2 страница
умирает от инфаркта (но когда тебе девяносто, это самое малое, что может случиться).

Только почему же им так трудно принять мои волосы? Сначала тебе говорят: ты должен быть личностью, должен самовыражаться, должен быть самим собой! Потом, когда пытаешься показать им, что ты из себя представляешь, твердят: у тебя нет индивидуальности, ты ведёшь себя, как все остальные. Ну, что это за разговоры, в самом деле? Эх, кто их разберёт: или будь самим собой, или будь как все. Тем более что их всё равно ничто не устраивает. А правда в том, что они завидуют, особенно плешивые. Если облысею, покончу с собой.

Во всяком случае, если Беатриче не нравится, придётся постричься, правда, ещё стоит подумать. Потому что в этом может таиться и преимущество. Беатриче, или ты любишь меня таким, какой я есть, с этими длинными волосами, или ничего не поделаешь, потому что если не можем договориться о подобных мелочах, то как же будем жить вместе? Каждый должен быть самим собой и принимать другого таким, каков он есть — так всё время говорят по телевидению, — иначе какая же это любовь? Ну же, Беатриче, как ты не можешь этого понять? Вот меня в тебе всё устраивает, так что у тебя с самого начала есть фора. Вечно девушки впереди. И как это им удаётся — всегда побеждать? Если ты хороша, весь мир у твоих ног, выбирай кого хочешь, делай что хочешь, надевай что хочешь… неважно, потому что все вокруг всё равно восхищаются тобой. Везёт же людям!

А я вот, бывает, сидел бы дома целыми днями и носа никуда не высовывал. Мне кажется, я так уродлив, что забаррикадировался бы в комнате и не смотрел бы в зеркало. Белый. Лицо белое. Бесцветное. Просто пытка. Но бывают дни, когда я тоже красного цвета. Ну, где тогда найдёшь ещё такого парня, как я? Надеваю подходящую футболку, приглаживаю джинсы с ширинкой ниже колен, и я — бог! Зак Эфрон[1] только в секретари мне годится. Иду по улице и могу первой же встречной девушке сказать: «Послушай, красавица, пойдём сегодня вместе, и тебе здорово повезёт. Будешь довольна, потому что рядом со мной все станут смотреть на тебя и говорить: и как это она, блин, сумела закадрить такого парня?! А подруги твои так просто постареют от зависти».

Ах, какой же я бог! И какая у меня яркая жизнь. Ни на минуту не останавливаюсь. Не ходил бы в школу, наверняка уже стал бы кем-нибудь.


Возможно, не ходил бы я в школу, был бы спокойнее, красивее и знаменитее. Моя школа носит имя Горация[2] — персонажа из комикса «Мышонок». Классы грязные, стены обшарпанные, доски скорее серые, чем чёрные, а страны и континенты на географической карте давно выцвели и дрейфуют… Краска на стенах белая и коричневая, словно трубочка с мороженым. Что и говорить, в школе нет ничего приятного, разве что звонок после уроков, который будто вопит: «Ты потерял ещё полдня в этих двухцветных стенах. Дуй скорее отсюда!»

От школы в общем-то мало проку: только в уныние там прихожу и погибаю от белых мыслей. Все думаю, куда иду, что делаю, сотворю ли в будущем что-нибудь хорошее, если… Но, к счастью, школа — это парк развлечений, в котором полно людей точно в таком же положении, как и я. Мы с ребятами говорим обо всём на свете и тут же забываем, о чём говорили, потому что всё равно эти разговоры ни к чему не приводят, и белые мысли ни к чему не ведут, белые мысли нужно гнать.

В «Макдоналдсе», пахнущем «Макдоналдсом», уплетаю горячие чипсы, а Ник помешивает соломкой колу в большом стакане.

— Прекрати думать о белом.

Ник всё время это мне повторяет. Ник вечно прав. Не случайно он мой лучший друг. Он как Уилл Тёрнер[3] для Джека Воробья. Мы по очереди спасаем друг другу жизнь по меньшей мере раз в месяц, потому что для этого и нужны друзья. Я сам выбираю своих друзей. И то, что сам выбираешь их, — самое замечательное в дружбе, и тебе хорошо, потому что выбираешь именно того, кого хочешь. А вот приятелей не выбирают. Тут уж как придётся, и часто получается одна морока.

Ник учится в классе «В» (а я — в классе «Д»), мы с ним играем в нашей школьной футбольной команде — в «Пиратах». Два феномена. Ну, а в классе сталкиваешься иной раз с этой психопаткой — Электрой. Одно имя чего стоит. Некоторые люди просто обрекают своих детей, давая им те или иные имена. Меня зовут Лео, и моё имя мне идёт. Повезло: потому что оно заставляет думать о красивом, сильном человеке, который выходит из чащи, словно царь, со своей гривой. Рычит. Или во всяком случае пытается… Имя человека определяет его судьбу, к сожалению. Взять хотя бы ту же Электру — ну что это такое, в самом деле? Ни дать ни взять — силовой кабель! От одного имени уже током бьёт. Поэтому-то она и нервная такая.

А этот патентованный зануда — Джакомо по прозвищу Вонючка. Вот ещё одно имя, которое сулит неудачу! Потому что Леопарди[4] ведь тоже так звали, а он был горбун, не имел друзей да к тому же поэт. Никто из нас не разговаривает с Джакомо. От него воняет. И никто не решается сказать ему про это. Я же с тех пор, как влюбился в Беатриче, каждый день принимаю душ и бреюсь раз в месяц. Так или иначе, если Джакомо не моется, это его проблемы. Но мать-то должна была бы сказать ему, что нужно. Ну ладно, я-то здесь при чём? Я же не могу спасти мир. С этим справится Человек-паук.


Отрыжка Ника возвращает меня на землю, и я смеюсь:

— Ты прав. Не надо думать о белом…

Ник хлопает меня по плечу:

— Завтра ты мне нужен с допингом! Следует поставить на место этих несчастных!

Сияю от восторга: чего бы стоила школа, не будь там футбольных состязаний?


«Не знаю, почему я это сделал; не знаю, почему мне понравилось это делать; и не знаю, почему снова буду это делать» — моя жизненная философия сконцентрирована в этих ярких словах Бэрта Симпсона[5], моего единственного учителя и гида. Например, сегодня учила истории и философии больна. Ну и что! Придёт какая-нибудь другая учила вместо неё — так называемая заменяющая. И окажется обычной неудачницей.

Ты не должен употреблять это слово!

Грозно звучит требование мамы, но я всё же употребляю это слово. Когда хочется, не могу удержаться! А уж заменяющая учила

Подпишитесь на наш канал в TELEGRAM.
Новинки, подборки, цитаты, лучшие книги...
Подписаться
Возможно позже(