Глава 1
Я был спокоен. Действительно, спокоен. Да, смерть Прасковьи причинила мне душевные страдания! Но всё-таки мне удалось удержаться будто бы за стеклом, которое не пропускало боль внутрь, а удерживало её чуть в стороне. Такое чувство уже я испытывал в прошлой жизни. После смерти родителей все мои волнения никак не влияли на мою разумность. Пусть мне было больно, но не настолько, чтобы затуманить мысли.
Потом, уже в этой жизни, чувства вернулись, но теперь, я снова как бы отдалился от проблем на личном фронте — слишком много дел и ответственности легло на меня. Мама, как мне казалось, смотрела на меня с гордостью, как же её сын и наследник принимал всё с достоинством и спокойствием, ни на минуту не упуская из рук бразды правления государством.
Я попросил императрицу не прилагать усилия по организации моей следующей женитьбы, ибо сейчас я не готов к новому браку, мне надо заботиться о благе государства. Мама всё поняла правильно. Причём она не прекратила готовиться к отречению, даже наоборот, всё больше и больше людей посвящалось в эти намерения.
Эйлер в августе закончил основные опыты на Олонце. Результаты были отличные, выход и качество железа были превосходны — никогда у нас подобного не достигалось. Использование паровиков показало себя с наилучшей стороны, а уж применение принудительного наддува, тем более горячим воздухом, в домнах превзошло все ожидания. Сестрорецкие заводы приняли первые партии олонецкого железа и начали увеличивать масштабы выпуска. Уже скоро я надеялся получить постоянные поставки русского оружия.
Пользуясь своим очевидным успехом, Иван Эйлер подал мне прошение об открытии в России университета. Дескать, уже сил нет без развития образования! И привлечение новых специалистов из-за границы затрудняется, ибо в России отсутствует высшее учебное заведение, где они бы могли преподавать новым поколениям деятелей науки и ковать себе славу создателей академических школ!
Прошение подписали его собственный отец — знаменитый Леонард Эйлер[1], почти все мои учёные, да ещё и главы всех корпусов. Пришлось всё-таки согласиться, хоть и не хотелось мне тратиться ещё на одно учебное заведение. Количество преподавателей в корпусах уже было значительным, да и их общее желание растить ещё и научных работников тоже заставляло серьёзно рассмотреть подобную возможность.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Господа, мы решили удовлетворить ваше прошение и учредить в России университет!
Слова мои вызвали очевидную радость у приглашённых учёных и администраторов. Особенно возбудился старый слепой Леонард Эйлер, который даже подпрыгивал на своём кресле. Его сын Иван с моего разрешения поднялся и начал ответную речь:
— Ваше Императорское Высочество! Вы открываете новое сердце, которое будет отныне биться в теле науки русской и оживит кровь ея! — как его понесло, Господи! Накипело у него, чувствуется, хорошо скрывал! Я Ивана даже уважать стал больше, выходит, он ждал-копил, пока момент удачный не появится. Эйлер-младший минут двадцать вещал в столь выспренном стиле, что я даже подумал, а не поэт ли он.
Оказалось, что это не он поэт. После своей речи Иван начал читать оду «На учреждение университета» Гавриила Державина[2], который, оказывается, уже несколько лет служил в канцелярии Академии наук. Ода была отличная! Вот не хуже Ломоносовских вышла! Я даже растрогался.
Пришлось объявить своё высочайшее благоволение к сему пииту[3] и распорядиться напечатать оду для всеобщего внимания. Державин… М-да, слышал, но даже не вспоминал раньше. Поэты они как бы были сами по себе. Ломоносов заложил могучее основание как национальной поэзии, так и литературы вообще — одни правила русского языка чего стоили… Но до стихов мне дела не было, а здесь такая поэма.
Но на этом закончить аудиенцию было бы неправильно.
— Определяем, что университет будет именоваться Императорским, а местом размещения назначаем ему Стрельну, в котором дарим для его устроения свой дворец. Ректором Императорского университета назначается Леонтий Павлович Эйлер.
Возникла немая сцена. Старый учёный замер с открытым ртом. Посидел так с минуту, потом вскочил и горячо заговорил:
— Ваше Высочество! Я старый слепой человек! Как же я могу руководить университетом? — последнее слово он произнёс почти по буквам, причём заглавным.
Вот же старый интриган! Будто я не знаю, что это именно он всё затеял, самолично ездил по всей округе — агитировал! А реализовывать его идеи, значит, пусть Его Величество будет, как-нибудь сам всё разрешит! В общем, я не выдержал и захохотал:
— Кого же Вы мне, Леонтий Павлович, можете ещё порекомендовать поставить во главе сего сложного учреждения? Именно Вы у нас в империи высочайший академический авторитет. Никто, кроме Вас, не имеет влияния в мировом научном сообществе достаточного, чтобы привлечь европейских авторитетов в различных науках. Ведь именно это Вы написали в своём прошении! — скрытая издёвка была очевидна, старик даже попытался обидеться на меня.
— Что Вы, Леонтий Павлович? Подумайте, разве я неправ? У Вас есть дети, которые могут помочь Вам в организации, есть Карпов, который Вас никогда не оставит. А члены семейства Бернулли[4], которых Вы уговаривали столько лет? Именно их имена, как пример великих учёных, переезду которых мешает лишь отсутствие университета, стоят в Вашем прошении! — опять не смог удержаться от тычка в бок этому проныре!
Смирило старика с его новой миссией только обещание финансирования проекта из моих личных средств. Понятно было, что такое обязательство было со стороны верховной власти проявлением высшего доверия именно к нему.
Стрельна мне показалась идеальным местом для размещения Университета. Ведь пока отдельных преподавателей научных дисциплин для определённых учебных заведений у меня не было — они перемещались между корпусами по мере необходимости. Все корпуса находились вокруг Петербурга, дороги здесь были отличными — именно на них отрабатывались новые технологии строительства, лаборатории после взрыва пришлось срочно переносить в этот контур. Университет тоже пусть будет рядом. Преподавателям будет проще перемещаться между объектами приложения сил.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Активно я занимался и другими вопросами. В частности, перед моей дипломатией стояли крайне сложные задачи. Нашей империи нужен был мир на границах для внутреннего устроения, причём мир желательно без территориальных уступок, и открытые внешние рынки для торговли.
Ситуация в Европе явно скатывалась к большой войне, любимец и глава дипломатии Людовика XVI граф де Верженн[5] испытывал просто нечеловеческую ненависть к Англии, мечтая о реванше за поражение в Семилетней войне и потере Канады и Индийских владений. В этом его поддерживало большинство аристократов государства, да и сам король.
В ненависти к британцам сторонниками французов были крупнейшие страны континента: Испания, которую англичане теснили в американских колониях, ещё и Гибралтар[6] занозой сидел в сердце местных Бурбонов, и Голландия, выдавливаемая из колоний в Азии и теряющая доходы от международной торговли. При этом половина Германии откровенно облизывалась на