В ушах что-то свистнуло и сухо щелкнуло. Словно кто-то переломил веточку. Или кость.
Он убрал руку, и я смогла ощупать свою шею. По ощущениям там был целый ожог, но пальцы ничего не находили.
— Ты из-за черты? — спросил он, когда я прекратила себя щупать и вертеть головой, ошалело прислушиваясь к ощущениям.
— Что? — его язык больше не казался мне странным, но что-то необычное в нем все же было. Казалось, что я все так же не понимаю ни слова, но кто-то третий переводит прямо в моей голове, очень упрощая смысл сказанного, облегчая все до моего уровня.
— Оттуда? — он показал на разлом.
Я покачала головой и указала на потолок:
— Оттуда.
Он нахмурился, выпрямился, и вроде бы утратил ко мне всякий интерес. Желание задать встречный вопрос и узнать, где я, завяло так толком и не сформировавшись в осмысленный порыв. Рука непроизвольно дернулась еще раз ощупать шею.
После недолгих раздумий и тяжелых взглядов я была озадачена еще одним странным вопросом:
— Ты не потеряешь себя?
— Чего?
Он постучал по виску и попытался пояснить:
— Не потеряешь себя? Из-за того, что случилось.
— Не свихнусь ли я? — вопрос был хороший, но ответа на него я не знала. Может быть и свихнусь, если мне кто-нибудь не объяснит куда я попала и что происходит. Я не справлялась с перегрузкой, почти чувствовала, как мой процессор дымится, и потому особенно забавной казалась прочно засевшая в мозгу мысль о том, что мама очень разозлится, если я опоздаю на завтрашний поезд. — Не знаю, но хочется верить, что нет.
Он еще немного помолчал. Было непонятно, пытается ли он осмыслить мои слова или думает о своем.
— Хорошо, — наконец-то отмерев, он указал на разлом, — тогда ты пойдешь туда, найдешь алара и будешь ждать.
— Алара?
— Те, кто живут там, — он еще раз указал на разлом.
— Так, а чего ждать? — светлячок, решила я, он очень похож на светлячка. Такого мутировавшего светлячка, жившего в Припяти девяностых годов.
— Когда мы придем. Ты будешь говорить. Чтобы нас слушали.
— А, может, я просто домой пойду?
— Не пойдешь, — мотнул головой он, — проход закрыт. Пути больше нет.
— Как нет? Должен быть. – не поверила ему я. Ну в самом деле, не может же мне так эпично не везти...верно?
— Врата открываются и впускают жертву. Потом врата закрываются. Жертва приносит с собой энергию, которая удерживает тропу открытой, позволяя пройти по ней охотникам, — он нахмурился и его сияние чуть померкло, — охотники – зло. Они несут много бед нашему миру и смерть миру аларов. Это нужно прекратить, но мы не слышим друг друга, нужен кто-то, кто сможет слышать.
Я молчала, как заведенная повторяя мысленно «это все совершенно нормально», и чувствовала, как же близка к тому, чтобы «потерять себя».
— Ты поможешь.
— Ты же сначала спросил, не оттуда ли я, — мотнув головой в сторону разлома, я зло заправила волосы за уши. Они мешали, мне, как никогда раньше, нужна была резинка, но ее не было. Сумка со всеми вещами, включая расческу, мобильник и целых три резинки, сгинула где-то в глубине этого туннеля, — тебе нужен кто-то из местных.
— Это было бы хорошо, — кивнул он, — было бы проще. Его бы не стали убивать, но ты тоже подойдешь.
— Подожди-ка, не стали бы убивать? Меня там убить могут? — идти к этим аларам мне уже совсем не хотелось. Хорошенькое место, где несчастного потерявшегося человека готовы убить.
— Могут, — кивнул он, и уточнил, пытаясь мотивировать меня на подвиг, — но если останешься здесь, тебя ждет только смерть. Никаких шансов.
— А почему бы тебе просто не пойти туда и не выбрать кого-нибудь из местных?
— Злое светило, — коротко ответил он, — мы еще не готовы вступить в его сияние.
— Прекрасно, инопланетяшки болеющие порфирией.
Светлячок смотрел на меня и молчал, его ущербный переводчик споткнулся о непонятное слово.
— Забудь, — махнула рукой я, и этот простой жест отозвался иголочками боли во всем теле.
— Я часто прихожу сюда, когда гора дышит, — коснувшись мелко дрожащей стены, он, кажется, решил последовать моему совету, — жду кого-нибудь с той стороны, но никто не приходит. Теперь есть ты, и ты должна пойти туда.
— Подожди-подожди, — я попыталась сесть поудобнее, но в моем состоянии это было невозможно, — а с чего ты взял, что если я туда пойду, меня будут слушать? Сам же сказал, что убить могут. Что ты тогда будешь делать? Вот придешь ты к ним весь такой в солнцезащитном креме, а меня нет, алары эти тебя не поймут, убьют и все…
— В тебе моя сила, я почувствую твою смерть, — проговорил он уверенно, стягивая с пальца кольцо, тоже серебро и малахит. Тоненький ободок с треугольным зеленым камнем в простой оправе, — возьми. Это защита.
Брать кольцо я не спешила. На защиту оно совсем не походило, вот на симпатичную, но совершенно безобидную бижутерию – да, а на защиту — нет.
— Возьми, — с нажимом повторил он, и я сдалась. Протянула руку, приняла холодное, не согретое теплом живого тела кольцо и, сомневаясь в том, что оно мне подойдет, попыталась надеть. Пальцы у светлячка были длинными, но ужасно тонкими, и я вполне оправданно ждала, что кольцо окажется мне мало. Ошиблась.
Оно село как влитое, обхватив указательный палец, и совсем негармонично смотрелось с моим сиреневым маникюром.
— Теперь иди, — велел он и исчез, лунным светом растворившись в темноте. Ни попрощался, ни имени своего не назвал. Наговорил всякого и просто сбежал, оставив меня одну в непонятках.
Я медленно поднялась, глухо кряхтя и чувствуя себя непозволительно старой. Отряхнулась, глядя на выход.
Идти туда не хотелось. Там меня ждало что-то странное, страшное и смертельно опасное. Совсем не то, что было нужно среднестатистической девушке.
Решительно повернувшись спиной к проходу, я похромала вглубь тоннеля, планируя, во что бы то ни стало, найти путь домой. Как я буду его искать, как узнаю, если учесть, что там еще с десяток таких же проходов открывалось, я не думала. Мне казалось, что свой путь я обязательно узнаю.
Найду, выберусь отсюда и никогда, ни при каких условиях, никому не расскажу, что со мной приключилось. И, пожалуй, схожу к психологу. Лишним не будет.
Я шла, и шла, и шла, и уже начинала даже не паниковать, а тихо беситься. Никаких