Как быстро бежит время.
Нам так часто говорили, по крайней мере — незнакомые люди. Они клали нам руки на живот и говорили, что мы ни в коем случае не должны упустить эти счастливые моменты. Говорили, что мы даже не заметим, как пролетит время. И как быстро они научатся ходить, заговорят и оставят нас.
Прошло четыреста одиннадцать дней, и время идет совсем не быстро. Я пыталась представить, что бы сказал доктор Г. Иногда я закрываю глаза и представляю, что сижу у него в кабинете, время почти вышло, следующий пациент нетерпеливо постукивает ногой в приемной. «Ты склонна к рефлексии, — вот что бы он сказал. — Но, что интересно, ты постоянно думаешь об отрицательных сторонах твоей жизни. Давай задумаемся о положительных».
Положительные стороны?
Мамино лицо. Порой она бывала такой безмятежной, например, когда мы вдвоем отправлялись на озеро, а по дороге заезжали по делам.
Утренний свет. Капли дождя.
Ленивые весенние дни, которые я проводила в парке. Внутри меня кувыркался ребенок, отекшие ноги еле помещались в сандалии и были похожи на мятые персики. Это было до всех несчастий, тогда Мидас еще не стал малышом Мидасом, притчей во языцех и самой актуальной темой. Он был тогда обычным бруклинским младенцем, одним из миллиона. Он был не более и не менее необычен, чем любой другой ребенок со светлым будущим и необычным именем из дюжины детей, которые спали в узком кругу «Майских матерей».
«Майские матери». Группа мамочек. Никогда не любила это слово. Мамочка. Оно такое напряженное, надуманное. Мы не мамочки. Мы матери. Люди. Так получилось, что у нас одновременно произошла овуляция, и мы родили в один и тот же месяц. Мы не были знакомы, но решили подружиться ради детей и ради того, чтобы не сойти с ума.
Мы зарегистрировались на сайте «Вилладж» — «самом полезном сайте для родителей в Бруклине» — и познакомились по переписке задолго до того, как родили. Мы описывали наш новый период в жизни в таких подробностях, которые наши настоящие друзья никогда бы не стерпели. О том, как обнаружили, что беременны. О том, какой способ придумали, чтобы сообщить об этом нашим матерям. Мы обменивались идеями насчет имен и опасениями насчет тазового дна. Фрэнси предложила встретиться вживую, и в то мартовское утро, в первый день весны, мы все потащились в парк, неся на себе груз третьего триместра беременности. Мы сидели в тени, вдыхая запах свежей травы, и радовались, что наконец-то познакомились лично. Мы стали видеться, записались на одни и те же курсы подготовки к родам, курсы по первичной реанимации, бок о бок принимали позы кошки и коровы на йоге. А потом, в мае, как и ожидалось, стали рождаться дети, как раз к наступлению самого жаркого лета в истории Бруклина.
«Ты справилась!» — писали мы в ответ на свежие сообщения о рождении ребенка и словно заправские бабушки сюсюкали над фотографией крошечного младенца, завернутого в розово-голубое больничное одеяльце.
«Какие щечки!»
«Добро пожаловать в жизнь, малыш!»
Некоторые из нас еще много недель не могли спокойно уходить из дома, а другим не терпелось собраться всем вместе и похвастаться ребенком. (Мы настолько к ним не привыкли, что не называли их по именам — Мидас, Уилл, Поппи — а просто звали «ребенок»). Мы были на несколько месяцев свободны от работы, а в случае отсутствия таковой — от тревог за карьеру, и собирались дважды в неделю в парке, чаще всего, если успевали занять наше любимое место, под ивой неподалеку от бейсбольной площадки. Вначале состав группы все время менялся. Появлялись новые люди, а другие — к которыми я уже привыкла — уходили. Те, кто был скептически настроен по отношению к группам для матерей, матери постарше, которым не по душе была всеобщая тревожность, те, кто собирался переезжать в дорогие пригородные районы: Мэйплвуд и Вестчестер. Но трое приходили всегда.
Первым делом Фрэнси. Если бы у группы было животное-талисман, как у футбольной команды (кто-нибудь, кто, обклеившись перьями, будет поддерживать команду кричалками в честь Ма! Те! Ринст! Ва!), то это точно была бы она. Этакая Мисс Хочу-всем-нравиться, Хочу-как-правильно, полная надежд и южных углеводов.
Потом Колетт, которая нравилась всем поголовно, а нам была близкой подругой. Она была одной из самых красивых среди нас: золотисто-каштановые волосы, как из рекламы шампуня, типичная колорадская непринужденность и естественные домашние роды — идеальная женщина в сахарной пудре.
И, наконец, Нэлл — классная британка, отказывающаяся доверять книгам и экспертным мнениям. Мисс Доверяй-себе. Мисс Не-стоило-бы-мне. (Не стоило бы мне набрасываться на этот шоколадный маффин. Картошку фри. Третий джин-тоник). Но я с первого дня заметила, что за ее эксцентричной манерой поведения что-то скрывалось. Она, как и я, была женщиной, у которой есть секрет.
Я вовсе не собиралась регулярно посещать эти встречи, но я ходила так часто, как могла, таcкала вниз по холму к парку сначала свое беременное тело, а потом коляску. Я садилась на покрывало, ставила коляску рядом с другими в кружевной тени ивы. Я леденела, слушая их соображения насчет родительства, четкие инструкции, как нужно делать некоторые вещи. Кормить исключительно грудью, никакой смеси. Пристально караулить, не хочет ли ребенок спать. Как можно чаще носить его на руках, будто какой-то яркий аксессуар, на который вы раскошелились в «Блумингдэйлз».
Неудивительно, что в какой-то момент я их возненавидела. Ну честное слово, как можно спокойно выслушивать такие самоуверенные высказывания? Как можно стерпеть столько критики?
А если у тебя не получается? А если ты не кормишь грудью? Если молоко ушло и не помогают ни китайские травы, ни молокоотсос, с которым сидишь среди ночи. Если ты валишься с ног от усталости, от того, сколько времени и денег ты потратила на то, чтобы научиться распознавать признаки засыпания? И если у тебя просто нету сил принести закуску на всех?
Колетт приносила маффины. Каждый раз — двадцать четыре маленьких маффина из дорогой кондитерской, которая открылась на месте испанской забегаловки. Она обычно открывала картонную коробку и передавала по кругу, над лежащими детьми.
— Уинни, Нэлл, Скарлет, угощайтесь, — говорила она. — Они просто божественные.
Очень