая  идеология  умерла.  В

перестроечные  годы  возникла  даже  некоторая  мода  на  Белое  движение.  Но  она,  похоже,  не

прижилась.  Новая  Россия,  скорее,  опять  симпатизирует  красным.  И  белые  вновь  предстают

врагами, хотя мы по-прежнему знаем о них до обидного мало…

30  июля  1918  года  немецкий  генерал-фельдмаршал  Герман  фон  Эйхгорн  был  убит  в  Киеве.

Офицеры  германского  штаба  оккупационных  войск  заняли  целый  квартал  в  столице  Украины, уютный  и  комфортный,  он  хорошо  охранялся.  Но  боевая  группа,  которой  руководили  члены

Всероссийской боевой организации партии эсеров-максималистов Борис Михайлович Донской и

Ирина Константиновна Каховская, уничтожила главного немецкого оккупанта. Всех причастных

к  теракту  немецкий  военно-полевой  суд  приговорил  к  повешению.  Но  среди  террористов

46

оказалась  женщина.  Ирине  Каховской  смертный  приговор  должен  был  утвердить  сам  кайзер.

Пока ждали ответа из Берлина, она бежала из Лукьяновской тюрьмы.

Она же готовила и убийство главнокомандующего Добровольческой армией генерала Антона

Ивановича Деникина. Но ее боевую группу свалил сыпной тиф. Покушение сорвалось. А если бы

в  восемнадцатом  году  эсеры  убили  генерала  Деникина,  может  быть,  Гражданская  война  не

приобрела такого размаха.

«Среднего  роста,  плотный,  несколько  расположенный  к  полноте,  с  небольшой  бородкой  и

длинными  черными  со  значительной  проседью  усами,  грубоватым  низким  голосом» –  таким

Антона Ивановича Деникина запомнили первопоходники.

Если  большинство  вождей  революции  происходили  из  дворянских  или,  как  минимум,  из

хорошо обеспеченных семей, то отец Деникина, Иван Ефимович, был крепостным крестьянином

в  Саратовской  губернии.  Антон  Иванович  поступил  в  Киевское  юнкерское  училище.  Военную

карьеру  выбрал  под  влиянием  отца,  рано  ушедшего  из  жизни.  Учеба  была  суровой.  Юнкеров

кормили  и  одевали  как  солдат,  платили  им  солдатское  жалованье  –  двадцать  две  с  половиной

копейки в месяц.

Во время Русско-японской войны Антон Иванович написал рапорт с просьбой отправить его

на передовую. Его назначили начальником штаба дивизии, но он рвался в бой. Несколько раз сам

поднимал солдат в атаку. В Первую мировую Деникин получил под командование 4-ю бригаду, которую в 1915 году развернули в дивизию. Антон Иванович  удостоился Георгиевских крестов

III и IV степени, Георгиевского оружия с бриллиантами – редкая награда за личный подвиг.

Он служил в 8-й армии, в которой по странному  стечению обстоятельств собрались едва ли

не  все  будущие  вожди  Белого  движения:  сам  Деникин,  Алексей  Максимович  Каледин,  Лавр

Георгиевич Корнилов, Сергей Леонидович Марков…

Приняв в 1918 году после смерти Корнилова командование Добровольческой армией, Антон

Иванович  Деникин  провел  в  станице  Егорлыкской  офицерское  собрание,  на  котором  держал

речь:

– Наша  единственная  задача  –  борьба  с  большевиками  и  освобождение  от  них  России.  Но

этим  положением  многие  не  удовлетворены.  Требуют  немедленного  поднятия  монархического

флага.  Для  чего?  Чтобы  тотчас  же  разделиться  на  два  лагеря  и  вступить  в  междоусобную

борьбу?.. Да, наконец, какое право имеем мы, маленькая кучка людей, решать вопрос о судьбах

страны без ее ведома, без ведома русского народа?.. Армия не должна вмешиваться в политику.

Что  касается  лично  меня,  я  бороться  за  форму  правления  не  буду.  Я  веду  борьбу  только  за

Россию.  И  будьте  покойны:  в тот  день,  когда  я  почувствую  ясно,  что  биение  пульса  армии

расходится с моим, я немедля оставлю свой пост…

Его  слова  –  не  пустой  звук.  Он  так  и  поступит,  когда  почувствует,  что  армия  винит  его  в

неудачах. Надо отдать должное  Антону Ивановичу. Диктатором и властолюбцем он никогда не

был.

В  глазах  большевиков  все  золотопогонники  были  одинаковы:  монархисты  и

великодержавники.  В  реальности  белых  офицеров  вовсе  не  объединяла  общая  идея.  Скажем, корниловцы были сторонниками республики. В полку Маркова собралось немало эсеров, и он не

разрешал  исполнять  гимн  «Боже,  царя  храни».  Зато  генерал  Михаил  Гордеевич  Дроздовский  и

его  полк  были  монархистами.  Генерал  Петр  Николаевич  Врангель  считал,  что  судьбу  страны

решат генералы, и предпочитал военную диктатуру.

Генерал Алексеев оставался монархистом. Деникин же полагал, что такой лозунг выдвигать

нельзя, потому что многие офицеры против царя. Антон Иванович повторял:

– Если  я  выкину  республиканский  флаг  –  уйдет  половина  добровольцев,  если  я  выкину

монархический флаг – уйдет другая половина. А надо спасать Россию!

Еще  во  время  первой  русской  революции  1905  года  Деникин  пришел  к  выводу,  что  он

либерал,  то  есть  радикальные  реформы  необходимы,  но  обновление  страны  должно  произойти

мирным  путем.  Идеал  Деникина  –  конституционная  монархия  британского  типа.  Ему  не

нравился  старый  строй.  Но  он  и  не  хотел  революции.  Он  желал  эволюции.  Таких  же  взглядов

придерживалась немалая часть офицерства.

Деникин  обещал  не  предрешать  будущее  устройство  России,  хотя  от  него  требовали

определенного  ответа:  за  какую  же  Россию  он  сражается  –  монархическую  или

республиканскую?  Генерал  уклонялся  от  прямого  ответа.  Многие  считают  это  ошибкой.  К

47

единому  мнению  относительно  будущего  России  в  лагере  белых  так  и  не  пришли,  и  это  тоже

предопределило их поражение.

Начало Гражданской войны для Деникина совпало с важным и приятным для него событием.

7 января  1918  года  Антон  Иванович  женился  –  уже  далеко  не  юным.  Чтобы  не  привлекать

внимания, на церемонию пригласили только четырех свидетелей – генерала Маркова, адъютанта

Деникина  и  еще  двоих  офицеров.  Атаман  Каледин  предложил  отметить  приятное  событие

маленьким приемом у него, но Антон Иванович с благодарностью отклонил приглашение ввиду

более  чем  тревожного  положения  в  городе.  В  Новочеркасске  было  неспокойно,  на  улицах

стреляли.

С этой скромной свадьбы началась семейная жизнь Деникина, которую он провел в бедности.

Жена  главнокомандующего  сама  готовила.  Он  ходил  в  дырявых  сапогах.  Военная  и

политическая карьера Деникина в конечном итоге сложится неудачно. Но в семейной жизни он

был  счастлив.  И  заслужил  это  счастье  не  тем,  что  бросал  к  ногам  любимой  женщины

драгоценности пригоршнями или море цветов…

Когда  войска  Деникина  брали  Екатеринодар,  его  жена,  Ксения  Васильевна,  ждала  ребенка.

Антон Иванович был уверен, что родится мальчик, и сказал, что назовет его Иваном. Деникину к

тому  времени  уже  исполнилось  сорок  шесть  лет.  Он  очень  рассчитывал  на  наследника.

Продолжение рода было для него важно.

Роды  оказались  тяжелыми.  Врачи  связались  с  Деникиным  –  а  он  в  это  время  находился  на

фронте  –  и  спросили,  что  делать,  если  придется  выбирать,  кому  сохранить  жизнь:  матери  или

ребенку?  Деникин  телеграфировал,  что  просит  спасти  жену.  К  счастью,  делать  этот  страшный

выбор не пришлось. Родилась девочка, ее назвали Мариной.

Продвижение  немецких  войск  весной  1918  года  дало  Деникину  передышку,  потому  что

большевики  полностью  переключились  на  немцев,  которые  перешли  в  наступление.

Добровольческая армия захватывала военные склады, оружие и приводила себя в порядок.

В  апреле  1918  года  к  Деникину  присоединился  отряд  добровольцев,  который  привел  с

Румынского фронта полковник Михаил Гордеевич Дроздовский.

Сын  генерала,  он  окончил  Киевский  кадетский  корпус,  Павловское  военное  училище, Академию  Генерального  штаба.  Во  время  Первой  мировой  дослужился  до  полковника,  после

Февральской  революции  получил  под  командование  полк,  после  Октябрьской  –  дивизию  на

Румынском  фронте.  Но  война  с  немцами  фактически  закончилась.  И  полковник  Дроздовский

взялся собирать добровольцев для борьбы против большевиков. В начале 1918 года, зачислив в

отряд девятьсот человек, с фронта двинулся на Дон.

«Никто не знал, что впереди, – вспоминал Антон Васильевич Туркул, его подчиненный, сам

дослужившийся  до  генеральских  погон. –  Знали  одно:  идем  к  Корнилову.  Впереди  –

потемневшая  от  смуты,  клокочущая  страна,  а  кругом  растерянность,  трусость,  шкурничество  и

слухи  о  разгуле  красных.  Я  вижу  тонкое,  гордое  лицо  Михаила  Гордеевича,  смуглое  от  загара, обсохшее.  В  бою  или  в  походе  он  наберет,  бывало,  полную  фуражку  черешен,  а  то  семечек  и

всегда что-то грызет. Или наклонится с коня, сорвет колос, разотрет в руках, ест зерна».

Боевой путь отряда Дроздовского начался с карательных экспедиций.

«Заехали  в  Долгоруковку, –  записывал  Дроздовский  в  дневнике, –  отряд  был  встречен

хлебом-солью, на всех домах белые флаги, полная и абсолютная покорность. Как люди в страхе

гадки:  нуль  достоинства,  нуль  порядочности,  действительно  сволочной,  одного  презрения

достойный народ – наглый, безжалостный против беззащитных, а перед силой такой трусливый, угодливый и низкопоклонный…

Страшная  вещь  гражданская  война;  какое  озверение  вносит  в  нравы,  какою  смертельною

злобой  и  местью  пропитывает  сердца;  жутки  наши  жестокие  расправы,  жутка  та  радость,  то

упоение убийством, которое не чуждо многим из добровольцев».

В  Гражданскую  противника,  то  есть  собственных  сограждан,  ненавидели  больше,  чем  в

Первую мировую – немцев, чужих. Немцы еще могли рассчитывать на милосердие.

Полковник Дроздовский принял на себя функции и прокурора, и судьи, и палача. Считал, что

вправе судить и казнить:

«Сердце  мое  мучится,  но  разум  требует  жестокости.  Надо  понять  людей,  из  них  многие

потеряли близких, родных, среди которых нет ни одного, не подвергавшегося издевательствам и

оскорблениям; надо всем царит теперь злоба и месть, и не пришло еще время мира и прощения».

48

Попавших к нему в плен он расстреливал.

«Пришел  Дроздовский, –  вспоминал  очевидец, –  Он  был  спокоен,  но  мрачен.  Ходил  между

пленными,  рассматривая  их  лица.  Когда  чье-нибудь  лицо  ему  особенно  не  нравилось,  он

поднимал с земли патрон и обращался к кому-нибудь из офицеров.

– Вот этого – этим, – говорил он, подавая патрон и указывая на красного.

Красный  выводился  вон,  и  его  расстреливали.  Когда  это  надоело,  оставшиеся  были

расстреляны все оптом».

Полковник  Дроздовский  пришел  к  Деникину  с  артиллерией,  броневиками,  пулеметами.

Деникин назначил его командиром 3-й пехотной дивизии.

Летом 1918 года армия Деникина начала масштабное наступление. Оно развивалось успешно.

Но  и  потери  были  значительными.  12  июня  погиб  старый  друг  Деникина  генерал-лейтенант

Сергей Леонидович Марков.

Марков  в  японскую  войну  получил  пять  орденов,  преподавал  в  Академии  Генштаба,  в

Первую  мировую  вырос  от  начальника  разведывательного  отделения  до  начальника  штаба

Западного фронта. Он был человеком прямым и откровенным, повторял:

– Дело военное – дело практическое, никаких трафаретов, никаких шаблонов.

Он  принял  в  Добровольческой  армии  сводно-офицерский  полк,  в  который  вошли  три

офицерских батальона, ростовская офицерская рота, 3-я Киевская школа прапорщиков, морская

рота и ударный дивизион Кавказской кавалерийской дивизии.

Корнилова  называли  сердцем  Добровольческой  армии,  Алексеева  –  ее  умом,  Маркова  –

шпагой.  Под  станцией  Шаблиевской  Сергей  Леонидович  был  смертельно  ранен  снарядом, выпущенным  с  бронепоезда.  Деникин  переименовал  полк,  которым  он  командовал,  в  1-й

офицерский генерала Маркова полк.

В  Екатеринодаре  к  Деникину  присоединился  генерал  барон  Петр  Врангель.  Он  был

прекрасным  кавалеристом,  решительным  и  умеющим  брать  на  себя  ответственность.  Высокого

роста с зычным голосом, он нравился солдатам.

В начале сентября серьезно заболел генерал Алексеев, и 25-го числа он скончался.

«На железнодорожной станции Ставрополя, – вспоминал один из добровольцев, – мы застали

почетную  роту  Корниловского  полка  под  командой  Скоблина.  Рота  возвращалась  с  похорон

генерала Алексеева. Великий русский человек обрел наконец покой».

После  того  как  первый  командир  корниловцев  Митрофан  Неженцев  был  убит,  полк  принял

полковник  Александр  Павлович  Кутепов.  Корниловцы,  которые  были  о себе  высокого  мнения, плохо встретили чужака. Но Кутепов быстро продвигался по служебной лестнице. И в октябре

1918 года полк принял Николай Владимирович  Скоблин, будущий  муж  замечательной русской

певицы Надежды Васильевны Плевицкой. 12 ноября ему вручили полковничьи погоны.

Барон  Врангель  вспоминал,  как  весной  1919  года  он  выехал  на  станцию  Харцызск,  чтобы

повидать  генерала  Владимира  Зеноновича  Май-Маевского  (в  популярном  многосерийном

фильме «Адъютант его превосходительства» его  блистательно сыграл народный артист СССР и

Герой  Социалистического  Труда  Владислав  Игнатьевич  Стржельчик)  и  посмотреть,  как  идут

бои:

«Со  стороны  противника  гремели  артиллерийские  выстрелы,  и  дымки  шрапнели  то  и  дело

вспыхивали  над  нашими  цепями.  Мы  вышли  из  автомобилей,  и  я  пошел  вдоль  фронта, здороваясь  со  стрелками.  Увидев  группу  сопровождавших  меня  лиц,  неприятель  открыл

ружейный огонь… Огонь противника усиливался, один из следовавших за мной ординарцев был

убит, другой ранен.

Наступавшие  цепи  противника  медленно  накапливались  против  занимавших  левый  фланг

марковцев. С целью помочь соседям корниловцы перешли в контратаку. Я подходил к занятому

корниловцами  участку,  когда  их  цепи,  поднявшись,  быстро  двинулись,  охватывая  фланг  врага.

Несмотря на огонь, люди шли, не ложась. Впереди на гнедом коне ехал молодой командир полка

полковник Скоблин.

Под  угрозой  своему  флангу  красные,  не  приняв  удара,  начали  отход.  Поблагодарив

корниловцев,  я  поехал  на  вокзал.  Давно  не  испытанная  близость  к  войскам,  близость  боя

создавали доброе, приподнятое настроение».

Корниловцы  в  определенном  смысле  задавали  тон  всей  Добровольческой  армии,  хотя

списочный состав полка – всего тысяча двести человек.

49

Корниловцы, марковцы, дроздовцы, алексеевцы – так в Добровольческой армии именовались

военнослужащие  полков  (позднее  дивизий),  которым  присвоили  имена  погибших  генералов

Корнилова,  Маркова,  Дроздовского,  Алексеева.  Полки  называли  также  цветными,  поскольку

офицеры  носили  цветные  кокарды  на  фуражках:  чернокрасные  –  корниловцы,  черно-белые  –

марковцы, вишнево-белые – дроздовцы, голубовато-белые – алексеевцы.

Не  всем  нравились  эти  вольности  в  обмундировании.  Один  из  офицеров,  вступивших  в

Добровольческую армию, удивлялся:

«Я  впервые  увидел  корниловцев  в  их  причудливо  кричащей  форме,  марковцев  в  черном, шкуринцев в волчьих  папахах с  хвостами, черкесов с зелеными повязками через папаху;  у всех

на рукавах красовались углы из национальных лент, обращенные вершинами книзу, – символом

добровольчества.

Откуда взялись эти формы, эти невероятные сочетания малинового цвета с белым, черного с

красным,  эти  черепа,  скрещенные  кости,  смесь  кавалерийских  отличительных  знаков  с

пехотными и прочие невиданные эмблемы? Казалось, что каждый носит ту форму, которая ему

нравится».

Генерал  Корнилов  в  январе  1918  года  назвал  свои  войска  Добровольческой  армией.  В  1919

году  Деникин  переименовал  ее  в  Вооруженные  силы  Юга  России,  потому  что  после  тяжелых

потерь  во  время  Второго  Кубанского  похода  в  августе  1918  года  ему  пришлось  объявить

всеобщую мобилизацию на тех территориях, куда вступали белые войска.

Офицеры в возрасте до сорока лет подлежали обязательной мобилизации. Впрочем пытались

призвать  всех  –  и  горожан,  и  крестьян.  И  даже  попавших  в  плен  красноармейцев,  если  они  не

были партийными.

Один из военачальников вспоминал, как шла мобилизация в белую армию:

«Толпа была хмурой. Все это были солдаты прежней армии, подавляющее большинство еще

неделю  назад  служило  у  большевиков.  Привыкшие  к  распущенности  семнадцатого  года,  еще

более  опустившиеся  во  время  службы  у  большевиков,  многие  подчеркивали,  что  им  «на  все

наплевать». Несколько коммунистов среди призванных протестовали против мобилизации.

Два  главных  зачинщика  были  тут  же  расстреляны.  Это  мгновенно  изменило  настроение.

Раздались бодрые голоса:

– Ваше благородие, вот тут тоже есть коммунист.

Расстреляли еще три или  четыре человека. Лица оживились, все подтянулись, выровнялись, появилась выправка».

Состав  белой  армии  изменился.  К  концу  1918  года  не  только  в  Корниловском,  а  и  во  всех

цветных  полках  осталось  всего  по  одной  офицерской  роте.  А  прежде  офицеры  составляли

большинство  во  всех  ротах.  Пленные  красноармейцы  оказались  не  очень  надежными  бойцами.

При  первом  удобном  случае  дезертировали.  Крестьяне  же  были  готовы  защищать  только

собственные деревни. Но уходить далеко от родных мест не хотели. Разбегались – уходили или

домой, или в леса, к «зеленым».

«Крестьяне, – вспоминал последний командир Марковской дивизии генерал-лейтенант Юрий

Константинович Гравицкий, – с необычайной стойкостью и упорством уклонялись от участия в

Гражданской  войне;  никакие  репрессии  не  могли  парализовать  поголовного  бегства

мобилизованных».

Корниловцы  носили  нарукавную  нашивку  –  на  левом  рукаве  гимнастерки  у  плеча  череп  со

скрещенными костями, надпись «корниловцы», скрещенные мечи рукоятью вниз. И нагрудный

знак: черный крест с белой каймой на серебряном терновом венце. Генерал Кутепов продолжал

носить  форму  Корниловского  полка,  хотя  давно  в  нем  не  служил.  Деникин  назначил  его

Черноморским военным губернатором. Должность крайне важная  – Новороссийск стал главной

базой снабжения Добровольческой армии.

А  13  января  1919  года  Деникин  поручил  Кутепову  принять  1-й  армейский  корпус.  23  июня

произвел в генерал- лейтенанты. Вступление в высокую должность совпало с личным счастьем.

Александр  Павлович  женился  на  Лидии  Давыдовне  Кют,  дочери  коллежского  советника.  Они

познакомились в Екатеринодаре.

«У Александра Павловича вообще не было друзей, были сослуживцы, были знакомые, были

почитатели, –  вспоминал  его  сослуживец  генерал  Борис  Александрович  Штейфон. –  В  его

отношении  к  людям  всегда  существовала  какая-то  внутренняя  сдержанность,  что,  несомненно,

50

было  следствием  основной  черты  его  характера  –  замкнутости.  Единственным  и  настоящим

другом Александра Павловича была его жена Лидия Давыдовна».

Во главе 1 – го армейского корпуса генерал Кутепов взял Курск, а затем и Орел.

Журналист  Николай  Николаевич  Брешко-Брешковский  (сын  знаменитой  эсерки,  во  время

Второй  мировой  он  станет  сотрудничать  с  нацистами  и  будет  убит  во  время  бомбардировки

Берлина  британской  авиацией)  написал  тогда  восхищенную  статью  о  Кутепове  под  названием

«Герой Харькова и Курска»:

«Несмотря на целые хаосы проволочных заграждений, которыми, как паутиною, оплетаются

красные,  всюду,  где  лишь  наступают  кутеповцы,  их  сопровождает  успех.  Один  за  другим

ошеломляющие,  нанесенные  с  неотразимой  мощностью  удары…  Что-то  стихийное  в  этом

безудержном  стремлении  1-го  армейского  корпуса,  стремлении  на  Москву.  Один  видный

генерал, прошумевший конник, полушутя сказал генералу Кутепову:

– А ведь я, пожалуй, ворвусь со своим корпусом раньше вас в Москву…

– Что же, – ответил с ясной улыбкой Кутепов, – я буду только искренне вас приветствовать…

Для меня, как для русского человека, важнее всего, чтоб Москва была возможно скорее очищена

от красной погани. А кто войдет в Белокаменную первым, это не важно».

В середине ноября 1918 года под Ставрополем, у Иоанно-Мариинского монастыря был ранен

Дроздовский.  Через  несколько  дней  Деникин  произвел  его  в  генерал-  майоры.  Рана  казалась

пустяшной, ногу поцарапало пулей. Думали, что Дроздовский вскоре вернется к командованию.

Но  рана  загноилась.  В  Екатеринодаре  Дроздовский  перенес  несколько  операций,  но  ему  стало

только  хуже.  Он  жаловался  на  нестерпимую  боль,  очень  страдал  и  попросил  перевезти  его  в

Ростов. Встречавшие его поезд офицеры не узнали комдива, это был полускелет.

Дроздовский открыл глаза и попросил:

– Только не в двери, заденут, у меня мучительные боли.

Разобрали стенку вагона и вынесли его на носилках. Но и ростовская медицина не помогла.

1 января  1919  года  в  самую  стужу,  когда  дул  ледяной  ветер,  дроздовцам  сообщили,  что  их

командир умер от заражения крови. Ему не было и сорока лет.

Подчиненные боготворили Дроздовского.

«Он  как  будто  бы  переступил  незримую  черту,  отделяющую  жизнь  от  смерти, –  писал

генерал  Туркул. – За эту черту повел он и нас, и никакие жертвы, никакие страдания не  могли

нас  остановить.  В  Дроздовского  мы  верили  не  меньше  чем  в  Бога.  Вера  в  него  была  таким  же

само  собой  разумеющимся  чувством,  как  совесть,  долг  или  боевое  братство.  Раз  Дроздовский

сказал – так и надо, и никак иначе быть не может».

В этих словах отразилась почти истерическая вера в вождя. Больше верить было не во что. От

вокзала до больницы дроздовцы несли своего командира на руках. На Большой Садовой стояла

гвардейская казачья бригада. Она выстроилась и отдала честь генералу Дроздовскому.

Похоронили генерала в кубанском воинском соборе святого  Александра  Невского. В начале

1920 года, когда белые отступали, отряд дроздовцев ворвался  уже в занятый красными город и

вывез  останки  своего  командира.  В  цинковом  гробу  переправили  в  Севастополь.  Не  знали, удастся  ли  удержать  Крым,  и  тайно  захоронили  на  кладбище  рядом  с  Мамаевым  курганом.  В

1942 году, когда к Волге прорвались немецкие войска, приехали два бывших офицера-дроздовца

– пытались найти могилу, но безуспешно.

Созданный  им  2-й  офицерский  полк  получил  имя  Дроздовского.  Потом он  был  развернут  в

дивизию.

К началу февраля 1919 года Деникин очистил от Красной армии Северный Кавказ. И всерьез

стал  думать  о  походе  на  Москву  и  окончательном  разгроме  большевиков.  Весной  1919  года

удача  сопутствовала  кавалеристам  Деникина.  3-й  Кубанский  конный  корпус  генерал-майора

Андрея Григорьевича Шкуро, 2-й Кубанский корпус генерал-майора Сергея Георгиевича Улагая, конница  Кавказской  Добровольческой  армии  генерал-лейтенанта  Петра  Николаевича  Врангеля

легко  прорывали  линию  фронта  и  губительным  смерчем  прокатывались  по  тылам  Красной

армии.

Сталин в Царицыне, 

или Кровавый хаос 

51

«Подъезжая к станции Грязи, паровоз нашего поезда зарезал петуха, неосторожно сунувшего

голову под колесо. Вокруг паровоза и лежавшего около него петуха собралась праздничная толпа

станционных  гуляк,  оживленно  обсуждавших  случай:  к добру  или  не  к  добру?  Нашлась  и

хозяйка  петуха,  требовавшая  от  машиниста  возмещения  убытка.  Машинист  готов  был  принять

стоимость петуха на свой счет, но не сходился с хозяйкой в определении его цены».

История  с  петухом  задержала  народного  комиссара  труда  и  кандидата  в  члены  ЦК  партии

Шляпникова.  Александр  Гаврилович  торопился  в  Царицын  (ныне  Волгоград),  где  его  ждал

другой  нарком  –  Сталин.  Город  со  временем  назовут  именем  вождя,  сделают  Сталинградом: именно  здесь  не  очень  известный  пока  стране  нарком  по  делам  национальностей  Иосиф

Виссарионович Джугашвили превратился в того Сталина, которого мы знаем.

Сталинград вошел в историю  Второй мировой войны. Но и в Гражданскую оборона города, возможно, имела не меньшее значение. Бои за город носили такой ожесточенный характер, что

Царицын  назвали  Красным  Верденом.  В  годы  Первой  мировой  за  французский  город  Верден

сражались особенно ожесточенно.

Значение  Царицына  в  Гражданскую  состояло  в  особом  стратегическом  положении  города.

Царицын – крупный железнодорожный центр – связывал Москву с Северным Кавказом. В 1918

году правительство большевиков лишилось и украинского, и сибирского хлеба. Продовольствие

можно было получать только с Северного Кавказа и Поволжья. По Волге и по железной дороге.

И  оба  пути  вели  через  Царицын.  Для  белых  захватить  город  значило  отрезать  большевиков, которые  контролировали  центральные  районы  России,  от  хлебного  юга.  Задушить  советскую

власть голодом.

29  мая  1918  года  в  Совнаркоме  решили  командировать  некоторых  наркомов  на

продовольственную  работу  –  выкачивать  из  деревни  хлеб.  Первым  в  Царицын  отправился

Сталин –  уполномоченным по заготовке и вывозу  хлеба с Северного Кавказа в промышленные

районы. Вслед за ним уехал Шляпников. Они получили одинаковые мандаты.

Владимир  Ильич  интересовался  у  Шляпникова  его  взаимоотношениями  со  Сталиным  и

просил сказать откровенно, нужно ли ему заниматься разграничением обязанностей между ними.

Шляпников ответил, что у него со Сталиным отношения самые товарищеские и о распределении

обязанностей они договорятся на месте.

Ленин  распорядился,  чтобы  Сталин  немедленно  выехал  в  Новороссийск  и  убедил  моряков

Черноморского  флота  больше  не  стрелять  в  немцев,  потому  что  подписан  мир.  Но  будущий

генсек сказал Шляпникову, что ему покидать Царицын весьма опасно, и уговорил взять дело на

себя.  Александр  Гаврилович  поехал.  Выяснилось,  что  моряки  не  желают  признавать  Брестский

мир  и  капитулировать  перед  немцами.  Большевиков,  которые  уже  пытались  их  уговорить,  они

едва  на  штыки  не  подняли.  Расчетливый  Сталин  переложил  опасное  поручение  на  менее

искушенного Шляпникова…

Обосновавшись  в  Царицыне,  Сталин  телеграфировал  оттуда  Ленину:  «Гоню  и  ругаю  всех, кого нужно… Можете быть уверены, что не пощадим никого – ни себя, ни других, а хлеб все же

дадим».  В  Царицыне  он  и  привык  к  тому,  что  зерно  не  покупают,  а  отбирают.  Если  крестьяне

сопротивляются, то надо пустить в ход силу.

Очень  быстро  Сталин  понял,  что  не  намерен  ограничивать  себя  хлебозаготовками.  22  июня

1918 года телеграфировал Ленину и Троцкому:

«Я не  хотел брать на себя  никаких военных функций,  но штаб округа  сам втягивает  меня в

свои дела, и я чувствую, что иначе нельзя, просто-таки невозможно иначе. Было бы полезно для

дела иметь мне прямое формальное полномочие смещать и назначать, например, комиссаров при

отрядах  и  «штабах»,  обязательно  присутствовать  на  заседаниях  штаба  округа  и  вообще

представлять центральную военную власть на юге».

Город  был  практически  уничтожен  в  Великую  Отечественную.  Старых  зданий  осталось

совсем  немного,  поэтому  трудно  найти  следы  сталинского  пребывания  в  городе  на  Волге…

Чрезвычайный  продовольственный  комитет  занял  помещение  бывшей  гостиницы  «Столичные

номера».  Здесь  Сталин  ощутил  вкус  абсолютной  власти.  Он  больше  никому  не  хотел

подчиняться. Он желал быть самым главным.

«Штаб  Северо-Кавказского  округа, –  жаловался  Сталин, –  оказался  совершенно

неприспособленным  к  условиям  борьбы  с  контрреволюцией.  Смотреть  на  это  равнодушно  я

считаю себя не вправе. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю

52

ряд мер (и буду принимать) вплоть до смещения губящих дело чинов и командармов, несмотря

на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать».

Если в Москве не примут такого решения, предупреждал Сталин, он все равно будет «сам, без

формальностей  свергать  тех  командармов  и  комиссаров,  которые  губят  дело.  Так  мне

подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит».

Сталин сам себя назначил председателем Реввоенсовета Северо-Кавказского военного округа.

Округ  включал  территории  Донской,  Кубанской,  Терской  и  Дагестанской  областей.  Округом

руководил  генерал-лейтенант  царской  армии  Андрей  Евгеньевич  Снесарев,  выдающийся

военный мыслитель. Он окончил математический факультет Московского университета, учился

в  консерватории,  владел  четырнадцатью  языками.  В  Первой  мировой  командовал  полком, бригадой, дивизией. Генерал-лейтенант Снесарев безоговорочно  признал власть большевиков и

добровольно вступил в Красную армию.

В распоряжении Снесарева регулярных войск вообще не было, только партизанские отряды и

Красная  гвардия,  не  обученная  и  не  организованная.  Катастрофически  не  хватало  командного

состава,  но  Снесарев  героическими  усилиями  пытался  превратить  это  воинство  в  армию, способную оборонять город и железную дорогу.

Снесарев  докладывал  Реввоенсовету  Республики:  «Острый  недостаток  патронов…  Части  не

организованы,  не  обучены,  нет  командного  состава.  Некоторые  части  пришлось  разоружить

ввиду их ненадежности. Необходима экстренная присылка свежих сил».

В районе Котельниково войсками командовал анархист Петр Карлович  Штейгер. С отрядом

партизан-анархистов он пришел с Украины.

– На  вашем  знамени  Ленин,  а  на  моем  –  Кропоткин, –  уверенно  повторял  Штейгер. –

Революция в России совершалась не только для большевиков.

Положение  Царицына  было  настолько  катастрофическим,  что  анархистов  не  разоружили,  а

договорились с ними о совместных действиях против белых.

Сталин обращался к Штейгеру:

«Имеющуюся  в  вашем  распоряжении  всю  бронированную  колонну  двиньте  немедленно  в

Царицын в распоряжение Военного совета, и об исполнении донести».

Броневые  силы  –  это  бронепоезда:  «2-й  Сибирский»,  «Брянский»,  «Воля»,  «Головченко»…

Других  войск  в  распоряжении  командующего  округом  Снесарева  просто  не  было.  Он  считал

первоочередной задачей объединить все отряды, способные сражаться, превратить партизанские

отряды  в  регулярные  части.  Но,  на  свое  и  Царицына  несчастье,  Снесарев  не  угодил  Сталину.

Во-первых, классовый враг – бывший генерал, а во-вторых, недостаточно почтителен.

Сталин  информировал  Троцкого,  что  провел  совещание,  и  участники  совещания  приняли

решение  убрать  Снесарева  из  Царицына.  Сталин  потребовал  сконцентрировать  все  силы  в

Царицыне и превратить город в неприступную крепость. Но это означало утратить контроль над

Владикавказской  железной  дорогой  и  уступить  белым  хлебные  районы.  Профессиональные

военные возражали против сталинского плана.

15 июля 1918 года Сталин отправился в Котельниково, продовольственную базу и опорный

пункт на южных подступах к Царицыну. Отсюда хлеб шел в Москву и в промышленные центры

России. Сталин приказал гарнизону Котельниково готовиться отойти к Царицыну. Ему показали

телеграмму  из  Москвы:  Ленин  требует  удерживать  Котельниковскую  продовольственную  базу, пока не закончится уборка урожая.

Сталин пренебрежительно заметил:

– Они там – в Москве, а мы здесь, нам лучше знать, что нам делать.

Пока войсками командовал Снесарев, ситуация была вполне благоприятной. Вмешательство

Сталина в военные дела привело к неудаче. Войска противника окружили город с трех сторон – с

севера, запада и юго-запада.

12 августа 1918 года Сталин подписал паническую телеграмму:

«Всему Южному фронту.

Царицын берут кадеты. Кадеты собрали все свои силы против Царицына. Царицын будет взят

и Южный фронт погибнет без снарядов и патронов.  Спасение может прийти только с Южного

фронта, который должен дать помощь. Без этого Царицын погибнет».

При этом Сталин самоуверенно телеграфировал в Москву: «Благодаря, между прочим, аресту

военных специалистов, произведенному нами, положение на фронте изменилось к лучшему».

53

Сорокатысячная  казачья  армия  под  командованием  генерала  Петра  Николаевича  Краснова

прорывалась  к  Царицыну,  чтобы  взять  под  контроль  судоходство  по  Волге.  Генерал  Краснов

подписал  воззвание  «Граждане  города  Царицына  и  вы,  заблудшие  сыны  Российской  армии  –

красногвардейцы!!!». Он предложил сдать Царицын и перейти на сторону Донской армии. Своим

казакам генерал Краснов,  учитывая психологию войск, атаковавших Царицын, обещал богатую

добычу, которая ждет их в городе.

Командующий советскими войсками Юга России Владимир Антонов-Овсеенко писал Ленину

о необходимости искать союзников среди казаков:

«Казачья контрреволюция может быть сломлена лишь при содействии трудового казачества.

Этого содействия нет. Его нет благодаря, между прочим, непримиримой политике царицынских

товарищей.  Эти  товарищи  не  скрывают,  что  для  упрочения  советской  власти  на  Дону  считают

необходимым расказачивание казачества. Такое отношение отталкивает от них казачьи массы и

сплачивает ряды красновских полков».

«Царицынские  товарищи» –  это  Сталин  и  его  помощники.  Сталин  был  настроен  против

казаков. Антонов-Овсеенко, напротив, полагал, что «у нас могут быть надежные союзники среди

казаков», и хотел сотрудничать с казаками, а не уничтожать их, как призывал Сталин.

Сталин  и  Троцкий  неминуемо  должны  были  столкнуться.  Сталин  ненавидел

профессиональное офицерство, Троцкий ценил и продвигал профессионалов, бывших офицеров, отдав им почти все высшие командные посты в Красной армии.

Поначалу  Гражданская  война  носила  в  основном  партизанский  характер.  Сражались  между

собой  отдельные  отряды.  Но  в  1918  году  в  дело  вступили  регулярные  армии,  образовались

фронты военных действий. Воевать надо было профессионально. Вот поэтому Троцкий привечал

людей талантливых, не обращая внимания, есть ли у них партийный билет или его нет.

По подсчетам историков, во время Гражданской в  Красной  армии служило почти пятьдесят

тысяч  бывших  офицеров.  Из  них  более  шестисот  бывших  генералов  и  офицеров  Генерального

штаба.  Между  прочим,  поступить  в  Николаевскую  академию  Генерального  штаба  было крайне

сложно, ее выпускники получали прекрасное образование, считались элитой вооруженных сил и

быстро занимали высшие командные посты.

Офицеры-генштабисты  внесли  заметный  вклад  в  победу  Красной  армии.  Из  двадцати

командующих  фронтами  семнадцать  были  кадровыми  офицерами,  все  начальники  штабов  –

бывшие офицеры. Из ста командующих армиями – восемьдесят два в прошлом офицеры. Все эти

назначения  дались  Троцкому  с  большим  трудом.  В  большевистском  руководстве  бывших

офицеров  и  генералов  на  дух  не  принимали.  Дмитрий  Андреевич  Фурманов,  комиссар

Чапаевской  дивизии,  писал  пренебрежительно:  «Спецы  –  полезный  народ,  но  в  то  же  время

народ опасный и препотешный. Это какое-то особое племя. Это могикане. Больше таких Россия

не наживет: их растила нагайка, безделье и паркет».

Вот почему Деникину офицеры служили все-таки с  большим удовольствием: в белой армии

их не унижали так, как в Красной.

Даже  само  название  –  Рабоче-крестьянская  Красная  армия  –  подчеркивало  классовый

характер  вооруженных  сил  социалистической  России.  И  когда  Троцкий  ставил  на  высшие

командные  должности  бывших  генералов,  он  противопоставлял  себя  немалой  части  партии.

Сталин  и  многие  другие  видные  большевики  требовали,  чтобы  бывшие  офицеры  подчинялись

комиссарам, то есть людям, ничего не понимавшим в военном деле.

Троцкий подписал другой приказ:

«1. Комиссар не командует, а наблюдает, но наблюдает зорко и твердо.

2. Комиссар относится с  уважением к военным специалистам,  добросовестно работающим, и

всеми средствами советской власти ограждает их права и человеческое достоинство».

Одни  считали,  что  Троцкий,  продвигая  бывших  офицеров,  отступает  от  принципов

революции. Другие сами метили на высшие должности и хотели избавиться от конкурентов. На

этой почве у Троцкого появилось много врагов. Главным среди них стал Сталин.

Борьба  этих  двух  вождей  Советской  России  определила  не  только  судьбу  практически  всех

сколько-нибудь  крупных  политиков  и  военачальников,  но  и  страны  в  целом.  Красная  армия

почти  с  самого  начала  оказалась  заложницей  взаимной  ненависти  Иосифа  Сталина  и  Льва

Троцкого.  Почти  всех  военачальников,  выдвинутых  Троцким  в  годы  Гражданской  войны,  в

54

первую очередь военных профессионалов, бывших офицеров царской армии, Сталин уничтожит

– как раз накануне Великой Отечественной.

В  Царицыне  у  Сталина  появились  и  первые  поклонники,  которые  искали  у  него  защиты  от

Троцкого, – «царицынские товарищи». Это будущая военная команда Сталина. Самый заметный

из них – Климент Ефремович Ворошилов, он станет маршалом и наркомом обороны.

Мать хотела, чтобы Клим обучился грамоте, мог читать псалтырь и часослов, пел в церкви.

Но  он  выбрал  себе  судьбу  революционера.  Темпераментный,  умеющий  ладить  с  людьми, Ворошилов  стал  заметной  фигурой  среди  подпольщиков.  После  революции  его  командировали

на  Украину.  В  марте  1918  года  он  организовал  партизанский  отряд.  Климент  Ефремович

намеревался  сражаться  с  немецкими  войсками  и  сторонниками  независимости  Украины.  Но

столкновения  с  немецкими  войсками  не  выдержал.  Его  отряды  покинули  Украину  и  вышли  к

Царицыну.

Певец  Федор  Иванович  Шаляпин  описывал  Ворошилова:  «добродушный,  как  будто

слепленный из теста, рыхловатый». Он был если и не слабовольным, то во всяком случае легко

подчиняющимся чужой воле. И он охотно подчинился Сталину. В Царицыне они жили рядом  –

Ворошилов с женой и сыном и Сталин со второй женой – Надеждой Сергеевной Аллилуевой.

Массовый  террор  создавал  советской  власти  новых  врагов.  Сталина  это  не  беспокоило.  Он

начал с поиска врагов в собственном штабе. Решил вообще избавиться от генерала Снесарева, а

командовать фронтом назначить Ворошилова.

Повод для уничтожения бывших офицеров нашелся. К белым перебежал бывший полковник

царской  армии  Анатолий  Леонидович  Носович,  начальник  штаба  округа.  Сталин  обвинил  всех

военспецов  в  «преступной  небрежности  и  прямом  предательстве».  17  августа  1918  года  их

арестовали  и  на  барже  вывезли  на  середину  Волги.  В  ночь  на  22  августа  часть  штабистов

расстреляли, других утопили вместе с баржей.

Военная  инспекция  Республики  проверяла  это  дело  и  пришла  к  выводу,  что  штабисты  в

заговоре  не  участвовали.  Снесарева  и  офицеров,  которых  не  успели  расстрелять,  выпустили.

Возмущенный  Троцкий  потребовал  от  Сталина  обеспечить  командованию  округа  возможность

работать нормально. Сталин на телеграмме написал: «Не принимать во внимание».

Член  Реввоенсовета  10-й  армии  Алексей  Иванович  Окулов,  вернувшись  в  Москву, рассказывал, что творили Сталин и Ворошилов в Царицыне:

– Преданных командиров из старых военных кадров гнали, уничтожали, вывозили на баржах, что  привело  к  тому,  что  оставшиеся  уходили,  убегали,  а  военные  части  оставались  без

командиров, терпели поражение.

17  сентября  1918  года  Реввоенсовет  Республики  образовал  Южный  фронт.  Командующим

утвердили  бывшего  генерала  Павла  Павловича  Сытина.  Опытный  и  умелый  профессионал,  он

намеревался  вести  боевые  операции,  не  спрашивая  совета  ни  у  Сталина,  ни  у  Ворошилова.

Пытался  объяснить  им,  что  войсками  нельзя  управлять  на  партийном  собрании.

Продемонстрировал  приказ  Реввоенсовета  Республики:  «Командующему  фронтом  Сытину

предоставляется  полная  власть  в  ведении  операций.  В  оперативные  распоряжения

командующего никто не должен вмешиваться».

Сталин сместил  Сытина и поставил командовать фронтом Ворошилова, а Москве объяснил: Сытин «не может, не желает и не способен защищать Царицын».

Ворошилов  и  другие  красные  командиры,  выдвинувшиеся  после  революции,  не  хотели

подчиняться бывшим офицерам, потому что полюбили партизанскую вольность. Они видели, что

не  могут  конкурировать  с  кадровыми  офицерами,  и  хотели  избавиться  от  конкурентов.  Они

требовали  сохранить  в  армии  выборность  командиров,  предоставить  всю  полноту  власти

комиссарам,  чтобы  они  сами  руководили  боевыми  операциями,  а  военных  специалистов

превратить просто в консультантов.

И  они  нашли  понимание  у  Сталина,  который  сам  не  доверял  военным  специалистам  и

обвинял их  в предательстве. Сталин поддержал  Ворошилова. И Климент Ефремович на многие

десятилетия стал его ближайшим и преданнейшим помощником.

У  Троцкого  были  очень  широкие  полномочия,  которыми  председателя  Реввоенсовета

Республики наделил Всероссийский центральный исполнительный комитет, объявивший страну

военным лагерем. Троцкий обращался к Сталину как к своему подчиненному, которым тот был

лишь  отчасти,  приняв  на  себя  обязанности  члена  Реввоенсовета  фронта.  Но  Иосиф

55

Виссарионович был одновременно наркомом и – главное! – членом ЦК партии, поэтому считал

себя равным Троцкому.

Сталин,  без  сомнения,  завидовал  в  ту  пору  положению  председателя  Реввоенсовета

Республики, его ораторским и иным талантам. В подготовке вооруженного восстания в октябре

1917 года Сталин не играл никакой роли. Никто не может сказать, где он был в тот день, когда

большевики брали власть. В стране его практически не знали. Теперь он спешил заявить о себе.

Сталин  и  Ворошилов  написали  Ленину  письмо,  обвиняя  Троцкого  в  том,  что  он  «грозит

отдать  все  дела  фронта  и  революции  на  Юге  в  руки  генерала  Сытина,  человека  не  только  не

нужного  на  фронте,  но  и  не  заслуживающего  доверия  и  потому  вредного.  Губить  фронт  ради

одного ненадежного генерала мы, конечно, не согласны».

Сталин  и  Ворошилов  требовали  «обсудить  в  ЦК  партии  вопрос  о  поведении  Троцкого, третирующего  виднейших  членов  партии  в  угоду  предателям  из  военных  специалистов  и  в

ущерб  интересам  фронта  и  революции.  Поставить  вопрос  о  недопустимости  издания  Троцким

единоличных приказов… Пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных

контрреволюционеров».

Ленин  первоначально  не  очень  понимал,  как  формировать  вооруженные  силы  Советской

России.  В  1918  году  он  говорил:  «Теперь,  строя  новую  армию,  мы  должны  брать  командиров

только  из  народа.  Только  красные  офицеры  будут  иметь  среди  солдат  авторитет  и  сумеют

упрочить в нашей армии социализм».

Но очень быстро большевикам пришлось отказаться от идеи добровольческого формирования

Красной армии с выборным командным составом. Иначе бы они просто проиграли Гражданскую

войну.  Опыт  первых  же  боев  доказал  необходимость  широкого  использования  кадровых

офицеров. Там, где военные специалисты были привлечены, был достигнут  успех. И наоборот, там, где пытались обойтись без кадровых офицеров, терпели поражение за поражением.

Ленин  убедился  в  правоте  Троцкого.  Поэтому  Сталина  и  Ворошилова  он  не  поддержал  и

оставил  в  силе  распоряжения  председателя  Реввоенсовета  Республики.  Но  тут  уже  потребовал

наведения порядка Троцкий – в конце концов, идет война:

«Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря  на  избыток  сил.  Ворошилов  может  командовать  полком,  но  не  армией  в  пятьдесят

тысяч  солдат.  Я  оставлю  его  командующим  армией  при  условии  подчинения  командующему

Южного фронта Сытину».

Троцкий считал Ворошилова бездарным в военном отношении и, как показала история, был

недалек  от  истины.  Лев  Давидович  твердо  заявил,  что,  если  царицынские  товарищи  не

подчинятся приказам, он отдаст их под суд:

«У  нас  успехи  во  всех  армиях,  кроме  Южной,  в  особенности,  Царицынской,  где  у  нас

колоссальное  превосходство  сил,  но  полная  анархия  на  верхах.  С  этим  можно  совладать  в

двадцать четыре часа при условии вашей твердой и решительной поддержки. Во всяком случае, это единственный путь, который я вижу для себя».

Закончилось  тем,  что  Сталина  вызвал  к  себе  Ленин.  Сталин  телеграфировал  в  Царицын

Ворошилову:  «Только  что  ездил  к  Ильичу.  Взбешен  и  требует  перерешения  в  той  или  иной

форме».  Сталин  пошел  на  попятный,  заявил,  что  готов  сотрудничать  с  бывшими  царскими

генералами.

Пока Сталин воевал с собственным штабом, белые исключительно успешно наступали. Они

взяли Северный Кавказ и окружили Царицын. Главком Красной армии Вацетис телеграфировал

Ворошилову:  «Катастрофическое  положение  Царицына  –  исключительно  ваша  вина».  Тогда

город  спас  бывший  генерал  Сытин.  Но  Сталин  и  Ворошилов  продолжали  обвинять  во  всем

военспецов и требовали заменить «генштабистов коммунистами».

Троцкий отвечал им:

«Больше  всего  вопят  против  применения  офицеров  либо  стоящие  далеко  от  всей  работы

военного механизма, либо такие партийные деятели, которые сами хуже всякого саботажника: не

умеют ни за чем присмотреть, странствуют, бездельничают, а когда проваливаются – взваливают

вину на генштабистов».

На закрытом заседании VIII съезда Ленин сказал:

– Товарищ  Ворошилов  говорит:  у нас  не  было  никаких  военных  специалистов  и  у  нас

шестьдесят  тысяч  потерь.  Это  ужасно…  Вы  говорите:  мы  героически  защищали  Царицын…  В

56

смысле  героизма  это  громаднейший  факт,  но  ясно,  что  по  шестьдесят  тысяч  мы  отдавать  не

можем, и что, может быть, нам не пришлось бы отдавать эти шестьдесят тысяч, если б там были

специалисты, если бы была регулярная армия…

Троцкий настоял на том, чтобы не только самого Сталина, но и всю его команду отозвали из

Царицына. Ленин поддержал председателя Реввоенсовета.

– Неужели  вы  хотите  всех  их  выгнать? –  спросил  Сталин  Троцкого,  имея  в  виду  свое

царицынское окружение. – Они хорошие ребята.

– Эти  хорошие  ребята  погубят  революцию,  которая  не  может  ждать,  доколе  они  выйдут  из

ребяческого возраста, – твердо ответил ему председатель Реввоенсовета.

Троцкий  холодно  сказал  Ворошилову,  что  если  тот  не  обяжется  точно  и  безусловно

выполнять  приказы,  то  отправится  под  конвоем  в  Москву  для  предания  трибуналу.  Климент

Ефремович,  глядя  Троцкому  в  глаза,  понял,  что  председатель  Реввоенсовета  не  шутит.  Хмуро

ответил,  что  будет  верен  дисциплине.  Отныне  он  вошел  в  число  самых  непримиримых  врагов

Троцкого.

Сталин  рассказывал,  что  Ленин  вызвал  его  в  Москву  для  доклада.  Сделал  ему  замечание:

«Батенька, я получил сведения, что вы там пьянствуете: сами пьете и других спаиваете. Нельзя

это делать!» Советская власть в ту пору придерживалась сухого закона.

Употребление  горячительных  напитков  Сталин  не  отрицал.  Но  кто  посмел  на  него

нажаловаться?  Решил,  что  это  дело  рук  врагов:  «Это  спецы  на  меня  наговорили,  а  он  мне

нотацию читал».

Распри в лагере красных стоили им города. Белые взяли Царицын.

Троцкий написал Ленину:

«Царицынская  линия  привела  к  полному  распаду  Царицынской  армии…  Линия  Сталина  и

Ворошилова  означает  гибель  всего  дела…  Я  считаю  покровительство  Сталина  царицынскому

течению опаснейшей язвой, хуже всякой измены и предательства военных специалистов… Они

цепко держатся друг за друга, возводя невежество в принцип».

Лев  Давидович  и  не  понимал,  с  каким  опасным  противником  имеет  дело.  Так  зародилась

ненависть, которая закончится только с убийством Троцкого.

«Царицынские товарищи» присягнули на верность Сталину и встали на его сторону в борьбе

с  Троцким,  которого  и  сами  от  души  ненавидели.  Они  и  шли  по  жизни  сплоченной  группой, сметая соперников и поддерживая друг друга.

Сталин  покровительствовал  людям,  которые  были  рядом  с  ним  в  Царицыне  и  первыми

признали  его  вождем.  Ворошилов  просидел  на  посту  наркома  обороны  полтора  десятка  лет  –

дольше кого бы то ни было в советской истории. Его сменил бывший пулеметчик маршал Семен

Константинович Тимошенко, тоже царицынский кадр.

– В  Гражданскую  войну  под  Тимошенко  было  убито  семнадцать  лошадей, –  уважительно

говорил Сталин.

Еще  два  царицынских  спутника  вождя  –  маршал  Григорий  Иванович  Кулик  и

генерал-полковник  Ефим  Афанасьевич  Щаденко  –  стали  накануне  Великой  Отечественной

заместителями наркома обороны. Один отвечал за вооружения, другой ведал кадрами. Ни один

из них не оставил о себе доброй памяти в вооруженных силах.

Атаман Краснов на службе у Адольфа Гитлера 

Переход  казаков  то  на  одну,  то  на  другую  сторону  в  годы  Гражданской  войны  отражал

реальные настроения людей, которым не нравилась ни та, ни эта власть.

3  мая  1918  года  в  Новочеркасске  собрался  Круг  спасения  Дона.  Казаки  восставших  против

советской власти станиц постановили «твердо отстаивать существующие ныне границы области, ее  независимость  и  самобытность  казачества»  и провозгласили  создание  Всевеликого  войска

Донского.

На Большом войсковом круге спасения Дона прозвучала молитва: Боже, который Российской Державе

Дал процвести в дивной силе и славе,

Боже, спасавший Россию от бед,

Боже, венчавший нас блеском побед,

57

Боже, помилуй нас в смутные дни,

Боже, царя нам верни.

Войсковым  атаманом  избрали  генерал-лейтенанта  Петра  Николаевича  Краснова,  который

ничем  не  походил  на  покончившего  с  собой  Каледина  и  презирал  его  за  политическую

нерешительность и любовь к России.

Круг  спасения  Дона  передал  войсковому  атаману  «всю  полноту  власти  по  управлению

областью и ведению борьбы с большевизмом». Народным гимном Всевеликого войска Донского

объявили  написанную  в  1855  году  песню  «Всколыхнулся,  взволновался  православный  Тихий

Дон, и послушно отозвался на призыв монарха он».

Сын  генерала,  Петр  Краснов  окончил  Александровский  кадетский  корпус  и  Павловское

военное  училище.  В  годы  японской  войны  Краснов  был  корреспондентом  газеты  «Русский

инвалид», органа Военного министерства.

Генерал Краснов пытался отделиться от России и создать Донскую республику.

«России  –  нет, –  писал  Петр  Краснов, –  Дон  совершенно  одинок,  и  ему  нужно  –  до

восстановления  России  –  стать  самостоятельным  государством…  Казаки  должны  отстаивать

свои  казачьи  права  от  русских…  Пусть  свободно  и  вольно  живут  на  Дону  гостями,  но  хозяева

только мы, только мы одни. Казаки! Руки прочь от нашего казачьего дела. Дон для донцов».

Краснов  ориентировался  на  немцев,  что  казалось  немыслимым  для  русских  офицеров.  Для

них  Германия  оставалась  врагом.  А  Краснов  без  колебаний  обратился  за  помощью  к  немцам, которые после подписанного в Брест- Литовске мирного договора заняли территорию Украины.

Попросил  германского  кайзера  Вильгельма II  признать  Дон  самостоятельной  республикой  и

помочь оружием.

8 мая 1918 года немцы вступили в Таганрог и Ростов. Обрадованный Краснов издал приказ, в

котором  говорилось:  «Вчерашние  внешние  враги,  австро-германцы,  ныне  союзники  с  нами

против Красной гвардии и за восстановление на Дону полного порядка». В июле герцог Георгий

Лейхтенбергский  повез  в  Берлин  обращение  Краснова  с  просьбой  заключить  союз  Германии  и

донских казаков:

«Податель сего письма, атаман Зимовой станицы (посланник) Всевеликого войска Донского

уполномочен мною приветствовать Ваше Императорское Величество, могущественного монарха

великой Германии, и просить Ваше Величество оказать давление на советские власти Москвы и

заставить их своим приказом очистить пределы Всевеликого войска Донского и других держав, имеющих войти в Доно-Кавказский союз, от разбойничьих отрядов Красной гвардии.

Всевеликое  войско  Донское  и  прочие  государства  Доно-Кавказского  союза  не  забудут

дружеской услуги германского народа. Казаки и германцы взаимно научились уважать храбрость

и стойкость своих войск и ныне, протянув друг другу руки, как два благородных бойца, борются

вместе за свободу родного Дона…

Всевеликое  войско  Донское  предоставляет  Германской  империи  права  преимущественного

вывоза  хлеба  –  зерном  и  мукой,  кожевенных  товаров  и  сырья,  шерсти,  рыбных  товаров, растительных и животных жиров и масла и изделий из них, табачных товаров и изделий, скота и

лошадей, вина виноградного и других продуктов садоводства и земледелия».

Герцога Георгия Лейхтенбергского приняли кайзер и генерал Эрих фон Людендорф, который

фактически  руководил  всеми  боевыми  действиями.  Краснов  просил  поддержать  идею  создания

Донской  и  Кавказской  федерации,  в  которую  хотел  включить  Царицын  и  Воронеж:  «Тесный

договор  сулит  взаимные  выгоды,  и  дружба,  спаянная  кровью,  пролитой  на  общих  полях

сражений  воинственными  народами  германцев  и  казаков,  станет  могучей  силой  для  борьбы  со

всеми нашими врагами».

Краснов  получал  от  немцев  боеприпасы  из  русских  же  военных  складов  на  Украине, захваченных  германской  армией.  В  обмен  снабжал  оккупационные  войска  хлебом,  шерстью  и

мясом.  Но  когда  осенью  1918  года  вспыхнула  революция  в  Германии,  немцам  уже  было  не  до

Краснова.

Когда немецкие войска ушли, атаман обратился за помощью к генералу Деникину и признал

его  главнокомандующим  Вооруженными  силами  Юга  России,  хотя  на  каждом  шагу  давал

понять,  что  донской  атаман  –  не  подчиненный,  а  представитель  «пятимиллионного  свободного

народа».

58

У  Антона  Ивановича  было  сложное  отношение  к  казачеству.  Конечно,  донцы  и  кубанцы  –

опора  белых.  Однако  же  казаки  желали  полной  самостоятельности,  а  Деникин  считал

возможным говорить только об автономии.

Русские  офицеры-добровольцы  презирали  атамана  Краснова  за  союз  с  кайзером.

Презрительно  говорили:  «всевеселое  войско  Донское».  Командующий  Донской  армией

генерал-майор Святослав Варламович Денисов ответил добровольцам:

– Войско Донское не может, имея территорию и народ, ее населяющий, уходить от них, как

то  делает  Добровольческая  армия.  Войско  Донское  –  не  странствующие  музыканты,  как

Добровольческая армия.

Оскорбительное  выражение  «странствующие  музыканты»  услышал  генерал  Деникин,  и  он

припомнит  это  донцам.  Когда  войско  Донское,  брошенное  немцами,  спешило

переориентироваться на страны Антанты, в штабе Деникина презрительно отозвались:

– Войско Донское – проститутка, продающая себя тому, кто ей заплатит.

Генерал Денисов вновь не остался в долгу:

– Скажите  Добровольческой  армии,  что  если  войско  Донское  –  проститутка,  то

Добровольческая  армия  есть  сутенер,  пользующийся  ее  заработком  и  живущий  у  нее  на

содержании.

Атаман  Краснов  обвинил  генерала  Деникина  в  том,  что  он  «изменил  казакам,  оскорбил

жестоко  их  молодое  национальное  чувство».  Но  2  февраля  1919  года  атаману  Краснову

пришлось  уйти  в  отставку.  «Уезжал  поздно  вечером, –  вспоминал  он. –  Погода  была

отвратительная.  Лил  проливной  дождь,  мокрый  снег  смешался  с  грязью.  Извозчики

отсутствовали».

В  ходе  Гражданской  войны  многие  казаки  поддержали  большевиков  и  вступали  в  Красную

армию. Одни искренне, другие – спасая свою жизнь. Впрочем, весной 1920 года, во время войны

с Польшей, некоторые казачьи части перебегали на сторону поляков.

Один  из  сотрудников  главы  Польши  Юзефа  Пилсудского  Казимеж  Свитальский  (будущий

премьер-министр страны) записал в дневнике 22 июня 1920 года: «Казаки сдаются в плен охотно.

Они хотят, чтобы их отправляли к Врангелю».

После окончания Гражданской войны белые казаки оказались в эмиграции.

Советское правительство постепенно изменило политику в отношении казачества. 20 апреля

1936 года по предложению наркома обороны Ворошилова политбюро приняло постановление «О

снятии с казачества ограничений по службе в РККА»:

«Учитывая  преданность  казачества  советской  власти,  а  также  стремление  широких  масс

казачества  наравне  со  всеми  трудящимися  Советского  Союза  активным  образом  включиться  в

дело  обороны  страны…  отменить  для  казачества  все  ранее  существовавшие  ограничения  в

отношении их службы».

Восстановили  казачьи  части.  Казакам  разрешили  носить  свою  форму.  А  Великая

Отечественная вновь развела казаков.

Попавшие в немецкий плен казаки оказывались в привилегированном положении – в отличие

от русских, которых морили голодом. Желавших служить Третьему рейху казаков принимали в

ряды  вермахта  как  «полноправных  солдат»,  им  устанавливали  немецкие  нормы  питания.  С

октябре  1941  года  для  борьбы  с  партизанами  –  с  разрешения  генштаба  сухопутных  войск

немецкой  армии  –  начали  формировать  первые  казачьи  сотни  из  военнопленных  и  местного

населения.

Казачьи формирования приносили присягу:

– Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед Святым Евангелием в том, что буду вождю

новой  Европы  и  германского  народа  Адольфу  Гитлеру  верно  служить  и  буду  бороться  с

большевизмом, не щадя своей жизни, до последней капли крови…

Бывший  донской  атаман  Петр  Краснов  нашел  убежище  в  нацистской  Германии.  Он  был

просто  счастлив,  когда  Гитлер  напал  на  Советский  Союз.  23  июня  1941  года  писал  атаману

Общеказачьего  объединения  в  Германской  империи  генерал-лейтенанту  Евгению  Ивановичу

Балабину:

«Итак, свершилось. Германский меч занесен над головой коммунизма, начинается новая эра

жизни России… Быть может, мы накануне вековой дружбы двух великих народов».

59

Казаки-эмигранты  отправляли  Гитлеру  приветственные  телеграммы  с  выражением  чувства

«верности  и  преданности»  и готовности  предоставить  себя  в  распоряжение  фюрера  для

совместной борьбы против Советского Союза.

«В  Новой  Европе, –  мечтал  Краснов, –  Европе  национал-социалистической,  казаки  займут

почетное место, как наиболее культурная и способная часть народа Русского».

Идеологи  эмиграции  рассчитывали  на  создание  независимого  казачьего  государства,  в

которое  собирались  включить  Северный  Кавказ  и  немалую  часть  Украины.  Они  говорили,  что

главный враг казачьей независимости – не только коммунисты, но и вообще весь русский народ.

28  –  июня  1941  года  атаман  войска  Донского  генерал-лейтенант  граф  Михаил  Николаевич

Граббе подписал приказ:

«Вождь  Великогерманского  Рейха  Адольф  Гитлер  объявил  войну  Союзу  Советских

Социалистических  Республик.  От  Ледовитого  океана  до  Черного  моря  грозною  стеною

надвинулась и перешла красные границы мощная германская армия, поражая полки Коминтерна.

Великая началась борьба. Донское казачество! Эта борьба – наша борьба».

29 – июня в Берлине собрание представителей казачества приняло решение присоединиться к

вермахту  в  борьбе  за  освобождение  «Казачьей  Родины».  9 августа  в  оккупированной  немцами

Праге в зале, украшенном портретами Гитлера, тоже собрались казаки.

– Мы,  казаки,  не  можем  и  не  должны  связывать  свое  будущее  с  русским  прошлым! –

говорили выступавшие. – Мы, казаки, приветствуем каждую  бомбу и каждую  гранату, которые

летят  на  головы  московских  тиранов!  Слава  богу,  Москва  горит!  Хайль  Гитлер!  Слава

казачеству!

Краснов писал Балабину:

«Какая  будет  Россия  после  окончания  войны  с  большевиками  –  единая  или  разделенная  на

части, знают только два человека – Гитлер и Геринг, и они никому этого не скажут.

Можно  только  из  некоторых  поступков  и  слов  фюрера  и  из  сознания,  что  этот  гениальный

человек,  подобного  которому  еще  не  было  в  мировой  истории,  никогда  не  ошибался, догадываться,  что  Германия  не  собирается  создавать  слабое  лоскутное  государство,  которое

сейчас же станет объектом купли-продажи у Англии и Америки».

Генерал  Краснов  мечтал  о  создании  на  русской  территории  –  с  помощью  немцев  –

самостоятельной Казакии. Он требовал от казаков помогать вермахту:

«Выйдут оставшиеся в живых казаки с хоругвями и крестами навстречу германским войскам

–  будут  и  казаки  в  Новой  России.  Не  выйдут,  будут  кончать  самоубийством,  как  Смоленск, Ленинград и другие города советские».

В сентябре 1942 года в оккупированном Новочеркасске немцы разрешили провести казачий

сход,  на  котором  избрали  штаб  войска  Донского.  Гитлер  санкционировал  использование

казачьих частей в борьбе против партизан и на вспомогательной службе в вермахте. Поскольку

союзнические отношения со славянами исключались, в Берлине придумали теорию, будто казаки

–  потомки  восточных  готов,  сохранившие  «прочные  кровные  связи  со  своей  германской

прародиной».

10  ноября  1943  года  от  имени  имперского  правительства  начальник  штаба  верховного

главнокомандования  вермахта  генерал-фельдмаршал  Вильгельм  Кейтель  и  имперский  министр

по делам оккупированных восточных территорий  Альфред Розенберг подписали декларацию, в

которой казаки объявлялись союзниками нацистской Германии:

«Когда  доблестная  германская  армия  подошла  к  вашим  рубежам,  вы  явились  к  ней  не  как

пленные, но как верные соратники… Второй год вы сражаетесь плечо к плечу, стремя к стремени

с  германскими  войсками.  Вы  пережили  весь  ужас  власти  большевиков,  и  вы  никогда  с  ней  не

примиритесь. Германская армия нашла в вас честных и верных союзников».

Германское  правительство  признало  право  казаков  на  собственное  государство  –  Казакию:

«Мы  устроим  вашу  казачью  жизнь  под  защитой  фюрера,  снабдив  вас  землей  и  всем

необходимым для вашей самобытности».

При  Министерстве  по  делам  оккупированных  восточных  территорий  31  марта  1944  года

появилось  Главное  управление  казачьих  войск.  Во  главе  управления  поставили  генерала  Петра

Краснова. Начальником штаба сделали его племянника Семена Николаевича Краснова. Младший

Краснов  в  Гражданскую  служил  в  армии  Врангеля,  получил  полковничьи  погоны.  Казакам

вручали  германские  удостоверения  личности.  Взамен  казаки  были  обязаны  поставить

60

определенное  число  добровольцев  «для  помощи  Германским  Вооруженным  силам  в  борьбе  с

коммунизмом и сталинской жидовской сворой».

В  сентябре  1944  года  при  штабе  СС  создали  Резерв  казачьих  войск,  который  возглавил

генерал-лейтенант  Андрей  Григорьевич  Шкуро.  Он  сделал  изрядную  карьеру  в  Гражданскую

войну. Получил генеральские погоны и в войсках Деникина командовал 3-м Кубанским конным

корпусом.  В  1920  году  новый  командующий  белой  армией  барон  Врангель  выставил  его  из

армии за грабежи.

В  эмиграции  Шкуро  выступал  в  цирке.  В  1926  году  его  встретил  руководитель  Русского

общевоинского союза в Германии генерал Алексей Александрович фон Лампе.

«Бедняга Шкуро впал в полное ничтожество, – записал в дневнике фон Лампе. – Труппа его

ликвидирована и частично попала в Дюссельдорф – в цирк, здесь он не может найти антрепризы, так как все сведения о труппе неблагополучны, жить не на что настолько, что обедать нечего и в

пансион  не  плочено, –  я  дал  ему  мелочи  и  две  марки,  и  он  немедленно  побежал  покупать

папиросы».

Назначение  в  штаб  СС  оказалось  подарком  для  бывшего  белого  генерала  Шкуро, произведенного в группен- фюреры СС. Его задача состояла в том, чтобы поставить под ружье

как  можно  больше  казаков.  Полковник  Гельмут  Вильгельм  фон  Паннвиц  сформировал  из

бывших  военнослужащих  Красной  армии  первую  казачью  дивизию.  Казаков  отправили  в

Сербию, где они принимали участие в охоте на партизан Иосипа Броз Тито.

Готовым  служить  Гитлеру  казакам  выделили  сто  восемьдесят  тысяч  гектаров  земли  в

Белоруссии.  Когда  немцев  оттуда  выбили,  территорию  для  Казакии  подыскали  в  Северной

Италии.  Но  Третий  рейх  был  разгромлен.  Английские  войска  передали  советскому

командованию тридцать пять тысяч казаков, сражавшихся на стороне Третьего рейха и взятых в

плен. Петра Краснова с Андреем Шкуро британские власти тоже выдали Красной армии. В 1947

году обоих повесили в Москве как предателей.

Часть третья 

Интервенция 

Союзники просят огня 

Наверное,  я  единственный  обладатель  этого  толстенного  тома  в  синем  переплете.

Отпечатанная  на  забытой  ныне  пишущей  машинке  работа  посвящена  интервенции  стран

Антанты  в  годы  Гражданской  войны.  Ее  автор  –  Галина  Леонидовна  Брежнева,  дочь

генерального секретаря ЦК КПСС.

В  какой-то  момент  своей  жизни  она  решила  заняться  наукой.  В  конце  1967  года  главному

редактору  академического  журнала  «История  СССР»  Юрию  Александровичу  Полякову

принесли  небольшую  статью  об  участии  иностранных  держав  в  интервенции  в  годы

Гражданской войны. Автором была Галина Брежнева. Подписалась она фамилией первого мужа, которую  тогда  носила.  Статья  Милаевой  «Саморазоблачение  врагов  революции»  была

опубликована в журнале «История СССР» в № 5 за 1968 год.

«Она  произвела  на  меня  хорошее  впечатление, –  вспоминал  академик  Поляков. –  Высокая, стройная.  Безусловно  красивая,  одетая  просто,  но  элегантно,  она  держалась  подчеркнуто

скромно и уважительно».

А  через  пару  недель  Галина  Брежнева  позвонила  главному  редактору  и  сказала,  что  хочет

посоветоваться по научным делам. В редакцию пришла вместе с подругой Натальей.

«Вдохновленная  публикацией, –  рассказывал  академик  Поляков, –  Галина  задумала

подготовить  кандидатскую  диссертацию.  Просила  меня  помогать  ей,  осуществляя  научное

руководство.  А еще через несколько дней Брежнева позвонила и сообщила, что ей хотелось бы

защищать  диссертацию  вдвоем  с  Натальей.  Пришлось  объяснять,  что  это  невозможно.  Интерес

Галины Леонидовны к диссертации несколько увял».

Академик Поляков не знал, что  диссертация  уже  была готова. Она сохранилась – «Дальний

Восток  в  борьбе  с  интервентами  и  белогвардейцами».  Юрий  Поляков  указан  в  качестве

официального оппонента.

Почему Галина Леонидовна выбрала именно тему интервенции?

61

В  советские  времена  тема  казалась  простой  и  понятной.  Сейчас  мы  видим  куда  более

сложную картину.

Когда  после  провала  мирных  переговоров  в  Брест-Литовске  в  начале  1918  года  немецкие

части начали наступление вглубь России, западные державы опасались, что кайзеровская армия

захватит  порты  –  Архангельск,  Мурманск,  Севастополь,  Одессу,  Баку,  где  находились

поставленные союзниками оружие и боеприпасы.

Французы  и  англичане  предложили  Советской  России  военную  помощь.  Часть  советских

наркомов  возражала  против  любых  соглашений  с  империалистами.  Ленин  с  присущим  ему

предельным цинизмом распорядился: уполномочить тов. Троцкого принять помощь разбойников

французского империализма против немецких разбойников.

3 марта 1918 года советская делегация все-таки подписала договор с Четверным союзом. Но

удастся  ли  его  ратифицировать?  Все  висело  на  волоске.  Большевики  раскололись.  Многие  не

принимали «похабного мира» с немцами.

5 марта нарком Троцкий  поинтересовался  у руководителя представительства американского

Красного Креста в России Рэймонда Робинса: если договор не будет ратифицирован и не вступит

в силу и придется продолжать войну, можно ли рассчитывать на помощь Антанты?

Союзники особенно боялись за запасы своего имущества в  Мурманске и Архангельске. Там

находились боеприпасы, артиллерийские снаряды, автомобили, обмундирование. Все это могло

попасть в руки немцев. Решили отправить войска в Мурманск, чтобы охранять находящееся там

военное имущество, а заодно