Читать «Неприятности по обмену»

На Цветочной улице творилось неладное. Пропадали люди.

Но это не считалось странным. Через неделю-другую «потеряшки» возвращались домой. Рассказывали правдоподобные истории. О поездках к дальним родственникам или путешествиях, выигранных в лотерею. Соседи слушали, затаив дыхание. Представляли огромный круизный лайнер, плывущий по синему, как бирюза, морю. Или поблескивающий на солнце самолёт и облака, похожие на вату.

Лишь бабушка Серафима Федоровна из пятого дома не верила рассказам. Говорила, дело нечисто.

— Колдовство! — уверяла она.

— Завидует, — отмахивались соседи.

— Значит, гипноз, — упрямилась бабушка. — Кто-то крадёт жильцов и ставит опыты!

Но версии Серафимы Федоровны никто не воспринимал всерьез. Всем нравилось слушать о чужих приключениях и мечтать о собственных. Обитатели Цветочной улицы начали сторониться пожилой соседки. Поэтому душный июньский вечер, в который началась наша история, бабушка коротала дома. Сидела перед стареньким телевизором и сердито стучала спицами. Ругала весельчака-телеведущего и помехи на экране, не замечая, что из-за плохого настроения красный шарф получается кривой.

Сегодня со старушкой перестала разговаривать последняя подруга — Анфиса Петровна из третьего подъезда. Обиделась. Серафима Фёдоровна заподозрила в колдовстве её приемного сына Николая. Высоченному детине стукнуло уж лет сорок, но это был сущий ребёнок. Напоминал Иванушку-дурачка из сказки — доброго и безобидного. Но была у него неприятная особенность. Он обожал рассказывать небылицы. То русалок вспоминал, то жутких лошадей с человеческими головами. А нынче утром старушка услышала, как белокурый сосед шепчет под нос тарабарщину, словно заклинание читает.

Теперь бабушка сердилась на себя за несдержанность.

— Померещилось, видать, — проговорила она, откладывая вязанье, нащупала на диване пульт и выключила телевизор. — Ох, молчала б лучше, чем Кольку ругать.

Бабушку никто не услышал. В однокомнатной квартире с ней жил только толстый кот Степан, но и тот дрых в кресле пузом кверху. Полосатому нахалу не было дела до неприятностей хозяйки и её ссор с соседями. Главное, чтоб миску на кухне наполнять не забывала.

Серафима Федоровна тяжело вздохнула. Хмуро посмотрела на недовязанный шарф и вздрогнула: почудился тревожный шепот. Старушка замерла, беспокойно прислушалась. Покосилась на погасший экран, затем на спящего кота. Ни тот, ни другой подозрительных признаков не выказывали.

— Спать пора, — объявила бабушка себе. — Высплюсь, успокоюсь. Завтра придет новый день.

Взгляд остановился на картине с тремя дамами, нарисованными рядом с древним замком. Два месяца назад её подарили дети умершего от сердечного приступа соседа — в память о старом друге. Они не сочли полотно ценным и расстались с ним без сожалений, но Серафиме Фёдоровне нравились яркие краски, пышные платья дам и таинственная подпись в углу: «Руди Ф».

— Ничего не выходит! Вот, кентавр лохматый! — неожиданно возмутился детский голосок.

— Кто? Что? Ох, батюшки! — Серафима Федоровна вскочила с дивана, держа спицы наготове для обороны.

Старушка могла поклясться, что звук шёл из картины. Но это невозможно. Или…

— Кентавр — это лошадь, — проговорили весело. — Но считает себя лучше колдунов.

Хозяйка квартиры тихо охнула и попятилась.

— Мяу!

— Да что ж ты под ноги лезешь!

Бабушка пропустила появление на ковре встревоженного кота Степана. Полосатый жилец, пострадавший ни за что, обиделся и сбежал на кухню на трёх лапах, волоча следом четвертую отдавленную. Серафима Федоровна врезалась спиной в стену. Всплеснула руками, уронив спицы и смахнув со столика любимую фарфоровую вазу.

Казалось бы, хуже некуда. Но картина не унималась.

— Вы б поаккуратнее, всё имущество уничтожите, — посоветовал всё тот же задорный голосок. Средняя дама на полотне весело подмигнула.

Поступку нарисованной насмешницы полагалось довести старушку до обморока. Но вышло иначе. На смену страху пришла злость. Насмехаются! В собственной квартире! Не бывать этому!

Серафима Федоровна возмущенно фыркнула, закатала рукава халата и решилась на крайние меры. Соседи на лавочках сильно удивились, когда она вышла из подъезда с картиной подмышкой. Но бабушку не волновала чужая реакция. Она доставила ожившую «противницу» к мусорным бакам и чувствовала себя счастливой.

Вика дулась на бабушку Анфису. За испорченные каникулы.

Это красная чашка виновата! Взяла и спрыгнула со стола. Девочка к ней не прикасалась. Честное-пречестное! В этой квартире все предметы иногда ведут себя, как живые. То у стула ножка отломится, то календарь со стены упадёт. А когда зимой у телевизора экран треснул, Вика в ванной была. Но бабушка не поверила.

Вот и сегодня рассердилась.

— Виктория Николаевна, — выговаривала она официальным тоном, пока внучка вытирала чайную лужу на полу и собирала осколки. — Тебе четырнадцать стукнуло. Пора подумать о будущем. Ты знаешь, кем хочешь стать? — спросила бабушка, поправляя очки, и сама ответила за Вику. — Конечно, нет. В школе ни один учитель тебя не хвалит. Ни к одному предмету нет рвения.

— Неправда, — возмутилась девочка, хотя дала себе обещание не спорить с бабушкой.

— Твой художественный кружок не в счёт, рисованием сыт не будешь, — отмахнулась та свысока и принялась мечтать. — Хорошо бы на медсестру выучиться или на бухгалтера. Но ты цифры не любишь и уколов боишься.

«А ещё у меня руки кривые», — мысленно передразнила Вика и принялась сильнее тереть пол тряпкой, хотя от лужи не осталось следа.

Да, не любила Вика школу. Не любила, и всё тут. Она не была лентяйкой или прогульщицей. Просто с первого класса считала, что её учат не тому. Зачем знать, сколько яблок осталось у Вовы, когда в книжке столько картинок? И вообще, скука смертная корпеть над учебниками! Гораздо увлекательнее взять карандаши и нарисовать целый удивительный мир, совершенно не похожий на обыденную Цветочную улицу в пять девятиэтажных домов возле заброшенного парка с ржавеющими горками и качелями.

— Придумала!

От бабушкиного восклицания Вика чуть не выронила совок с собранными осколками. Лицо Анфисы Петровны светилось. Но внучка знала: ничего хорошего это не сулит.

— Я поговорю с Полиной из крайнего подъезда. Той, что в торговом центре работает. Пусть возьмёт тебя на лето. Делом займешься и на обновки к осени заработаешь. Моей пенсии на всё не хватит. А ты из пальто почти выросла.

Бабушка ожидала радости и благодарности. Но Вика считала иначе.

— А как же лагерь? Папа Тёмы и Тани обещал и мне путёвку достать, — проговорила она, предчувствуя, что о долгожданной поездке придётся забыть. Глава семьи не меняла решений.

— Значит, избавим отца твоих друзей от хлопот.

Вика открыла рот для нового возражения, но бабушка схватилась за телефон. Слушать разговор было не обязательно. Результат девочка могла предсказать заранее. Анфиса Петровна Волкова раньше работала в школе, учила всех местных детей математике. Слыла столь строгим педагогом, что ученики, даже повзрослев, слушались. Полина выполнит просьбу. Непременно!

Вечер Вика провела в своей комнате. За рисованием. Назло бабушке. Изобразила девочку, бредущую под дождём. Похожую на себя. С чёрными волосами и зелёными глазами. Нарисовала друзей — огненно рыжих брата и сестру Лавровых. Вздёрнутый нос Тёмы получился правдоподобным, как и десятки веснушек. Щеки