— Оглянуться не успеем, как наберется кипа фунтов на сто,— сказал он.—А дальше будет чистая прибыль. Призадумаешься, куда деньги девать. На следующей неделе, когда этот агент опять приедет в Сикамору, надо, пожалуй, купить у него еще три-четыре таких пресса. Разве с одним управишься? Столько денег загребем, что придется часть положить в банк. Эх! Не знал я раньше, как деньгу зашибают! Оказывается, проще простого! Вот напрессую побольше, а там можно будет все дела по боку, и на покой.
Он замолчал и подтолкнул Хэнсома к двери.
— Хэнсом, нечего прохлаждаться, тащи бумагу!
Хэнсом побежал в комнаты и стал шарить по всем комодам, чуланам и за умывальником. Я нашел в гостиной на столе несколько старых журналов и принес их папе.
— Молодец, сынок! — сказал он.— Старые журналы такой же хлам, как и старые газеты, а весят больше. Давай их сюда.
Когда я вернулся со следующей порцией журналов, мой старик объявил, что теперь и на вторую кипу хватит. Мы крепко закрутили пресс, и Хэнсом обвязал новую кипу проволокой. Папа сбросил ее на пол и велел Хэнсому положить на первую.
Через час в углу крыльца у нас лежали три кипы прессованной бумаги. Хэнсом сказал, что теперь во всем доме не сыщешь ни клочка, и мой старик отправился на поиски сам. Он долго пропадал где-то и, наконец, вернулся с целой охапкой молитвенников, которые мама закупила для своего класса в воскресной школе. Мы содрали с них переплеты, потому что они были коленкоровые, а мой старик сказал, что всучивать тряпье вместо бумаги нечестно. После этого он опять отправился в комнаты и вышел оттуда с пачками писем, перевязанными ленточками. Ленточки он сорвал, а письма затолкал в пресс. Когда и это было спрессовано, время подошло к полудню, и папа решил сделать передышку на часок.
После обеда мы опять принялись за работу. Мы несколько раз обшарили весь дом, но ничего бумажного не нашли, кроме отставших обоев в одной комнате, и папа велел сорвать их, потому что они все равно старые и только уродуют стены. Потом он послал нас с Хэнсомом к миссис Прайс спросить, не найдется ли у нее ненужной бумаги. К миссис Прайс нам пришлось сходить два раза. Под конец все мы так устали, что папа сказал: на сегодня хватит — поработали. Тогда мы втроем сели на ступеньки и пересчитали кипы, сложенные в углу. Их было семь. Папа сказал, что для начала это недурно и если дальше пойдет так же, то скоро мы будем первые богачи в городе,
Мы долго сидели на ступеньках и радовались, глядя на спрессованную бумагу, и мой старик сказал, что завтра надо встать пораньше и к вечеру наготовить не семь кип, а все двенадцать. Потом мама тоже вышла на крыльцо и увидела сложенную штабелем прессованную бумагу. Мой старик повернулся к ней, думая, что она порадуется, глядя, как мы много наработали в первый же день.
— Моррис, откуда же это взялось столько бумаги? спросила она, подходя к кипам и трогая их рукой.
— Со всего дома собрали, Марта,— ответил папа. Теперь нигде ничего не валяется, весь хлам убрали до последнего клочка. А сколько этой бумаги было запихано по разным уголкам! Только мышиные гнезда разводить. Хорошо, что я купил этот пресс. И в доме стало чище: все прибрано.
Мама расковыряла одну кипу и что-то вытащила оттуда. Это был журнал.
—Моррис! Что же это такое? — сказала она, оборачиваясь. И вытащила еще один журнал.
Вы знаете, Моррис Страуп, что вы наделали? — сказала мама.— Загубили все мои рецепты и все мои выкройки, которые я сберегала с первого дня замужества.
—Да зачем тебе такое старье? — сказал папа.
Хэнсом попятился к двери. Мама оглянулась.
—Хэнсом, развяжи все до одной,— сказала она.— Я хочу посмотреть, что вы еще у меня взяли. Хэнсом! Делай, как приказано!
—Подожди, Марта...— сказал папа.
—Ма, разве нельзя продать эти газеты и журналы? Ведь они старые,— спросил я.
— Молчать, Вильям! — сказала мама.— Нечего отца выгораживать.
Хэнсом развязал верхнюю кипу, и молитвенники, вперемешку с журналами, посыпались на пол. Мама нагнулась и подняла одну книжку,
—Господи, помилуй! вскрикнула она,— Да ведь это новые молитвенники для воскресной школы! На них деньги собирали по подписке! Люди мне доверились, думали, что уж у меня-то в доме все будет в целости. А теперь полюбуйтесь!
Она расшвыряла газеты и журналы, грудой валявшиеся на полу. Потом ухватилась за другую кипу, Хэнсом хотел было развязать проволоку, но она сама рванула ее.
— А это что? Моррис! — еще громче крикнула мама, глядя на одно из писем, которые мы запустили в пресс,
—Так, какие-то бумажонки, я их в чулане нашел, — ответил папа.— Все равно крысы и мыши съедят,
Мама вся покраснела и тяжело опустилась на стул. Минуты две она молчала, потом окликнула Хэнсома.
—Хэнсом,— сказала она, покусывая губы и прижимая к глазам краешек фартука,— сию минуту развяжи эту кипу.
Хэнсом перепрыгнул через ворох бумаги на полу и дернул проволоку. Письма грудой упали к маминым ногам. Она нагнулась и подняла целую пачку. Потом пробежала глазами несколько строк в первом же попавшемся письме и закричала не своим голосом.
— Марта, что с тобой? — спросил папа, вставая со ступенек и подходя к ней.
— Письма! сказала мама, прижимая краешек фартука к глазам.— Любовные письма от моих прежних поклонников! И все твои письма, Моррис! Что же ты наделал?
— Да ведь это бог знает какое старье, Марта,— сказал папа.— Я тебе новые напишу — только прикажи.
—Не нужно мне новых! — закричала мама.— Я старые хочу!
Она так громко заплакала, что папа не знал, как ему быть. Он прошелся по крыльцу взад и вперед.
Мама нагнулась и набрала с пола целый фартук писем.
—Марта, я тебе еще напишу,— сказал папа. Мама встала.
—Если ты свои письма ни во что не ставишь,— сказала она,— так, по крайней мере, не трогал бы тех, что мне мои поклонники писали.
Она подхватила фартук с письмами и ушла в комнаты, громко хлопнув за собой дверью.
Мой старик заходил по крыльцу, ступая прямо по газетам и молитвенникам и подкидывая их ногами. Оп долго молчал, потом подошел к прессу и провел обеими ладонями по гладко выстроганным доскам обшивки.
— Эх, сынок! Зря пропадает бумага! — сказал он. —
И чего мама так