2 страница
этими дамами, хотя белокурая Сара выглядела немного смышлёнее и менее разговорчивой, чем её рыжеволосая подруга. Никлас не был убеждённым шовинистом, но считал, что женщина не должна быть второй Софьей Ковалевской и ей вполне достаточно ухоженной внешности и способности хотя бы немного поддержать разговор.

Хотя тот трёп, который он слышал в данный момент неимоверно его раздражал, возможно потому, что похмелье ещё давало о себе знать незначительными вспышками височной боли. Его выдержки хватило на пять минут, после чего он, спешно проглотив последний кусок, сказал:

— Мне нужно немного поработать, лапочки. После завтрака не смею вас задерживать. Всё было просто чудесно, ещё как-нибудь встретимся.

Получив свою порцию прощальных поцелуев и дав обещание позвонить, Ник взял в руку чашку с кофе и отправился в свой кабинет. Он, конечно, не джентльмен, но прогонять с утра голодных девушек, подаривших ему удовольствие он не собирался. Так же как и терпеть дальше их болтовню.

Любимый кабинет встретил тишиной и яркими лучами солнца, пронизывающими многочисленные макеты зданий и отражающиеся от вывешенных на стенах дипломах в стеклянных рамках. Его маленькая студия тщеславия, годы труда и выражение профессионального успеха. Что ещё для счастья надо? У него было всё, о чём он мог когда-то мечтать. Кроме семьи. С ближайшими родственниками он не общался уже несколько лет и солгал бы самому себе, что его это не тяготило.

Прикрыв дверь и развалившись в огромном любимом кресле Никлас положил ноги на стол. Неприличная привычка, за которую в своё время постоянно получал нагоняй от матери. В своей же квартире он мог делать что хочет, не обращая внимания на этикет, который ему вдалбливали в детстве.

Отпил кофе и бодрящий напиток наполнил приятной горечью рот. Мммм, здорово!

Включил экран монитора и открыл Гугл, чтобы по утренней традиции посмотреть последние новости.


Сводка экономических новостей порадовала поднявшимися ценами на акции, в которые он недавно вложился.

Внезапно в кадре появился взволнованный диктор и фотографии, подбросившие Ника с места вперёд, поближе к экрану. Рука дрогнула и пролившийся кофе ошпарил его грудь, заставив громко выругаться:

— …. Die Scheiße (Дерьмо)…

Заставив себя замолчать, чтобы не пропустить слова диктора, он неверящим взглядом смотрел на знакомые фото и не понимал, как такое могло случиться. Вот так… Неожиданно…. Это меняло всё! И покоя ему в ближайшее время было не видать.

На столе вновь завибрировал телефон, который он захватил с собой из спальни. Он и забыл, что кто-то настойчиво хотел с ним связаться в его законный выходной. Теперь понятно почему. Поднял трубку и голосом, севшим от нахлынувших чувств, сказал:

— Hi, Дак.

— Никлас, чёрт возьми, я с утра тебе телефон обрываю, — взволнованным голосом его адвоката ответила трубка, — ты видел новости?

— Да, только что…

— Соболезную тебе, друг. Думаю у нас с тобой в ближайшее время куча неприятных дел намечается.

— Да, я перезвоню тебе позже. Мне нужно… Нужно прийти в себя.

Никлас положил трубку и невидящим взглядом уставился в экран, который поставил на паузу. На него смотрели улыбающиеся лица Феликса и Ханны с какого-то светского приёма, а на другом кадре знакомый искорёженный представительный автомобиль не давал усомниться в том, что произошло страшное несчастье. У него больше не осталось ближайших родственников. Он лишился последней части своей семьи.

Глава 2

На похороны графа Феликса Берхтольда и его супруги Ханны съехался весь высший свет. Наследных аристократов было не так много, а потому такое событие не могло не вызвать общественный интерес. Дамы в элегантных чёрных платьях в пол сверкали своими бриллиантами как вороны, а мужчины во фраках походили на скучающих пингвинов.

Ник стоял на лестнице в фамильном особняке и кривился от созерцания светского птичника, этих павлинов, разодетых как-будто для званого вечера. А ведь когда-то в детстве он так хотел быть похожим на них, чтобы быть достойным своего отца. А теперь с презрением наблюдал наигранные горестные вздохи и тихие шепотки:

— Какой ужас…

— Такая трагедия…

— А вы знаете про завещание?…

— А кому достанется всё наследство?…

— А титул?…

Бла-бла-бла… Никлас подробностей не слышал, но здесь не надо обладать выдающимися способностями, чтобы услышать о чём шла речь. Потому он попивал виски, чтобы успокоить свои нервы и стоял в тени огромной статуи так, чтобы на него меньше обращали внимания и не устроили допрос раньше времени. Он и сам не знал, что ему ожидать. Да и меньше всего его волновало то, кому всё достанется.

Обратил взгляд на вновь вошедших: вот и барон фон Вальдштейн со своей матерью пожаловали. Хорошо что он уговорил Егора не приезжать, хотя ему безумно не хватало поддержки своего русского друга.

— Вот ты где, — запыхавшись произнёс Дак подойдя к своему приятелю, — всё готово, распорядитель ждёт только тебя.

Ник залпом допил свой бокал, отдал его другу и надел солнцезащитные очки, благо погода сегодня была ослепительно солнечной. Спектакль начался, долой занавес!

Ник шёл к траурному залу, в который временно превратилась огромная бальная гостиная, и краем глаза отмечал, как оборачиваются к нему люди и расступаются, уступая дорогу словно Моисею. Ещё бы, единственный родственник усопших, правда отлучённый от семьи. Никто не знал подробностей, но иногда вспоминали младшего сына графа Леопольда. Наверняка собравшиеся здесь гадали, обломится ли ему что-либо от жирного семейного пирога и кому вообще достанется богатство, накопленное несколькими поколениями графов Берхтольдов.

Никлас Шульц мог гордиться своим покер-фэйсом, на котором не было видно ни одной искорки тех пламенеющих чувств, которые сжирали его изнутри. Боль. Обида. Вина. Столько всего, что приходилось сцепя зубы и сжимая до боли кулаки наблюдать, как упокаиваются останки людей, которых он, несмотря ни на что, всем сердцем любил. И искренно оплакивал их безвременный уход. И жалел… Жалел, что не нашёл в себе сил простить их и попросить прощения для себя. Так поздно осознать, что ничего уже не вернуть и придётся жить с этой горечью дальше.

Вернувшись из семейного склепа гости подались к столам, чтобы почтить память молодого графа и его жены. Никлас был благодарен устроителям за то, что всё шло своим чередом и не требовало его непосредственного участия. Он задержался у могилы, чтобы побыть одному, и присел на кованую лавочку.

Справа от него покоился граф Леопольд Берхтольд. Их с Феликсом общий отец. Тот, который банально согрешил со своей секретаршей, матерью Никласа, и нашёл в себе силы признать своего сына, а после её смерти забрать его к себе на воспитание. Правда фамилию свою ему так и не дал.

Никлас вспомнил, как напуганным шестилетним мальчишкой он стоял на пороге этого огромного дома, где ему предстояло провести последующие годы. Феликс был старше его всего на несколько лет, а потому Ник быстро приобрёл в его лице друга. Даже удивительно,