Читать «Соколы огня и льда»

Элисабет — беременная женщина

Йоханн — её муж

Мануэль да Коста — стеклодув

Хорхе — врач

Бенито — испанец-марран

Изабелла — дочь королевского сокольничего

Ана — мать Изабеллы

король Себастьян — португальский монарх, мальчик десяти лет

кардинал Генри — регент, двоюродный дед короля

донья Офелия — жена королевского придворного

Хорхе — врач в 1539 году, теперь — пожилой сосед Изабеллы

Рикардо — авантюрист

донья Лусия — богатая вдова

Карлос — племянник доньи Лусии

Сильвия — любовница Рикардо

Филипе — прислужник в местной таверне

Эйдис — оракул и знахарка

Валдис — сестра-близнец Эйдис

Фаннар — местный фермер

Ари — батрак

Уннур — жена Фаннара, мать Маргрет и Лилы

Хейдрун — подруга Эйдис

пастор Фридрик — лютеранский священник

Йонас — владелец жеребца, отец маленькой Фриды

Петер — заводчик лошадей

донья Флавия — жена купца

Маркос — лекарь

Витор — составитель карт и коллекционер

Фаусто — охотник за бриллиантами

Хинрик — корабельный юнга из Исландии

— Я убил их, Элисабет, я их убил!

Элисабет слушала рыдания, нёсшиеся из горла мужа. Она знала, Йоханн отчаянно хотел от неё утешения, молил, чтобы она уверила его — в совершённых им ужасах нет ничего страшного, но не могла говорить. Она даже не могла заставить себя повернуться и взглянуть на него. Она помешивала кипящую в горшке вяленую рыбу, и смотрела на тонкие, как тростинки, пальцы, сжимающие железный половник, как будто её собственная рука была каким-то странным и незнакомым зверьком.

— Я должен был, Элисабет… У меня не было выбора.

Она резко выпрямила спину.

— Я же просила тебя не делать этого. Почему ты не слушал? Вечно ты…

Она повернулась к нему, в глазах сверкал гнев и страх, но слова захлебнулись в потрясенном вздохе. Йоханн, освещенный горчичным светом лампы с рыбьим жиром, стоял совсем рядом с ней в их крошечном доме. Но, если бы не его голос, Элисабет ни за что бы не узнала своего мужа в глядящем на нее существе.

Вместо лица — кровавая маска. Кровь течет по щекам, заполнила складки кожи, пачкает красным его светлую бороду. Кровь сочится и из множества глубоких порезов на руках. Даже волосы покрылись запекшейся кровью. Если бы не одежда, которую Элисабет выткала и сшила собственными руками, она бы поклялась, что перед ней призрак какого-то древнего викинга, сгинувшего в битве.

Ноги у Йоханна подогнулись, он опустился на деревянный настил, служивший им и кроватью, и стульями. Элисабет очнулась. Несмотря на раздувшийся от беременности живот, она двигалась быстро, торопливо намочила пригоршню шерсти, вернулась мужу и осторожно начала стирать алые пятна с его лица, но из ран тут же снова набегала кровь.

Вздрогнув, Йоханн поймал ее руку, забрал мокрую шерсть и прижал ко лбу. Он закрыл глаза, и на мгновение Элисабет показалось, что он сейчас потеряет сознание, но он не упал.

— Ты… — она тяжело сглотнула, — ты принес чужеземцу то, что он хотел?

Йоханн сунул руку под рубаху, морщась от того, что грубая шерсть касалась порезов, вытащил кожаный кошель и уронил на кровать. Кошель, кажется, был туго набит, но Элисабет не знала, какими монетами.

— Птенцы у него, оба, — устало проговорил Йоханн. — Они живы и достаточно сильны, чтобы пережить плавание до Португалии.

— Но убивать белых соколов… последних белых соколов на этой горе… Ты понимаешь, что наделал? Любой, кто убьет эту птицу, проклят до самой смерти. Ты обещал, обещал мне, Йоханн, что со взрослыми соколами ничего не случится… Ты поклялся жизнью нашего нерожденного ребенка.

Элисабет прикоснулась к своему животу, на который всего лишь прошлой ночью ее муж положил свою теплую руку и поклялся, что не причинит птицам зла.

«Чужеземец даст за птенцов хорошие деньги, — сказал он ей. — В следующем году соколы выведут еще, и я уж пригляжу, чтобы их никто не тревожил, пусть даже придется сторожить гнездо день и ночь. Но я должен это сделать. Я должен вернуть деньги, что занял на покупку скота, и, учитывая ребенка, только так мы и сможем выжить. Что еще я могу сделать?»

Он имел в виду тот скот, что весь издох в то же лето, когда они его купили, из-за вулканических газов, убивших всю траву. Четыре года нищеты и голода для людей и соколов, когда высохла трава, и куропатки, обычная добыча соколов, не решались появляться в высокой долине.

До того как ядовитое облако настигло их, дюжина белых соколов кружила над рекой синего льда. Но все они умерли от голода или улетели на север. Только одна пара до сих пор летала над замерзшей рекой, но и они не откладывали яиц три года.

«Видишь, это хороший знак, — сказал ей тогда Йоханн. — Соколы снова вывели птенцов, это значит, что возвращаются куропатки, и трава снова сладкая. С деньгами, что я получу за птенцов, мы купим больше скота. Чужеземцы дадут полновесный кошель за белых соколов, которых они продают монаршим домам Европы. — Он рассмеялся: — Говорят, короли платят за одного белого сокола больше, чем за целый дворец.»

Элизабет смотрела на окровавленную голову мужа. Прошлой ночью он верил, что им улыбнулась удача. А теперь, та ли это удача, что он обещал?

— Но ты клялся мне жизнью нашего ребенка. Почему… почему ты с нами так поступил? Что заставило тебя навлечь на нас такое зло… на твою собственную семью?

Йоханн открыл глаза, но не смотрел на жену. Он не отводил взгляда от огня в очаге, как человек смотрит на море перед тем, как утопиться. Наконец, едва слышно ответил:

— Мы дождались, когда взрослые улетели охотиться. Я никогда не забирался так высоко на скалу. Я лез долго, очень долго. И когда до гнезда оставалось совсем немного, соколы вернулись. Они налетали на меня, рвали когтями, кричали, пока не оглушили так, что я уже ничего не соображал. Руки жгло от порезов, ладони стали скользкими от крови, с десяток раз я едва не упал со скалы. Я