Читать «1947. Год, в который все началось»

Elisabeth Åsbrink

Natur & Kultur

1947

The cost of this translation was defrayed by a subsidy from the Swedish Arts Council, gratefully acknowledged

Перевод — Нина Федорова

Дизайн — ABCdesign

© Elisabeth Åsbrink 2016. Published by agreement with Hedlund Agency

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2019

В реках — от будущего на север —

я раскинул сети, а ты

нерешительно в них погружаешь

начертанные камнями

тени[1].

Время идет не совсем так, как думаешь.

Первого января 1947 года «Таймс» пишет, что англичанам нельзя полагаться на свои часы. Для полной уверенности, что время есть именно то, за что себя выдает, им надо слушать «Би-би-си», которая будет особо сообщать, который час на самом деле. На электрические часы воздействуют частые перебои с подачей электроэнергии, однако и механическим часам поверка тоже не помешает. Вероятно, все дело в холодах. Вероятно, ситуация улучшится.

За годы войны на Великобританию сброшено около 50 000 бомб. Повреждено свыше 4,5 миллионов построек. Небольшие города в провинции почти стерты с лица земли, как тот шотландский портовый городок, бомбардировка которого даже получила название: Клайдбанк-блиц[2].

В австрийском городе Винер-Нойштадт некогда было 4000 домов. Уцелело только восемнадцать. В Будапеште непригодна для жилья половина домов. Во Франции разрушено в общей сложности 460 000 построек. В Советском Союзе полностью уничтожены 1700 небольших городов и деревень. В Германии разбомблено круглым счетом 3,6 миллиона жилищ, каждое пятое в стране. Половина домов в Берлине для жилья непригодна. По всей Германии остались без крова свыше 18 миллионов людей. Еще 10 миллионов бездомных — на Украине. Все они вынуждены довольствоваться ограниченным доступом к воде и нерегулярным — к электричеству.

Прав человека не существует, понятие «геноцид» почти никому не знакомо. Уцелевшие только-только начали считать своих мертвецов. Одни едут домой и не находят дома, другие едут куда угодно, только не туда, откуда пришли.

Сельские районы Европы уничтожены, разорены и отчасти затоплены, оттого что плотины выведены из строя. Возделываемые земли, леса, крестьянские усадьбы — человеческие жизни, пища и труд — сожжены дотла, затянуты глиной.

Во время немецкой оккупации Греция лишилась трети своих лесов. Сожжено более тысячи деревень. В Югославии уничтожено больше половины поголовья скота, а грабительский вывоз зерна, молока и шерсти разорил экономику. Армии Гитлера и Сталина оставляли за собой пустыню не только при наступлении, они получили приказ уничтожать все на своем пути и при отступлении. Тактика выжженной земли: вражеским войскам не должно достаться ничего. Как говорил Генрих Гиммлер: «Не оставить ни единого человека, ни единого домашнего животного, ни единого зернышка, ни единого кусочка рельсов, <…> враг должен найти землю полностью выжженной и разрушенной».

Теперь, после войны, все ищут наручные часы — крадут их, прячут, забывают, теряют. Ясности со временем по-прежнему нет. Когда в Берлине 8 вечера, в Дрездене — 7, а в Бремене — 9. В русской зоне действует русское время, тогда как англичане в своей части Германии вводят летнее время. Спросив, сколько времени, люди большей частью слышат в ответ, что оно пропало. В смысле, пропали часы. А может, пропало время?

Хамде Джомá — девушка энергичная, но всему есть предел. И он уже близок.

Когда приходит в деревню, этот человек с волшебным ящиком созывает детей. Малыши выпросят у матерей крупы, старшие украдут, но все они придут смотреть на волшебный ящик, который, по словам его хозяина, поедает сахар и выплевывает карамельки. Дети смеются и платят ему пшеничными хлопьями, чечевицей и овсом. Он рассказывает истории и показывает картинки, которые становятся рассказами, когда он сует в картонный ящик палку и крутит ее.

Хамде шестнадцать лет, и она глядит не наглядится на волшебство подвижных картинок. Она крадет у матери хлеб, чтобы заплатить этому человеку, горстями таскает из кладовки чечевицу. Потом вспоминает, что у дяди, брата отца, много кур и пять индюшек. Днем, когда дядя спит, она пробирается в его шатер и крадет яйца — лишь бы снова увидеть движущиеся картинки, услышать о героях и борцах за свободу, почувствовать, как мир ширится. Но когда она с добычей крадется к выходу, дядя просыпается, хватает ее и дает тумака. Яйца разбиваются, и этой ночью Хамде в грязном платье спит в пещере, прячется от дядиного гнева. Но он пройдет.

Каждый вечер, заканчивая свои рассказы, мужчина с волшебным ящиком произносит одни и те же слова: «Вот и темень, вот и ночь».

В Овальном кабинете Белого дома президент Трумэн делает записи в дневнике. Шестого января он просыпается рано и успевает несколько часов поработать, а потом пешком идет на железнодорожный вокзал встречать свою семью. Хорошая тридцатипятиминутная прогулка, пишет он в дневнике, радуясь возвращению жены и детей. Чертовски неприятно быть одному в этой большой белой тюрьме. Ночами половицы скрипят и потрескивают. Не требуется большой фантазии, чтобы увидеть, как расхаживает взад-вперед старый Джеймс Бьюкенен, полный тревоги о мире, вышедшем из-под его контроля. На самом деле вверх-вниз по лестницам бродит целая толпа мятущихся президентов, сокрушаясь обо всем, что им следовало бы сделать лучше, и обо всем, что они сделать не успели. Кое-кто из его покойных предшественников от этого воздерживается, записывает Трумэн в своем синем дневнике. Им просто недосуг, слишком они заняты контролем над царствием небесным и управлением преисподней. Но остальным, бедолагам-президентам, которые не добились своего, нет покоя. Белый дом — дьявольское место.

Седьмого января Лондонское управление пассажирского транспорта уведомляет, что 500 его сотрудниц должны оставить работу. Пора им вернуться домой. В ближайшие месяцы будут уволены все кондукторши лондонских автобусов и трамваев. В общей сложности 10 000. Вернулись мужчины.

Движение возле границы, деревья, словно черные линии среди белизны пейзажа, шаги по замерзшей земле действительно почти не оставляют следов. Мир полон беглецов, стремящихся прочь, вон из страны. Некоторые границы охраняются меньше других, дороги узкие, извилистые, местное население занято своими делами.

Одна граница — между Германией и Данией. Другая — между Данией и Швецией. Водные границы, сухопутные границы, линии, прочерченные на бумажных картах, в реальности же обозначенные камнем, забором, тысячами сухих былинок, шелестящих на ветру.

Одни бегут от пережитого. Другие — от последствий своих поступков. Молчание. Секретничанье. Закодированные депеши и ночевки всякий раз на новом месте. Поток мужчин направляется из Германии в Данию и дальше, в Швецию. Заботливые руки обеспечивают их в дороге пищей и ночлегом.

Пер Энгдаль намерен вернуть себе загранпаспорт. Получает отказ и остается изолирован в своей стране, которую хочет и сохранить, и расширить, разорвав границы. Идея внутренне противоречивая, но он будет неустанно трудиться над ее осуществлением. Шведская тайная полиция