Но рядовых штрафников не выдёргивают посреди занятия, чтобы немедленно явить пред ясны очи полковника ВСФ. Штрафниками командуют сержанты внутренней службы; капитанский чин инструктора — это предел уровня общения, и то одностороннего и по необходимости. А уж полковник… Слишком высокого полёта птица для того, чтобы интересоваться рядовым штрафником — после вербовки, разумеется.
Сержант Грим, гроза и головная боль нашего отделения, был такого же мнения. Он вытащил меня прямо из имитационной камеры, слегка обалдевшего от накачки — инструктор в этот день задал такую скорость смены режимов, что голова шла кругом. Сержант снизошёл даже до того, чтобы помочь мне отлепить от тела многочисленные датчики.
— Одевайся, быстр-р-ро. — Грим говорил негромко, но так сочно раскатывал рычащую "р", будто хотел создать впечатление, что только силой воли удерживает внутри себя готового проснуться зверя. — Пошевеливайся, ну!
Я мельком глянул на циферблат таймера — мне полагалось потеть в имитационке ещё сорок минут. Странно. Обычно цикл старались не прерывать. И сержант явно нервничает.
— Тебя. Вызывают. Навер-р-рх-х. — снизошёл он до объяснений, роняя слова, как булыжники мне на голову. — Инструктор-р. Уже. Там. И если. Ты. Не поторопишься…
Я натянул рубашку на блестящее от пота тело, осторожно заметил:
— Душ бы…
— Не испытывай моё терпение! — взревел сержант.
И добавил:
— Я тебе устрою. Душ. Потом.
По коридору до подъёмника мы почти бежали. И только в ползущей к поверхности кабине Грим сказал — уже почти нормальным тоном:
— Тебя хочет видеть полковник Мосин. Не догадываешься, зачем?
— Нет, — отозвался я, а сердце глухо трепыхнулось в груди.
— Родственников среди командного состава не имеешь?
— Нет.
— Натворил что? Этакое, о чем я не знаю?
— Нет вроде.
— Может, какие-нибудь жалобы катал, а?
— Нет.
— Ты смотри там, Джалис. Только сболтни что-нибудь не то. Тебе-то всё равно к нам возвращаться.
— Понял.
Сержант Грим продолжил буравить меня подозрительным и угрожающим взглядом.
* * *Несложно было догадаться, чего опасается сержант. В первую же ночь нашего пребывания на Чайке в бараке произошло ЧП — насмерть задавили одного из штрафников, молодого парня по кличке Клоун, а фамилию его я не запомнил. Клоун был "голубым", о чем свидетельствовала легкомысленная розочка, вытатуированная у него на скуле. В среду заключённых парень угодил впервые. Зоны он боялся до безумия, да и вообще вечно трясся и дрожал, бледнея до синевы от любого случайно брошенного взгляда. В пути, я помню, он здорово раздражал меня этим.
Не знаю, какое из негласных правил умудрился нарушить бедолага. В ту ночь я не слышал ничего; сон, глубокий, почти обморочный, придавил меня сразу, как только я бросил тело на койку. Я спал без сновидений — и проснулся только тогда, когда в бараке вспыхнул резкий дневной свет.
Над койкой Клоуна суетился врач. Помню, в первый момент я испытал подленькую такую, меленькую досаду: опять всем беспокойство из-за этого изнеженного труса — а потом врач отодвинулся, я увидел сине-чёрное лицо на подушке и понял, что никакого беспокойства никому Клоун уже не доставит. Никогда.
В те сутки по бараку дежурил Грим. Вообще-то быт учебки был организован таким образом, чтобы исключить саму возможность разборок между зеками (теперь уже штрафниками); недаром все основные помещения пестрели видеоглазками, недаром ретивые солдатики внутренней службы безотрывно пялили глаза в мониторы. Они и успевали обычно вовремя. Почти всегда — за исключением той ночи. Почему проспал расчёт, где был и чем занимался дежурный сержант ночной порой — нам, зекам, никто, естественно, не докладывал. Но то, как Грим уговаривал врача зафиксировать смерть как естественную, слышали своими ушами многие из нас.
Потом появился капитан — дежурный по части. Этот не стал вести разговоры во всеуслышание; срисовав сцену одним взглядом, он быстро удалился вместе с доктором, следом солдаты под руководством взмыленного сержанта утащили тело Клоуна. Дальнейшее развитие событий мне не известно, но никакого официального расследования не было — из чего я сделал вывод, что историю удалось благополучно замять. Контроль ужесточился, гайки закрутили, сержант Грим проявил себя просто-таки апологетом бдительности; кроме этого, видимых последствий происшествие не имело.
Теперь сержант откровенно психовал. Что ж, пусть. Этому потрястись полезно.
Вот только мои проблемы никакого отношения к переживаниям Грима не имели.
Что нужно от меня полковнику на этот раз? Я терялся в предположениях, и все они были не слишком весёлыми.
* * *— Привет, — сказал мне полковник Мосин. Весело так сказал, будто старого знакомого встретил. — Выглядишь получше. Как самочувствие?
Хорошо, что не слышал этого сержант Грим — его отослали из кабинета сразу после доклада. У флегматичного, всегда уравновешенного капитана Диба и то глаза на лоб полезли.
Я решил, что раз раговор начинается в таком ключе, то позволительно и мне отбросить уставные формы, и ответил просто:
— Спасибо, хорошо.
— Ты как обращаешься к полковнику… — зашипел было Диб, но Мосин остановил его легкомысленным взмахом руки.
— Не стоит, капитан. К этому хитрецу у меня есть претензии посерьёзнее, чем по поводу неформального обращения. Осторожный мальчик, э? Мне сообщили, что ты тут демонстрируешь весьма средние показатели. Не так ли, капитан?
— Так точно, — доложил Диб.
— А что говорит медицина?
— Да здоров он, товарищ полковник.
— Я не о том. По поводу адаптации.
Капитан пожал плечами.
— Никаких подвижек. Полный ноль.
— Неужели совсем?
— Товарищ полковник, я же не медик. На эту тему вам бы лучше доложил майор медслужбы Палия.
— Да не кокетничайте, Диб. Расскажите, что знаете.
— Палия заинтересовался этим рядовым. Адаптационная кривая у него совершенно нетипичная — ни единого всплеска за все время учёбы. Но при этом и эффекта Преттера не наблюдается, и не возникает рассеивания по Винку — даже при запредельных нагрузках. Джалис уже третью неделю работает по интенсифицированной программе — и никакого эффекта, ни в ту сторону, ни в эту. Майор Палия сказал, что если изменений не будет и дальше, то возможно, мы имеем дело с феноменом стопроцентного иммунитета к нейродрайву.
Мосин повернулся ко мне, нарисовав на лице заговорщическую ухмылочку, только что не подмигнул.
— Понял, осторожный мальчик?
Я заметил:
— Эти термины мне незнакомы.
— Термины ему незнакомы. Феномен, э? Диб, что это был за анекдот, в котором кто-то там сам себя перехитрил?
— Не помню, товарищ полковник, — отозвался капитан, по-моему, слегка испуганно.
— Не важно. А хотите, я этот ваш феномен расщёлкаю в две секунды? Кривая, капитан, не растёт потому,