2 страница
с Дидро, – Иван Иванович Бецкий, князь Дмитрий Алексеевич Голицын, С. К. [sic!] Нарышкин и др. – имели при этом в виду более Екатерину, чем Дидро. В записках русских современников не осталось никаких следов его учения (курсив мой. – С. М.)»[7]. Сегодня появились основания сомневаться в этом безапелляционном заявлении историка. Но в целом Бильбасов, не имевший в своем распоряжении «Философских и исторических записок» для Екатерины II («Mélanges philosophiques, historiques, etc.») и пользовавшийся только перепиской и вопросами Дидро императрице, не только отметил важнейшие точки соприкосновения Екатерины и Дидро до поездки последнего в Россию, но и в общем-то верно очертил круг проблем, о которых беседовали его герои. Он допустил ошибки лишь в деталях, называя сопровождавшего Дидро в его путешествии в Россию Нарышкина Семеном Кирилловичем, говоря о том, что Дидро никак не обозначил своего отношения к Петербургу, приписывая Дидро сочинение Фридриха Мельхиора Гримма «Опыт об образовании в России» («Essai sur les études en Russie») и т. д. Бильбасов оказался родоначальником распространенного до сих пор мнения, что Дидро ничего не знал о России. К этому он добавлял, что и сама Екатерина II знала свою страну очень плохо, а потому их беседы могли носить характер общих рассуждений[8]. Казалось бы, последующая публикация «Записок» для Екатерины II должна была скорректировать этот вывод. Однако мысль исследователя о «полном незнании» Дидро России и о том, что в Петербурге он находился в человеческом и информационном вакууме, к сожалению, оказалась очень живучей. В заслугу же Бильбасову следует поставить то, что он, несмотря на недостаток источников, заметил, что обе стороны – и философ, и императрица – придавали диалогу серьезное значение[9].

Интерес Мориса Турне к этой теме был изначально вызван стремлением разыскать в России материалы, необходимые для предпринятого им и Жюлем Ассеза в 1875–1879 годах издания полного собрания сочинений Дидро. Турне называл путешествие Дидро в Россию «одним из наиболее значительных эпизодов его жизни»[10]. В своей книге «Дидро и Екатерина II» (1899) он рассматривал все важнейшие сюжеты взаимоотношений своих героев. Он последовательно описал историю покупки Екатериной библиотеки Дидро и связанные с этим жесты поистине царской щедрости. Он показал стремление философа отплатить своей благодетельнице посильной помощью в различных делах. Речь идет о посредничестве Дидро в приглашении в Россию Этьена Мориса Фальконе и Пьера-Поля Мерсье де ла Ривьера, о стараниях Дидро, направленных на предотвращение публикации книги Клода Карломана Рюльера о дворцовом перевороте 1762 года, посредничестве при покупке картин для Эрмитажа. В отличие от Бильбасова, на первом плане у французского автора выступал именно Дидро с его сочинениями, написанными для русской императрицы. Турне удалось ввести в научный оборот важнейшие источники, подлинники которых хранились в России, – «Записки» для Екатерины II и (частично) «Замечания на Наказ». При этом его, разумеется, более интересовал общеевропейский контекст диалога философа с императрицей, чем российские проблемы. Русские контакты Дидро не привлекали особого внимания французского исследователя, хотя он в отличие от Бильбасова правильно называл имя человека, который сопровождал Дидро от Гааги до Петербурга, – Алексей Васильевич Нарышкин[11]. Сообщил Турне и некоторые новые детали об отношении петербургского общества к Дидро в 1773–1774 годах. Русский рецензент книги Турне В. Тихомиров, кратко пересказавший ее основное содержание, отметил новизну материала, извлеченного из донесений шведского посланника в Петербурге Ю. Ф. Нолькена, писавшего, что Дидро во время своего пребывания в русской столице «постоянно возбуждал зависть и черные клеветы»[12].

В контексте изучения русско-французских культурных связей деятельность Дидро нередко упоминалась в работах французских русистов Альфреда Рамбо, Леонса Пенго, Эмиля Омана, Луи Рео. Например, один из зачинателей французской русистики Альфред Рамбо еще до Бильбасова и Турне отметил важные сюжеты общения просветителя с русской императрицей[13]. Вместе с тем он развил сомнительную версию о «слишком доверчивом Дидро», который в диалоге с русской правительницей выступал «ребячливым мечтателем». Автор ошибался и в деталях, например, утверждая: «когда Дидро приехал в Россию, она (Екатерина II. – С. М.) ему выслала навстречу камергера Нарышкина».

Если вплоть до начала XX века Дидро считался в России опасным вольнодумцем, труды которого публиковались с купюрами, то после 1917 года советских историков и обществоведов в основном интересовали вопросы мировоззрения философа, которого обычно характеризовали как великого материалиста и одного из предшественников марксизма. Американский историк Арнольд Миллер посвятил советской историографии Дидро специальное исследование с характерным названием «Присвоение философа»[14]. Автор изучил советские публикации, посвященные Дидро, в том числе и в их историко-культурном аспекте, и пришел к неутешительному выводу: советские ученые активно изучали Дидро, но они сужали, схематизировали, выхолащивали содержание его идей; марксистский подход убил живую душу философа. Нет необходимости оспаривать вывод Миллера об одностороннем, политизированном понимании творческого наследия Дидро в советской историографии, хотя сам автор признает, что в ряду конъюнктурных работ были исключения. Французский рецензент книги Миллера справедливо подметил, что автор нередко демонстрирует довольно грубый подход, представляя выводы советских историков в карикатурном виде, вообще не признавая марксизм сколько-нибудь плодотворным исследовательским методом. При этом он оказывается в неловком положении, когда, например, хвалит работу француза Жака Пруста, не догадываясь, что последний считал себя марксистом[15].

Типичным и отнюдь не худшим образцом советской историографии Дидро является книга Ивана Капитоновича Луппола (1896–1943) «Дени Дидро. Очерк жизни и мировоззрения», впервые опубликованная в 1924 году. В издании 1934 года автор стремился устранить из своего исследования «непомерное приближение» французского мыслителя к диалектическому материализму. В третий раз книга вышла уже через много лет после смерти автора в Мордовских лагерях – в 1960 году. Советский философ и литературовед не обошел вниманием и вопрос об отношениях великого энциклопедиста с российской императрицей. Проявляя незаурядное знание литературы и основных источников, Луппол отмечал личные симпатии и политические расхождения, возникшие в результате общения Дидро с Екатериной. Автор отверг не раз возникавший у недоброжелателей Дидро тезис о преобладании корыстного интереса в отношениях философа с императрицей. Он тонко подметил особенности формы изложения («легкий и игривый каскад остроумных и в то же время серьезных и глубоких мыслей») и преподнесения философом своих мыслей в беседах с Екатериной (ненавязчивая манера, отсутствие унижения перед монархиней)[16]. Однако автор разделял общий высокомерно-пренебрежительный взгляд советских историков на Екатерину II (обладавшую «некоторой начитанностью» и «мало понимавшую в искусстве»), которая, по его словам, вовсе не воспринимала, «пропускала мимо ушей» все мысли и предложения философа[17]. Тема «Дидро и Россия» рассматривалась Лупполом лишь в плане его отношений с Екатериной II.

О контактах «русского вельможного дворянства» (И. Бецкий, Е. Дашкова, Д. Голицын, Г. Орлов, С. (sic!) Нарышкин) с Дидро упомянул Сергей Александрович Макашин в предисловии к томам «Литературного наследства», посвященным литературным связям России

Подпишитесь на наш канал в TELEGRAM.
Новинки, подборки, цитаты, лучшие книги...
Подписаться
Возможно позже(