Читать «Истории Дядюшки Дуба. Книга 1. Встреча»

Издано с разрешения LA GALERA SAU EDITORIAL

Для среднего школьного возраста

Original title: Els llibres d’A LA GALERA SAU EDITORIAL, Josep Pla 95, 08019 Barcelona, Spain.

© 2014, Josep Lluís Badal, for the text

© 2014, Zuzanna Celej, for the illustrations

© 2014, La Galera SAU Editorial, for the original edition

© Издание, перевод. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020

Посвящаю Пау и Лайе,

а также Л.

и Дядюшке Дубу

И лепесток, и чашелистик, дерзкий шип —Набор привычных совершенств в природе.Роса в сосуде, незаметном вроде.Пчела в цветке. И усиков изгиб.Летит пыльца в далёкие края.И роза пахнет. Роза — это я[1]. Эмили Дикинсон

Мир — это то, что перед твоими глазами.

Жили-были брат с сестрой, медведь, волшебное дерево и Мальчик Йогурт.

Жили они во времена не столь давние и не за тридевять земель отсюда.

Брата и сестру звали Амайя и Густау, но в один прекрасный день они решили, что «А-ма-йя» и «Гус-та-у» звучат слишком скучно. Тогда они взяли и переделали свои имена и с тех пор называли друг друга не иначе как «Майя» и «Тау». Они и сейчас, должно быть, так себя называют.

Жили они в крошечном городке неподалёку от заповедника Сан-Льоренс-де-Мунт и Серра д’Обак[2], в домике старом и невзрачном — под стать городку.

Домик, надо заметить, неплохо сохранился: в нём были дверь, четыре окна и ещё одно маленькое оконце, проделанное в крыше. Во дворе имелся колодец, накрытый ржавой железной дверцей. К нему вела дорожка, по которой ходили так редко, что она даже не была заасфальтирована. Кроме колодца во дворе стояла каменная скамейка, а вокруг произрастали ароматные травы: вербена, базилик, розмарин, чабрец, душица, мята. Ещё росли там две розы, герань, большой куст жасмина, подпиравший стену дома, и лимонное дерево, на котором раз в год созревал один-единственный лимончик. Плод наливался и желтел, а потом падал и лежал себе тихонько на земле, поблёскивая золотистыми боками. Брат и сестра его подбирали и делали из него лимонад, а три косточки, которые неизменно оказывались внутри, складывали в жестяную банку. Дети вечно хранят всякую всячину в коробках, ящиках, пакетах и пакетиках, деревянных шкатулках или жестянках. Тут и объяснять нечего: всё и так понятно.

У брата и сестры были папа и мама, а ещё дедушка. Дедушка жил на чердаке под самой крышей: там у него была кровать, где он любил вздремнуть после обеда, уборная и много-много книг — и все до того старые и ветхие, что к ним не разрешалось притрагиваться. В иные дни дедушка не спускался с чердака даже поесть — так любил он своё уединение среди книг. Тогда дети относили ему наверх поднос со всякой снедью, которой хватило бы на троих. Чего там только не было: разогретые домашние булочки, ломтики хлеба с маслом и солью, бисквиты, посыпанные кедровыми орешками, сладкий пирог, полплитки шоколада, сливочное печенье, горячий чайник, кувшин молока, вазочка с малиновым вареньем или апельсиновым джемом, сухофрукты и три йогурта.

Дедушка съедал всё, кроме двух йогуртов и шоколадки.

— Это ешьте сами, — говорил он детям.

— Ну де-едушка…

— Если что-нибудь останется, ваша мама будет меня ругать!

По правде сказать, брат и сестра так любили йогурты и шоколад, что всё мигом съедали, как требовал дедушка — худой и высокий, с облаком седых волос над головой. В этом облаке временами можно было обнаружить забытые очки, карандаш, отвёртку или даже сухой листик дуба.

Иногда родители куда-нибудь уезжали на неделю-другую. У них была работа, о которой брат и сестра знали только то, что для неё необходимы чёрный чемоданчик и билеты на самолёт.

Наступали чудесные дни! Дедушка Друс (он получил это прозвище так давно, что даже его дочь, мама Майи и Тау, звала его не иначе как Друс) разрешал им играть где вздумается, убегать без спросу за дом и обшаривать чердак, пока сам он почитывал свои книги или записывал что-то в блокнот. Было лишь два условия: не открывать колодец и не прикасаться к книгам, которые были повсюду — стопками лежали на полу, полках, стеллажах, столах, хранились в сундуках, ящиках и коробках и даже в алюминиевом ведре. Зато всё остальное было в полном распоряжении детей.

Среди всякого хлама на чердаке обнаружились две китайские сабли, аркебузы[3] и пистолеты, цветок в глиняном горшке, бинокль, моток старой верёвки, два огромных ржавых топора, ёлочная гирлянда, индейские стрелы в колчане, пластинки с музыкой, давным-давно вышедшей из моды, лира из панциря гигантской черепахи, скрипка Гварнери[4] (ей было лет четыреста, не меньше), тамбурин[5] из черепа ископаемого животного, диковинные механизмы, которые приводились в движение с помощью верёвок, дощечек и шестерёнок… А ещё была там изящная мраморная рука, выполненная до того искусно, что чудилось: стоит к ней потянуться — и она ухватит тебя за палец. Детям нравилось прикасаться к её прохладной мраморной коже. Им казалось, что рука любит, когда её гладят.

Иногда дедушка показывал детям старую рыболовную сеть, в которую однажды попалась русалка. «Не сказочная, — пояснял дедушка, — а самая что ни на есть настоящая».

Как известно, русалки плавают в море совершенно голыми. В воде одежда не греет и только мешает. Всё, что на них есть, — обломки кораллов, запутавшиеся в волосах, бусы из застывшей морской лавы или рыбьи плавники, разрисованные слезами кита.

И вот как-то раз русалка из нашей истории наткнулась в глубинах океана на затонувшее парусное судно. На дне парусника темнела здоровенная пробоина, оставленная торпедой или острым рифом. Любопытная, как все морские существа, молоденькая русалка осмотрела корабль от носа до кормы.

В одной из кают её ждало сильнейшее потрясение. Там, обнявшись на веки вечные, лежали два тела: юноши и девушки. Лица их были бледны, а глаза полуприкрыты. Парочка рыбок-клоунов устроила себе дом в волосах юноши, и тот, казалось, им улыбался. Вероятно, когда произошло кораблекрушение, юноша и девушка спали. И так крепко держали друг друга в объятиях, что не слышали удара. Как они, должно быть, любили друг друга! Над телами, словно не желая с ними расставаться, парил длинный шёлковый шарф. Этот шарф трепетал в подводном течении, подобно прозрачному сердцу. Был он розовый и до того мягкий, что русалка приняла его за плод любви двух человеческих существ. Будто бы прямо из их сердец родился этот нежный цветок, это розоватое пламя!

Дрожа от волнения, русалка осторожно потянула шёлковый шарф за кончик. Она провела им по щеке, по лбу, по груди, намотала на шею и завязала на узелок. Когда она