Читать «Свои чужие люди»

© Болдова М., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

«…Если мы что-то не можем потрогать или понять, это не значит, что этого нет. Все проще – у нас нет для этого способностей…»

Беркутов резко встал и выбежал в коридор.

– Это его мобильник надрывается, – пояснила Галина поведение мужа.

– Да. Я понял. Выезжаю, – донеслось из коридора, и скоро Беркутов уже показался на пороге кухни, на бегу застегивая куртку.

– В вашей квартире убийство. Поехали. – Беркутов посмотрел на Маринина и Алю.

«Я уверена, что с квартирой Эмилии Фальк будут сложности. Я бы даже сказала, неприятности. Не знаю какие, но это коснется тебя, Егор», – вспомнил Беркутов слова Ляли.

Иван Семенович Качинский ждал ее, пытаясь по словесно нарисованному его другом следователем Беркутовым[1] портрету понять, зачем ей он, скромный нотариус районной конторы. С таким именем ей следовало иметь своего, проверенного, из поколения в поколение ведущего дела фамильные. Но Эмилия Яновна Фальк попросила Егора познакомить ее именно с районным нотариусом. Качинский с Беркутовым учились в одном классе, дружили необременительно друг для друга, особо не навязывая заботу, но и не оставляя без поддержки.

Иван хорошо подготовился к встрече, максимально использовав интернет и даже посетив областную библиотеку. Сведений собрал совсем чуть, что очень его удивило – фамилия Фальк была исторически «на слуху» среди городских историков и краеведов.

…Профессор медицины Людвиг Фальк появился в Самаре из ниоткуда (сведений нет!) в 1740 году с женой и сыном. Практику он заимел частную, от служения в окружной больнице отказался, сославшись на слабое здоровье. Этим он положил начало династии врачей, которые лечили жителей уездного города вплоть до революции. Чем не угодил новым властям последний представитель фамилии Фальк, Ян, в документах не указывалось. Но, фактически бросив на произвол судьбы дочь-младенца и не очень окрепшую после родов жену, он уехал из России. Жена Марта жаловалась на не верного ей мужа, плача на кухне большой коммуналки, бывшей же профессорской квартиры, уплотненной утвердившимся во власти пролетариатом. Соседки – тетки-станочницы механического завода – ее не понимали, не принимали и старались кто отвернуться от нывшей женщины, кто, откровенно сплюнув, вытолкать ее взашей. В своей комнате, бывшей кухаркиной, Марта наказывала маленькой Эмилии, чтобы та вела себя тихо, не пищала громко, дабы не злить соседок-тружениц. Сама Марта жила невесть на что. Вроде как могла она уколы делать, ходила по домам к больным, но много ли на этом наживешь? Не бедствовали Марта с дочерью и во время войны. Разносолов никто у них на столе не видел, но кусок хлеба с постным маслом на обед Эмилия съедала прямо в общей кухне, запивая кушанье горячей водой из чайника. Девочка росла в некоторой изоляции, занятая музыкой, но не медициной, нарушив тем самым традиции семьи. Выражение ее кукольного личика было отрешенным, словно не было здесь, на грешной земле, души Эмилии, а только плоть. Замуж она не вышла, прервав род Людвига Фалька…

Все это Иван Качинский прочел в художественном очерке историка и краеведа Евы Бун. Почему Бун так заинтересовалась семейством Фальк, Иван так и не понял, но полагал, что речь все-таки идет о каком-то наследстве. Намеки на скрытое от людских глаз богатство в очерке просматривались, правда, очень уж призрачно.

Решив для себя, что Эмилия Фальк хочет сообщить ему именно об этом, Качинский возгордился на миг, но тут же сам себя и осадил: фантазией он обладал буйной, не раз из-за этого попадая в пикантные истории.

Эмилия Яновна Фальк представлениям о ней Качинского явно не соответствовала. Встреть он ее на улице, зацепился бы взглядом обязательно, до того она впечатляла. Никаких побитых молью воротников из норки, нелепых шляпок а-ля двадцатые годы и смешных бархатных сумочек (соседка по дому, мнившая себя в прошлом графиней, имела все перечисленное). Синий костюм из легкой ткани был сшит по фигуре даже не в прошлом году, а в этом же сезоне и явно хорошим портным. Белые туфли на невысоком каблуке и хорошей выделки кожа сумки выдавали достаток. Украшений не было, только небольшое золотое колечко на безымянном пальце левой руки.

Но самое главное было не это. От старушки (а Иван знал, что ей исполнилось девяносто девять!) исходила волна уверенности и покоя. «Все будет хорошо!» – промелькнуло быстро, и он искренне ответил на мягкую улыбку Эмилии Яновны.

– Егор Беркутов был так любезен, что согласился помочь мне найти помощника в одном деликатном деле, – витиевато начала Эмилия, заставив Качинского слегка покраснеть.

– К вашим услугам, – выдавил он и выжидающе замолчал.

– На самом деле в моей просьбе нет ничего сложного. Я хочу попросить вас оформить мою квартиру в наследство некоторым лицам и после моей смерти проконтролировать исполнение моей воли. Согласны?

Качинский кивнул.

– Вот документы на квартиру, – она протянула ему пластиковую папку. – Посмотрите внимательно, а потом я вам объясню, что я хочу.

Качинский прочел адрес и удивился. Дом был ему знаком. Там на втором этаже, в коммуналке, когда-то жил их с Беркутовым одноклассник. Квартира Эмилии Фальк была на первом. Пять комнат, две по двенадцать, три по двадцать метров. Огромная кухня, коридор. Да, такая квартира, даже находясь на окраине города, стоила баснословно дорого. А здесь был исторический центр. «Так и есть. Двести тысяч евро», – прочел он заключение оценщика.

– Я все понял, Эмилия Яновна. И кто же наследники? – Он знал, что детей у нее нет.

– Прямых наследников на эту квартиру нет. Я бездетна. Нашему государству я такой подарок делать никак не хочу. – Она запнулась совсем чуть и тут же продолжила: – Я, наверное, должна буду все же немного рассказать о себе.

– Я слушаю вас.

– Мой отец бежал в семнадцатом. Как говорила мама, ненадолго. А получилось – навсегда. Он ничего с собой не взял, я имею в виду ценности, все осталось в доме. Никто и предположить не мог, что начнется «уплотнение». Мама с ужасом смотрела, как в наши комнаты втаскивали узлы грубые бабы, ломали на дрова нашу мебель, затаптывали наборный паркет. Ей пришлось прикинуться брошенной, несчастной, чтобы вызвать у них сочувствие, но все было напрасно. Больше всего она боялась, что найдут тайники. А они остались в каждой комнате, надежно скрытые, недосягаемые. Мы жили тем, что зарабатывала уколами мама. Помогал в этом их с папой старый друг врач Никольский.

О тайниках мама рассказала мне незадолго до своей смерти. Не посчитайте меня меркантильной, но я решила, что добуду семейное добро. А для этого я должна была как-то попасть в комнаты соседей. Наверное, мне повезло. После войны в бывшую спальню родителей вселилась моя школьная учительница по литературе. Я была